вас...
Иосиф опустил полученные им деньги в карман. При этом он сохранял достоинство, свойственное должностным лицам в ту минуту, когда они берут взятку. Доктору более не приходилось подхлестывать Иосифа вопросами, теперь его речь полилась бурным потоком.
— Пассано! — сказал он.— Я припоминаю это имя и этого человека, словно вчера видел его в последний раз. То был маленький плотный итальянец...
— Маленький и плотный? — перебил его доктор. — Я представлял его себе высоким и стройным, похожим на военного.
— Нет, он был мал ростом и толст, — решительно повторил Иосиф. — Он называл себя графом, но был ли им в действительности...
— Да, он действительно был графом, — поспешил заверить доктор. — Мне это известно. Но был ли он, несмотря на свою полноту, человеком достаточно утонченным?
— Он походил на оперного певца, да и был им, я знаю. Во время своего пребывания здесь он добивался ангажемента в оперу. Но ему не удалось сговориться с дирекцией, поэтому он обратился к хозяевам с просьбой разрешить ему петь в отеле. Но хозяева и слышать об этом не хотели. Он и без того очень шумел здесь. Его приятельница...
— Иосиф, — взмолился доктор, — вы уверены, что нс путаете его ни с кем другим?
Иосиф обиделся.
— Сударь, если вы не верите мне, то нет никакого смысла продолжать вам рассказывать. Впрочем, вся гостиница может подтвердить, что моя память...
— Простите мне мои сомнения, — поспешил заявить доктор, — но то, что вы сообщаете, в такой слабой степени соответствует моим теоретическим выкладкам... Впрочем, тем хуже для моей теории. Продолжайте, Иосиф, прошу вас, я больше не стану перебивать.
— Так вот, его приятельница, — продолжал Иосиф, демонстрируя свою небывалую память, — была танцовщицей или чем-то в этом роде. По крайней мере, она походила на танцовщицу. И они вечно ссорились. Вам, сударь, быть может, неизвестно, как ссорятся итальянцы? Это похоже на светопреставление. Разумеется, хозяева не могли примириться с такими шумными постояльцами. Насколько мне помнится, они прожили у нас неделю, затем не оплатили к сроку счета, и хозяин воспользовался этой заминкой для отказа им. С тех пор я больше не встречал их. Но я не забуду их, хоть еще сто лет пройдет.
Он умолк.
— А дочь?
— Какая дочь?
— У графа была маленькая дочурка, лет четырех-пяти необыкновенно красивое дитя, обещавшее стать прекраснейшей женщиной. Но это, впрочем, не имеет прямого отношения... Вы ничего не припоминаете из того, что имеет какое-либо отношение к этому ребенку?
— У Пассано не было никакой дочери, — заявил Иосиф. — Люди, подобные графу, не пускаются в путешествия с семьей.
— Как, у него не было дочери! — вскричал доктор, схватившись за голову. — Это невозможно! У него была дочь, слышите!
— В таком случае он поселил ее где-нибудь в другом месте, — сухо ответил Иосиф. — Здесь она не жила. Я твердо помню.
— Но...
— Весьма сожалею, но это действительно так... Я сказал вам все, что мне было известно. Быть может, вам еще что-нибудь угодно?
— Нет, спасибо, — ответил обескураженный доктор. — Благодарю вас за сведения. Если они и не вполне соответствуют...
Он не договорил начатой фразы. Иосиф удалился, предоставив доктору поразмышлять над всем услышанным. Теория его, воздвигнутая не без труда, рухнула и обратилась в развалины. Чудесная память Иосифа разрушила ее — так некогда от звуков трубы рухнули стены Иерихона.
Доктор строил свою версию на недомолвках, на словах, случайно оброненных незнакомкой, и слова же разрушили эту версию. Вся его работа оказалась напрасной, и ему горько было сознавать это. Ко всему примешивалась горечь сознания, что он проиграет свое пари, замечательное пари с астрологом. Астролог находился в гораздо более выгодном положении, ведь ему не надо было основываться на словах женщины — недаром некоторые утверждают, что женщины лгут даже под гипнозом. Астролог же делал свои выводы, основываясь на иных данных, он мог апеллировать к звездам. Не было никаких сомнений, что пари выиграет он, астролог.
Доктору предстояло потерпеть поражение. И от кого?! От астролога, то есть от одного из тех людей, которых свет считает шарлатанами. Но чем был он сам, если ему суждено проиграть шарлатану?
Стук в дверь нарушил шествие его печальных мыслей.
— Войдите.
В дверях показался посыльный с письмом на подносе. Доктор весьма удивился. Письмо? Адресованное ему в Страсбург? Но потом он вспомнил, что оставил распоряжение направлять его корреспонденцию из Амстердама в Страсбург. Надо сказать, что почта этого города довольно быстро разыскала его в одном из отелей.
Доктор наконец распечатал письмо, прочитал его и в изумлении замер. Письмо было из Венеции, ответ на его телеграмму. Бой уже выходил, когда доктор окликнул его:
— Слушай, мальчуган, хочешь оказать мне услугу?., оказать услугу... подожди минутку, я должен подумать...
И доктор вторично перечитал письмо своего друга Триульци. Как всегда, когда доктор размышлял, он утрачивал контроль над своими лицевыми мускулами, лицо его искажалось гримасами, приводящими посыльного в немалое изумление.
Внезапно доктор перестал гримасничать и взглянул на мальчика.
— Вот что, дружок, закажи-ка мне кофе, да покрепче, и попроси Иосифа принести пару бутылочек вина.
Бой без удивления выслушал заказ. Видно, он решил, что ничего другого от корчащего такие рожи господина и ждать не приходится.
— Кофе и вина, — медленно повторил он. — Вы желаете кофе и вина?
— Да, да! — вскричал доктор. — Но сперва закажи кофе, чтобы, когда Иосиф принесет мне вино, кофе был уже здесь. Ты понял? И не забудь сказать, чтоб кофе сварили покрепче. Слышишь?
— Слышу, —ответил посыльный, — вино и кофе!
Тут же доктору сервировали стол под кофе, подали его, а затем явился и сам Иосиф с двумя бутылками вина.
Иосиф нес вино с таким достоинством, словно он нес ключи от городских ворот Страсбурга. Пока Иосиф откупоривал бутылку, доктор запер дверь и, спрятав ключ в карман, направился к старику.
— Иосиф, — сказал он, — что вы предпочитаете: выпить кофе или чтобы я опрокинул вам на голову ведерко со льдом?
Иосиф медленно перевел взгляд с пробочника на глаза говорившего. Потом посмотрел на ведерко, потом — на кофейник. В конце концов он снова внимательно взглянул на доктора.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он, не утрачивая своего министерского достоинства.
— Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что
