Они сопротивлялись всеми доступными им средствами, увлекая в эту страшную и уже, по сути дела, безнадежную для них битву сотни тысяч немецких солдат, стариков, женщин и детей.
Некоторые из этих людей были обмануты, другие ослеплены, третьи, став соучастниками, исполнителями преступлений, не могли уже выйти из этой страшной, смертельной игры. Пожалуй, больше, чем немцы, боялись продвижения Советской Армии главари изменников Родины. У них был один-единственный выход — убежать на Запад, где они ценой новых предательств, подлостей могли сохранить свою жизнь. У тех, кто пошел с ними, был еще один выход — сложить оружие и на коленях просить у своего народа прощения. Но многие из них вместо этого готовились к боям.
Накануне нового, 1945 года Власов получил телеграмму:
«От рейхсфюрера СС. Генералу Власову.
Фюрер назначил Вас со дня подписания этого приказа командующим 600-й и 700й русскими дивизиями. Одновременно на Вас будет возложено верховное командование всеми новыми формированиями и перегруппирующимися русскими соединениями.
За Вами будет признано дисциплинарное право верховного главнокомандующего и одновременно право производства в офицерские чины, вплоть до подполковника.
Производство в полковники и генералы происходит по согласованию с начальником главного управления СС, по существующему для Великогерманской империи положению.
Генрих Гиммлер».
Все было яснее ясного — будущие дивизии Власова заранее включались в войска СС и полностью находились в распоряжении Гиммлера и Кальтенбруннера.
Оставалось лишь присвоить «командующему» звание группенфюрера, но это было неприемлемо для немцев — хоть и предатель, но все же по национальности русский.
Вскоре пришло извещение Геринга о разрешении сформировать военно-воздушные силы «РОА». Он обещал всяческую поддержку и вооружение. Командующим ВВС «РОА» Геринг «попросил» утвердить Виктора Мальцева, когда-то служившего в советской авиации, уволенного за неблаговидные поступки в запас и работавшего перед войной директором Ялтинского санатория «Аэрофлот», того самого Мальцева, который при немцах стал бургомистром Ялты.
В начале января меня вызвал Трухин и познакомил с приказом Власова: «Формирование первой моей дивизии (по немецкому счету 600-й) поручаю полковнику Буняченко. Приказываю включить в состав дивизии бригаду СС, которой ранее командовал генерал Каминский».
— Отправляйтесь в Гейдерберк. Туда прибыла эта бригада. Помогите Буняченко разобраться, кто из бригады на что способен. По приезде доложите мне.
Я попросил у Трухина разрешения захватить с собой кого-нибудь из работников штаба.
— Одному мне трудно будет, господин генерал.
Трухин разрешил, и я взял с собой моего верного помощника Семена Рябова.
Так я узнал, кто такой «генерал Каминский» и что представляла собой его «бригада СС».
До войны в городе Локоть в теплотехническом техникуме был преподаватель Константин Воскобойников, а на спирто-водочном заводе работал инженер Бронислав Каминский.
Жили, ни у кого не вызывая подозрений. Никто не знал, что оба они люто ненавидят Советскую власть. Неизвестно, были ли они знакомы, по всей вероятности, были, не так уж велик Локоть, чтобы два специалиста не знали друг друга.
Как только немцы летом 1941 года заняли Локоть, Воскобойников явился к командиру гитлеровской части и рассказал, что он бывший белый офицер, долго жил в Москве и Горьком по подложным документам, ухитрился даже закончить высшее учебное заведение с этими документами и вот теперь рад верой и правдой служить Адольфу Гитлеру. Воскобойникова назначили бургомистром. В помощники себе он взял Каминского.
Первое, что сделал Воскобойников, — создал трибунал для расправы с коммунистами и комсомольцами, советскими работниками. Он не щадил никого, в том числе и своих бывших учеников.
Восьмого января 1942 года Воскобойников вышел из дому — он направлялся на обед к связному немецкому офицеру при городской управе обер-лейтенанту Конфельду. К Воскобойникову подошел человек в мохнатой папахе. Еще двое стояли чуть поодаль, мирно беседовали с охраной.
Тот, что в папахе, вежливо остановил:
— Разрешите, господин бургомистр…
— Что тебе? — торопливо ответил Воскобойников. — Говори скорее.
И открыл дверцу машины.
— Вам просили передать, что вы за измену Родине приговорены к смерти…
Воскобойников от страха лишился речи. Партизан спокойно продолжал:
— Приговор привести в исполнение поручено мне!
И разрядил в предателя трофейный парабеллум. Двое его товарищей побежали к машине, бросив в охрану гранаты. Да охрана и не пыталась вмешиваться — те, кто уцелел от взрыва, бросились наутек.
Прибывшие на место происшествия помощник бургомистра господин Каминский, обер-лейтенант Конфельд, начальник полиции Покровский, начальник военноследственного отдела Працюк, председатель военного трибунала Самсонов, полицаи долго не рисковали подняться в управу — в коридоре висело объявление: «Ну, кто еще хочет на тот свет? Поможем!»
Бургомистром стал Каминский. Постоянный страх перед неминуемой расплатой заставил его увеличить охрану управы. И гитлеровцы, перепуганные непрекращавшимися убийствами, партизанскими налетами, охотно помогали Каминскому вербовать в его отряд всякий сброд.
Все это рассказал мне актер Кислицын, занимавший в бригаде Каминского должность «руководителя ансамбля песни и пляски народной армии». Кислицын умолчал, что он «по совместительству» являлся членом военного трибунала бригады. Пока бригада стояла в Локоте, трибунал заседал почти каждую ночь прямо в тюрьме, переполненной коммунистами, комсомольцами, советскими работниками, не пожелавшими присоединиться к «освободительному движению». Приговор выносили один для всех — смертная казнь через повешение.
Особенно старался Григорий Працюк, житель деревни Аркино, сидевший до войны в тюрьме за многочисленные кражи. Каминский назначил этого бандита начальником военно-следственного отдела. Працюк убивал многих только потому, что его жене Наталье и ее сестре Пелагее нравилось что-нибудь из вещей этих людей. Самого Працюка я не видел — пока я был в Гейдерберке, он находился в отъезде. Но Пелагею, толстую, жирную бабу с большим фиолетовым пятном на правой щеке, с маленькими заплывшими глазками, я видел, разговаривал с ней. Мне рассказали, что она под платьем носит широкий пояс, набитый золотыми вещами, награбленными на Брянщине, в Белоруссии и Польше — повсюду, где проходила бригада. Працюк жег дома, убивал, вешал людей.
За десять дней пребывания в бригаде я успел переговорить со многими солдатами и офицерами и составил ясное представление о том, как бригада попала в Германию.
Ее путь, залитый кровью партизан, коммунистов и комсомольцев, проходил через Лепель, Волковыск, Белосток, Петраков. Два батальона бригады одно время находились в Варшаве. В конце 1943 года немцы присвоили Каминскому звание генерал-майора.
Отступая под натиском надвигавшейся Советской Армии, бригада увозила с собой семьи, имущество, скот, даже кур — словом, была похожа на древнюю орду. Тех, кто не хотел уходить, убивали по первому доносу.
Полицай Иван Коршунов в вагоне сказал жене:
— Давай выйдем, останемся. За мной вина перед нашими небольшая. Я никого не расстреливал, не вешал, даже на обыски не ходил. Мне, самое большое, дадут пять лет. Отсижу, зато останемся дома, в России.
Этот разговор подслушал другой полицай, Роман Иванин из Брасова, и доложил «прокурору» Самсонову. Тот распорядился «сжечь изменника живым». Заодно облили бензином и сожгли на костре и жену Коршунова.
Пока шли по земле России и Белоруссии, грабили русских и белорусов. Отнимали скот, который жителям удалось спрятать от немцев, забирали хлеб, зерно, сено — все, что можно было отнять. Когда попали в Восточную Силезию, затем в Померанию, начали грабить немцев.
Это не могло не вызвать недовольства в «верхах». К тому же, видно, необходимость в Каминском отпала. Гиммлер, получив согласие Гитлера на формирование дивизий Власова, вызвал Каминского в Берлин. С ним поехали начальник штаба Шавыкин, переводчик Садовский и постоянный собутыльник Каминского врач Филипп Забора. Неподалеку от Познани эсэсовцы, выполняя приказ Гиммлера, остановили машину Каминского и расстреляли его вместе с его помощниками.
Солдат и офицеров бригады перевезли в Гейдерберк, а семьям приказали «устраиваться самостоятельно». Я видел жен Шавыкина, Садовского, жену адъютанта Каминского Канаеву, видел и жену Каминского Татьяну Шпачкову, бывшего сменного химика Локотевского спирто-водочного завода. Она рассказала, что родилась в Брасове, где у нее много родственников. Под конец беседы заплакала, все жаловалась на немцев:
