Случился душевный вечерок с абрикосовым самогоном; а через день подвернулась возможность сходить в кино на «винтажный» киносеанс. Показывали «В джазе только девушки». Я вела в кино Милу, а Арцах присоединился за компанию. Встреча вышла вполне уютной: моя тетушка, сама того не зная, сработала этаким блоком моих болезненных воспоминаний.
А потом Варданян уехал в Москву на судебный процесс, я взяла новое задание. И жизнь понемногу вернулась в прежнее русло.
– А Ярцев на процессе присутствует? – Я припомнила коллекционера, в ночь ограбления бессильно кричавшего что-то вслед полицейской машине, увозившей Соколова.
– Не видел его, – призадумался Арцах. – Нет, не видел. Слыхал, он вроде добился, чтоб ему вернули перстень. Не знаю, правда или нет. Мне-то камеру вернули. Жаль только, видео запретили публиковать.
Кто о чем, а вшивый о бане, подумала я с иронией. С поправочкой, Охотникова: вшивых здесь двое, ты и твой собеседник.
Вернулись-таки к обсуждению наболевшего…
– Что, лишили вас надежды засветить мою потную физию на весь интернет? – хмыкнула я.
– Не наговаривайте, Макова выглядела хуже. А про Соколова вообще молчу…
Разговор постепенно сошел на безопасную тему – кажется, на ту же погоду и проблемы с транспортом. Под конец мой собеседник еще пожаловался на неожиданное внимание со стороны одной сотрудницы суда, секретарши вроде бы или еще кого-то. Я в ответ в общих чертах поделилась мнением о своем самом недавнем задании.
Когда попрощалась, не услышала ответного «до встречи». Вместо этого в трубке повисла настораживающая пауза.
– Арцах, вы на линии? – уточнила я.
– Да-да, – беспокойно подтвердил он.
Ага, знаю я этот тон…
– Вы что-то еще хотели сказать? – поощрила я его.
Пауза. На сей раз я выждала.
– Слушайте, Евгения, глупо, наверное, да и… черт, все-таки скажу. С тех пор, как все это началось, ну, процесс над Соколовым, и Василиса не пойми куда пропала… У меня ощущение такое, будто Макова нас всех, кто участвовал, – она нас всех в одну кучу собирает. У меня в башке так и вертится: «ликвидация». Устранение свидетелей, понимаете? Я удивлен, что вас не вызвали показания давать в суде.
– Хватило и записей с автономных камер, – возразила я. – Да меня и не шибко выцепишь, у меня график нестабильный, сами знаете.
– Думаете, я параноик? – спросил Варданян.
– С Маковой параноиком быть невозможно. Я тоже думала о вероятных… проблемах с ее стороны. – Такое было неприятно осознавать. Было смутное ощущение, что о Маковой я еще услышу. И как только я озвучила свои опасения, стало понятно, что еще одна встреча с ней еще как возможна.
Вновь пауза в разговоре, на сей раз обоюдная.
– Берегите себя, – наконец-то произнесла я.
– И вы тоже, Евгения.
На этой ноте наш разговор завершился. Я отложила телефон в сторону, открыла дверь, чтобы выйти из комнаты в коридор. До меня донеслось умиротворенное бормотание тетушки: Мила была занята обедом.
Я решила, что не буду тревожиться заранее. Решать проблемы надо по мере их возникновения.
Навязчивое дурное предчувствие тем не менее не отпускало. Чтобы развеяться и, фигурально выражаясь, прочистить мозги, я отправилась на прогулку. В голове, однако, вертелись навязчивые воспоминания о не столь давних событиях; одно за другим, беспорядочно, безостановочно.
Эта круговерть мыслей, опасений и воспоминаний повлияла и на прогулку. Я несколько раз петляла, заныривая в хитрые и малозаметные переулочки и подворотни, известные лишь местным старожилам. Вдобавок то и дело оборачивалась. Словом, повела себя так, будто уходила от слежки.
Слежки, которой… не было?
Да не было же.
Ну, в самом деле!
Разозлившись на непроходящее ощущение смутной угрозы (я никак не могла определить, откуда оно исходит), я зашла в первый попавшийся книжный магазин. Посмотрю, что там из новинок в разделе детективов, наберу Миле чтива. А то она недавно упоминала, что у нее закончился запас нечитанных…
О-е.
Я застыла у первого же стеллажа.
Близ кассы, около стенда с сувенирными открытками, стояла Василиса Ефимовна. Ее взгляд был направлен на открытки, ни единым жестом или движением она не дала понять, что заметила меня.
Я шагнула назад, вслепую нащупывая дверную ручку. Схватилась за нее, как утопающий за соломинку. Материальный объект. Опора. Никакой мистики.
И в этот момент все немногочисленные посетители повернулись в мою сторону. Все, кроме Василисы.
– Ты пришла, – слаженным хором произнесли они, каждый своим голосом. – Услышала меня, вот молодец.
Моя рука на дверной ручке закоченела и одновременно вспотела.
Комарова медленно повернулась ко мне.
А ожогов-то нет – вот первое, что я подумала, глядя на ее спокойное, сосредоточенное лицо. Парень из полицейской службы утверждал, что она вся целиком вспыхнула, будто ее облили бензином. Более того, я – от полицейских и пожарных – узнала, что в отделении полиции пожар был вызван возгоранием не в одной точке, а в нескольких, практически одновременно. Что исключало непреднамеренность возникновения пожара. Из-за чего у начальства была потом та еще головная боль: при таких условиях поди докажи, что не имел места поджог. Насколько помню, они все-таки выкрутились.
А вот я, похоже, снова встряла.
– Голубка моя, – Комарова примирительно – мол, я безоружна – подняла руки ладонями ко мне. – Нам бы поговорить.
За время, прошедшее с нашей последней встречи, я успела немного привести нервы в порядок. Так что обошлось без истерики.
Более того, я ощутила внутри себя нечто вроде хладнокровной, взвешенной решимости, основанной на принятии ситуации.
Как по мне, это оказалось то самое «От судьбы не убежишь». Круг замыкался: я находилась сейчас в том самом книжном магазине, в котором в январе Василиса демонстрировала мне свои способности, окончательно убедив вступить во все это дерьмо.
– О’кей, – произнесла я. – Поговорить так поговорить.
Никаких защищенных территорий я на сей раз не искала. Мы с Комаровой засели в первой же попавшейся кофейне. Василиса Ефимовна была явно при деньгах: сделала недешевый заказ, порывалась угостить меня. При этом выглядела она так себе: одежда была старая и потрепанная, лицо осунулось, на волосах – следы неумелой домашней покраски вперемежку с седыми прядями.
Пока мы ожидали заказ, я отвела Василису в туалет и там тщательно обыскала. Жучков или других средств связи либо прослушки на Василисе не оказалось. Разумно.
Комарова, когда мы уселись за стол, деловито протерла руки влажными салфетками, а затем – как будто так полагается – провела длинную полосу солью из солонки, стоявшей на нашем столике вместе с перечницей и салфетками.
Я машинально прихватила щепоть соли со стола и перекинула через свое левое плечо.
Никто из посетителей – а кофейня была полна ими – не обратил внимания на выходку гадалки.
