в двух метрах от меня. И, заметив, что я рассматриваю шрам от пули на ее ноге, только усмехнулась.
– Ну и как вам? – Она поудобнее встала, основательнее опираясь на трость. Видно было, что давнее ранение до сих пор доставляет ей неудобство.
– Чувствуется талант, – настороженно ответила я. Подмышки взмокли, под диафрагмой все сжалось в комок. Я приказала себе дышать глубже. На лице не дрогнул ни единый мускул.
– Не нервничайте. Я так, проездом. Спасибо сказать.
Я оглянулась и с тем же невозмутимым каменным лицом парировала:
– За что?
– За то, что хоть в тот раз Ваське подсобили. Подбросили до Москвы.
– Не понимаю, о чем вы.
Макова чуть ссутулилась, разглядывая картину. Постучала ногтем по стеклу, указывая на вытянутую фигуру с тростью:
– Во-от, не забыла меня. – И выпрямилась, глядя на меня в упор, пронзительно и насмешливо. – Говорю – спасибо, что подбросили ее до Москвы. Она в том числе благодаря вам смогла свое дело сделать.
– Она вас чуть не убила. Во всех новостях говорили – три выстрела в упор. – Я не собиралась признавать свое участие. – Вы утверждаете, что я подбросила ее до Москвы – но она ведь ехала, чтобы вас убить. И вы благодарите меня за это? Вы живы из-за случайной удачи.
Ответный взгляд Маковой мне очень не понравился. Впрочем, ничто в этой жесткой бабе мне не нравилось и не вызывало доверия.
– Никаких случайностей, – с пугающе мягкой, ласковой улыбкой возразила Макова. – Все было сработано по плану.
Ага. И те парни, которых я вырубила, тоже подыгрывали, всплыла у меня в памяти собственная моя фраза из давнего разговора с Арцахом…
Открывшаяся передо мной картина произошедшего – подлинная картина – была слишком невероятной. Но в этом деле и так почти все было на грани фантастики.
И мерзости.
– Догадались?
Я сглотнула. Мутило уже всерьез, от всего и сразу, и прежде всего – от самой Маковой.
– Скажите вы, – через силу выговорила я. – Не собираюсь гадать. Не мой профиль.
Макова приблизилась еще на метр.
– Целью Василисы была не я. А Соколов. Неужели вы думаете, что я позволила бы ему попасть в тюрьму после всего, что он сделал? И с тем авторитетом и мастерством, которыми обладает?
– Это не мое дело, – отрезала я.
– Василиса сказала, что оставила записку. В конверте с деньгами. – Макова придвинулась еще ближе, когда я попыталась отойти. – Вы полюбопытствовали? Сходили посмотреть? Были там?
– Мне пора, – возразила я.
У меня проблем с ногами не было – я в два счета обошла Макову. Хочет Мила или нет, но нам опять придется уйти раньше, чем она рассчитывала. Ничего, куплю ей каталог выставки, видела в сувенирной лавке…
Меня остановила железная хватка на локте. В ответ я стиснула запястье Маковой так, что та скривилась и побледнела. Но хватку не ослабила.
– Были. Были, даже не отрицайте. – Она не улыбнулась на сей раз, а ощерилась, оскалилась победно и торжествующе. – Хорошо спрятались, чтобы ничто и никто не засек. Но были и все видели. И за это тоже – спасибо.
Мне захотелось сломать ей руку. Или сделать что-либо еще, лишь бы остановить эту женщину, которая, похоже, сама давно уже спятила.
Она разжала пальцы раньше меня. Я выпустила ее – с растущим ощущением гадливости, будто заразное потрогала.
– А занятно Васька малюет, а? – в лицо мне, пятящейся, договорила Антонина Владиславовна. – А и правильно. Надо же занять время до того, как ее выпустят. Признают вменяемой и выпустят. А там и Русланчик присоединится.
Я отходила все дальше, не сводя с нее взгляда. Натолкнулась плечом на кого-то, извинилась, но взгляда не отводила.
Макова продолжала стоять напротив картины Комаровой. Снова ткнула пальцем в стекло (мне было уже не видно, в какое именно место на картине) и крикнула:
– Вы тут тоже есть!
Вот такой – долговязой фигурой в нелепом черном платье, с тростью, стоящей в конце выставочного «тоннеля», – я ее и запомнила.
Больше меня с ней жизнь не сводила. Ни с ней, ни с Василисой и Русланом, ни с кем-либо еще из их окружения.
И я считаю это, без всякого преувеличения, одним из подарков судьбы.
