и однажды я навернулась с дерева. С маленькой высоты, метра полтора, но для восьмилетнего ребенка это прилично. Отделалась легким сотрясением, потому что основной удар пришелся на плечо и бок; да и упала я на рыхлый, влажный после дождя газон. Последствия были небольшие и недолгие: сбился режим сна и бодрствования, всего-то на неделю.
– Вот, Артур Лаврентьевич вам подсказывает, – язвительно произнесла я, глядя на него. – Когда там у меня сотрясение случилось? По медкарте-то?
– В восемь с половиной лет, – задумчиво, как бы на пробу, произнесла Комарова. Взгляд у нее сделался пристальный, прищуренный, будто она вглядывалась куда-то в даль.
В прошлое?
Она смотрела на меня и в то же время мимо меня.
– Лето тогда было жаркое. Мать пообещала мороженое, если ты немедленно слезешь с дерева, – отстраненным, словно бы чужим голосом начала гадалка. – Ты почти слезла, но поторопилась и ногу поставила на сухой сучок.
– Не надо, – жестко предупредила я. Ознобом меня уже не продирало, но в горле словно ком льда застрял.
– Макси-и-им, – жалобно и тоскливо, голосом моей мамы протянула Василиса Ефимовна, – Макси-и-им, сюда!
– Я сказала – хватит, – еще жестче повторила я. Руки так и чесались хватнуть эту экстрасенсиху за плечи да тряхнуть как следует, чтобы заткнуть.
– Так вот я о чем? – Василиса мгновенно сфокусировалась на мне. – О том, что сотрясение у тебя случилось и вроде как все обошлось. Ну, седьмицу ночей не спала, и ладушки. А вот эта штука в мозгу, этот узелочек-то, гипоталамус… он еще на внушение влияет. На убеждение. Я же, дорогуля, не только прошлое смотрю да будущее прозреваю. Я ж еще и усыпить могу, и в транс ввести, и всякое заставить делать. А у тебя этот узелочек поврежден, не работает на внушение, не воспринимает гипноз. Вроде как антенна, которая сигнал не ловит.
– Хорошо, – настороженно ответила я. – Но зачем вам вообще телохранитель? С такими-то способностями?
– А затем, что я воздействовать могу только на одного человечка за раз. И я же обстановку не умею оценивать – безопасная или нет. А ну как испугаюсь чего? И решу, что я лучше знаю, что делать и куды бечь от беды-то. Да и внушу своему охраннику, что нужно делать. Или вообще решу, что опасности нет никакой, и тоже внушу это охраннику, чтобы выступить дал, не портил турне. – Василиса перевела дух. Она выглядела слегка взволнованной. Но только слегка. – Понимаешь мою проблему?
– Нам потребовался профессионал высокого уровня, но при этом со специфической травмой мозга, – добавил Соколов тоном папаши семейства, нашедшего наконец для дочурки подходящего репетитора.
– А те двое, которых уже нашли? – напом-нила я. И не подавала виду, что удивлена.
Еще в «Сигме», да что там – раньше, при подготовке и отборочных тренировках, – некоторые из психологов отмечали мою своеобразную упертость. На меня плохо действовали успокаивающие или манипулятивные интонации. Это качество у меня отмечали и рекомендовали развивать. Мол, сложнее будет поддаваться на уговоры пленных, и прочее в том же духе. Некоторые из коллег – не только мужчин, но и женщин – называли меня твердолобой.
А оно вон, значит, в чем дело. Если верить госпоже ясновидящей – в узелочке гипоталамуса.
– Алмазный мой, ты еще кого-то нарыл? – встрепенулась Комарова.
– Нарыл, Василиса Ефимовна. И ребята вполне способные.
– Мышка и медведь, – пробурчала себе под нос Комарова. – Так я о чем, Евгения Максимовна, душенька, соколица вы моя востроглазая. Мне же и от меня защита понадобится. Чтобы я головушкой в опасных ситуациях нормально думала, да вас слушалась. Чтобы чего беспутного не наделала. Мое-то дело маленькое – выступать. Вы как, согласны?
Серьезный вопрос.
– Мне не хватает… м-м-м, вы не очень убедительны, – нашлась я. – Вот скажите, о чем я сейчас думаю?
– Хотите заломить цену, – будничным тоном сообщила Василиса Комарова. – Если не выйдет отказаться, попросите вдвое больше, чем обычно.
Я не скрыла изумление; и мне плевать было, видит Соколов или нет. Впрочем, он на Комарову, похоже, чуть ли не молился, так что едва ли удивится.
– Вот сейчас выругались, – продолжила она также спокойно. – Ну что еще? Захотите, Артур Лаврентьевич козликом у меня тут запрыгает али бяшкой кудрявой. Он запрыгает, а вы нет.
– Это уж вы хватили, – возразил Соколов. Оно и понятно: при всем своем трепетном отношении к гадалке едва ли он желал прыгать козликом. Да и кто пожелал бы?
Мне захотелось отодвинуться от этой дамы, а еще лучше – вообще выбежать из музея, запрыгнуть в «Фольксваген» и дать по газам.
– Тут все подставные. При помощи того же микрофона можно передать команду, и кто угодно что угодно сделает, – неожиданно для себя произнесла я. – А вы выйдите на улицу и сделайте что-нибудь такое с кем-нибудь не поддельным. Не подставным. Случайным.
Да, жесть, но я нуждалась в доказательствах. Мне случалось заниматься охраной медийных персон, и в их числе были даже двое искусных фокусников.
Но вот с таким уровнем сталкиваться еще не приходилось. Своим глазам и прочим органам чувств я доверяла. А потому мне нужно было увидеть что-то совсем невероятное.
Даже не невероятное, а… Ладно, употреблю это слово.
Чудесное.
Вот.
– Неужели недостаточно того, что есть? – Пожалуй, впервые с момента встречи Артур Лаврентьевич выглядел недовольным.
– А если покажу, согласитесь? – Комарова, напротив, ничуть не возражала.
– Соглашусь. – Меня озарила удачная мысль. – Вы мне докажите, что я и правда защищена от внушения. Заодно увижу, как вы умеете других подчинять.
– О-о-ох. – Теперь и Василиса Ефимовна поскучнела.
– Сделаете это – и я работать соглашусь за свою обычную цену. Не стану требовать надбавку за специфические условия работы.
Вот это с моей стороны была несомненная провокация.
Но стыдно мне за нее не было: мне не понравилось демонстративное влезание в мою голову. И демонстрация неподвластности внушению была решающим аргументом, который убедил бы меня на эту работу.
– Пойдемте. – Она поднялась, поманила за собой.
– Но, – добавила я, – при этом я оставлю за собой право прервать контракт в случае, если компетентное выполнение моей работы будет невозможно по не зависящим от меня причинам.
– Согласен. Вполне разумно, – кивнул Артур Лаврентьевич, поднимаясь следом. – Вы прогуляйтесь пока, а я еще осмотрюсь. Так редко доводится бывать в музеях!
Мы с Комаровой вышли на свежий воздух. Сегодня, как и вчера, было довольно пасмурно и влажно, но без осадков. Комарова накинула платок на волосы. Верхняя ее одежда представляла собой легкую шубу из экомеха; и вот шуба-то придала ей сходство с цыганкой.
– Я закурю? – спросила она.
– Валяйте.
– На «ты» можно? – уже с сигаретой в зубах процедила Василиса Ефимовна.
– Валяйте, –
