вещами, потом на вокзал и поеду к ней. Поезд отходит в четыре часа. Я позвоню тебе, как будем отъезжать. Спасибо за ужин. И за завтрак. Аджей».
С минуту Гуров, осознавая произошедшее, просто смотрел в сгустившуюся до осязаемости темноту за окном. Потом рывком достал мобильный, набрал номер из списка недавних, поднес трубку к уху.
Безразличный механический голос самодовольно изрек:
— Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее.
Менеджер Оксана имела нервную систему автоответчика и работала с Аджеем не первый день. Наверное, поэтому позднему звонку не удивилась, голос имела бодрый и адекватный, отвечала четко, чужими проблемами не интересовалась ни минуты. Да, Полонский писал ей около полудня, сказал, что в закрытии фестиваля участия принимать не будет. Сказал, что едет к другу, имени не сообщил. Отменил все встречи, дал добро на использование записанных заранее обращений. График в их деле всегда сложный, а когда работаешь с таким человеком, как Аджей, план «Б» жизненно необходим. План этот разработан, Полонским утвержден заранее, его она и задействует, завершив мероприятие самостоятельно. Да, о том, что Гуров оперативный уполномоченный, ей известно. Да, сейчас она продиктует ему адрес квартиры Аджея, без проблем.
Уже сидя в машине, он позвонил Сизому. И тот не стал сетовать ни на неурочное время, ни на то, что приятель-полковник злоупотребляет его хорошим отношением. Услыхав новости, сразу сказал, что будет ждать по продиктованному Львом адресу. «Приятно иметь дело с умным человеком, — думал Гуров, глядя на то, как вспыхивает шутихами и колючими пучками лазеров за окном такси последняя ночь фестиваля. — Не задал старший лейтенант Сизый ни единого вопроса. Понял сам, что время разговоров кончилось, и нужно спешить».
— А ты чего не празднуешь?
Гуров вздрогнул, когда в его размышления ворвался чужой, незнакомый голос. Оказывается, это водитель смотрел на него в зеркало заднего вида. Может, заскучал, а может, вид пассажира показался ему озабоченным.
— Так я не художник, чего мне праздновать, — решил поддержать разговор Гуров, скорее для того, чтобы успокоиться самому, чем для того, чтобы развеять скуку таксиста.
— А куда тогда так поздно? К подруге?
Взгляд мужика в зеркальце замаслился от предвкушения если не пикантных подробностей, то хотя бы занятной истории, пока едут. «К другу!» — чуть не ляпнул Гуров, но понял, что и прозвучит это двусмысленно, и от разговора, в котором он участвовать совсем не хотел, правда его не спасет. И солгал, устало улыбнувшись:
— На работу вызвали. Хотели с женой прогуляться сходить, а вот мне, вместо прогулки. Сейчас коллегу захвачу, и поедем чинить то, что сломали идиоты.
Водитель, перестроившись в потоке машин, ответом остался доволен и далее, судя по всему, ни во внимании, ни в поощрении собеседника не нуждался. В веренице туристов, шумных, путающих адреса и бывших ему такими же чуждыми, как инопланетяне, в словах Гурова он расслышал тот же позывной, что посылал в пространство сам — день гнилой, хорошо хоть пятница. Слушая вполуха, Гуров смотрел в окно. Завтра художники снимут перчатки и респираторы, упакуют вещи и краски. Потанцуют под песни прощальных концертов и, чего доброго, решат, что обращение Аджея с огромного видеоэкрана смотреть гораздо эффектнее, чем вживую. Везде-то человеку не поспеть, а видео можно смотреть одновременно на всех площадках, и в интернете, и даже в «Обетованном» тем, кто не смог или не захотел выбраться в город. Подумают так, кивнут и разъедутся по городам и весям, каждый к себе домой. Завтра праздник завершится, и Онейск вздохнет спокойно. А пока ночь захлебывалась музыкой и смехом, горела последними приветами и объятиями на долгую память. И до всего этого яркого, мерцающего буйства, подаренного бесплатно, за то лишь, что мать Аджея решила подкинуть младенца именно в здешний детоприемник, городу Онейск не было никакого дела. Город хотел работать, растить детей и пить пиво по пятницам и иногда немного во вторник.
— …а я и говорю ей, не пойду я ни на какое родительское собрание, делать мне нечего! Сама иди, если тебе нужно. Я работаю по четырнадцать часов в сутки, а она вот, вместо того чтобы учиться, на фотографии этого блондинчика деньги спускает. Знала бы, малявка, как деньги-то эти достаются. Вот, говорю, усажу с собой рядом и покатаю одну смену, живо поймет тогда.
Гуров кивал. И думал о том, что было бы интересно знать, дышит ли сейчас «блондинчик». О том, что сегодня, между половиной второго и четырьмя часами дня, что-то произошло. Аджей собирался ехать с ним, выбирать самый большой букет, знакомиться с Марией, слушать байки Крячко и учиться жарить шашлыки. Но тревога о Насте, девушке-инженере, далекой от мира искусства, взяла верх. Он вышел из квартиры на Ульянова, направился к себе. И не сел в поезд. Неизвестность душила, опутав горло не хуже ремня, заставляя проталкивать воздух в легкие. В то, что Полонский просто отключил телефон, Гуров не верил. Не отключит телефон тот, кто в двадцать первом веке способен написать записку от руки и оставить ее в холодильнике. И трубку Полонский сжимал в руке крепко, как билет в другую жизнь. Пока кто-то или что-то эту трубку из его руки не выбило.
Витя уже стоял у подъезда, рядом со своей неприметной «Ладой», и выглядел в штатском гораздо моложе своих лет. Когда Гуров, расплатившись с таксистом, выскочил из автомобиля и, не теряя времени, направился прямо к двери под ярким белым фонарем, Виктор последовал за ним, задав единственный вопрос. Гуров в который раз с момента знакомства с Сизым почувствовал благодарность провидению за то, что оно послало ему неболтливого и понятливого напарника.
— Мы точно не верим, что у него могли измениться планы?
— Нет.
— Принято.
Бежевое нутро подъезда, снабженное сенсорным освещением и цветами на широких подоконниках, было полно любви. До третьего этажа стены, а местами и потолок, были исписаны признаниями, заклеены фотографиями, визитными карточками или просто клочками бумаги с номерами телефонов. После третьего же эта вакханалия нежности заканчивалась. Фанатки, очевидно, решили, что выше своей квартиры кумиру подниматься незачем, орлы наверх не смотрят. Гуров остановился на площадке между вторым и третьим, глядя на щель приоткрытой двери. Тишина в подъезде стояла звенящая. Он понимал, что надеяться на то, что Полонский внутри и по случайности не издает никаких звуков и оставил открытой дверь, глупо. Но все же стоял и прислушивался к гулкому безмолвию.
— Это чего это вы тут? Чего надо-то? Вот полицию вызову, доходитесь!
Старушечий голос раздался со второго, и Виктор молча указал на глазок двери, из-за которой им грозили. Достал из кармана удостоверение, раскрыл его и не
