— На первом уровне, — вставил Джо Уиллс.
— Он что, умер? — удивленно переспросил новоприбывший.
Уиллс закатил глаза и провел ребром ладони по горлу, издав соответствующий звук.
— Черт побери! А Потрошительница знает?
Уиллс покачал головой и пояснил специально для Ребуса:
— Так мы прозвали свою начальницу, потому что она носит черный плащ с капюшоном. И она единственная из всех боссов, кто иногда сюда заглядывает.
Ребус кивнул в знак того, что понял.
— Мне нужно будет снять с вас показания, — сказал он Гэри.
При этих его словах Уиллс внезапно заторопился. Запихивая в сумку какие-то мелочи, он покачал головой.
— Это случилось в твою смену. Потрошительница будет очень недовольна.
— В самом деле, вот уж неожиданность так неожиданность! — Гэри попятился, давая напарнику возможность выйти из будки. Ребус тоже вышел — ему вдруг захотелось глотнуть кислорода.
— Мы с вами еще поговорим, — бросил он вслед быстро шагавшему прочь Уиллсу.
Тот, не оборачиваясь, помахал рукой, и Ребус перенес свое внимание на Гэри. Тот был не только худощав, но и слегка сутулился, как многие чересчур высокие люди. Длинное лицо, мужественная челюсть, густые темные волосы… «Такому на сцене с рок-группой выступать, а не на этой стариковской работе штаны просиживать», — подумал Ребус, но Гэри, по-видимому, считал иначе. По-мужски он был довольно привлекательным, чем, возможно, и объяснялась его женитьба на «потрясно красивой бабе». Правда, Ребус понятия не имел, каких женщин считал красивыми Джо Уиллс.
Следующие двадцать минут не принесли ему ничего интересного. Фамилия Гэри была Уолш, он жил в маленьком доме в Шэндоне, на парковке работал девять месяцев, до этого водил такси, но не смог выдержать частые ночные смены, вчера вечером не видел и не слышал ничего особенного.
— Что происходит в одиннадцать, в конце вашей смены? — спросил Ребус.
— Я закрываю лавочку: опускаю стальные жалюзи на въезде и на выезде.
— И после этого никто не может ни войти, ни выйти?
— Точно.
— А вы не проверяете, не остался ли кто-нибудь внутри?
Кивок.
— Когда вчера вечером вы закрывали парковку, на первом уровне оставались какие-нибудь машины?
— Не помню.
— Вы всегда ставите свою машину перед дежуркой?
— Да.
— Значит, на пути домой вы проезжаете почти через весь первый этаж?
Снова кивок.
— И вы ничего не видели?
— И не слышал тоже.
— На асфальте остались следы крови.
Гэри пожал плечами.
— Вам нравятся ваши записи, мистер Уолш?
— Очень.
— И вы, вероятно, часто их слушаете: откидываетесь в кресле, кладете ноги на стол, натягиваете наушники и… и какой же из вас после этого охранник?
Не обращая внимания на сердитый взгляд Уолша, Ребус снова повернулся к мониторам.
Только сейчас он понял, что первый уровень стоянки показывают сразу две камеры: одна из них была направлена на шлагбаумы, вторая смотрела куда-то в дальний угол. Проку от них было еще меньше, чем от охранников.
— Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, — проговорил Гэри Уолш голосом, по которому было сразу видно — ни капельки ему не жаль. — Кстати, кто был этот бедняга?
— Известный русский поэт по фамилии Федоров.
Уолш нахмурился:
— Федоров? Не слыхал. Правда, я вообще не читаю стихов.
— Я тоже. — Ребус кивнул. — Но между нами все-таки есть разница, вы не находите?..
«Риордан студиоз» размещалась неподалеку от Конститьюшн-стрит на верхнем этаже бывшего склада, перестроенного под офисный центр. Ладонь владельца студии Чарльза Риордана, с которым Шивон обменялась рукопожатием, была пухлой и какой-то влажной. Казалось, после этого обмена приветствиями у нее на коже осталась противная тонкая пленка, от которой Шивон не сумела избавиться, даже после того как украдкой вытерла руку об одежду. Она обратила внимание, что Риордан носил несколько колец и перстней, но почему-то только на правой руке — левую украшали только массивные золотые часы, свободно болтавшиеся на запястье. Под мышками у него на розовато-лиловой рубахе расплывались большие пятна пота, а рукава были закатаны, обнажая покрытые курчавыми черными волосами предплечья. По суетливым, чуть нервным манерам владельца «Риордан студиоз» Шивон без труда угадала человека, который хочет казаться окружающим чрезвычайно занятым. Кроме него и секретарши в студии находился еще один человек — инженер или техник, который сидел за микшерным пультом, крутя какие-то рукоятки и передвигая ползунки. При этом он не отрывал взгляда от большого экрана, по которому стремительно неслись какие-то зигзаги. Шивон решила, что это, вероятно, звуковые волны.
— Это наше Королевство шума, — пояснил Чарльз Риордан.
— Здорово. — Шивон кивнула. Сквозь стеклянную стену она видела две кабины с звукоизоляцией, но там никого не было.
— А для больших групп не тесновато? — поинтересовалась она.
— Для авторов-исполнителей в самый раз, — пояснил Риордан. — Певец с гитарой, иногда еще аккомпаниатор… Но вообще-то мы больше занимаемся записью речевых программ — реклам для радио, аудиокниг, закадровых комментариев для телевидения и тому подобным.
Шивон не могла не отметить, что «Королевство» Риордана было весьма специцифическим, но сейчас ее это не волновало. Она спросила, где они могут поговорить, но Чарльз только развел руками.
«Королевство» оказалось не только специфическим, но и совсем маленьким.
— Так вот… — начала она. — Как я сказала вам в телефонном разговоре…
— Да!.. — выпалил Риордан. — Я помню. Не могу поверить, что он мертв!
При этих словах ни звукооператор, ни секретарша и ухом не повели. По-видимому, Риордан сообщил им страшные новости сразу после разговора с Шивон.
— В настоящее время мы пытаемся восстановить во всех подробностях последние минуты жизни мистера Федорова, — сказала она, для пущего эффекта доставая блокнот и карандаш. — Насколько нам известно, позавчера вечером вы с ним выпивали в пабе.
— Я видел его и позже, дорогая моя, — хвастливо заявил Риордан. Когда Шивон вошла, он был в солнцезащитных очках; сейчас Риордан их снял, и она увидела, что его большие глаза обведены черными кругами. — Я угощал его карри.
— Это было вчера? — уточнила Шивон. — Где именно? — спросила она, когда Риордан кивнул.
— На Уэст-Мейтленд-стрит. Мы взяли по паре пива на Хаймаркет. Видите ли, Алекс на один день ездил в Глазго…
— Вы не знаете — зачем?
— По-моему, просто посмотреть город. Он хотел понять, в чем состоит разница между этими двумя городами, чтобы лучше узнать страну, шотландский национальный характер… Мне оставалось только пожелать ему удачи. Я сам прожил в Шотландии большую часть жизни, но до сих пор ни черта не понимаю в этом нашем национальном характере! — Риордан задумчиво покачал головой. — Алекс пытался мне объяснить: у него была насчет этого какая-то теория, но я, признаться, не особенно вникал.
Шивон заметила, что звукооператор и секретарша переглянулись. Очевидно, они были в курсе.
— Значит, вчерашний день Федоров провел в Глазго, — резюмировала она. — Во сколько вы встретились?
— Около восьми. Алекс хотел сэкономить на билете и ждал, пока закончатся часы пик. Я встретил его на вокзале, и мы отправились по пабам. Впрочем, я заметил, что в тот день Алекс уже пил.
— То есть он был пьян?
— У него язык развязался. У Алекса была такая черта: стоило ему выпить, как его начинало тянуть на умные разговоры. Меня, по правде сказать, это раздражало, потому что в подобных случаях понять, о чем речь, было совершенно невозможно. Особенно если ты и сам слегка принял на грудь.
— Хорошо, вы угостили его карри. Что вы делали дальше? Куда отправились?
— Да никуда, в общем. В тот день мне нужно было пораньше вернуться домой, а он объявил, что ему охота выпить еще. Насколько я его знаю, он, скорее всего, отправился в «Мадерс».
— На Квинсбери-стрит?
— Точно. Впрочем, он мог зарулить и в «Каледониан».
В уме Шивон быстро прикинула: и отель «Каледониан», и паб «Мадерс» находились совсем недалеко от западного конца Принсес-стрит, откуда рукой подать до Кинг-стейблз-роуд.
— Во сколько это было?
— Наверное, уже около десяти.
— В Шотландской поэтической библиотеке мне сказали, что накануне вечером вы записывали выступление мистера Федорова.
— Все правильно. Я записывал многих поэтов.
— И не только… — добавил звукоинженер.
Риордан нервно рассмеялся:
— Мистер Гримм имеет в виду мой собственный проект. Я записываю и монтирую городской шум — своего рода звуковой ландшафт Эдинбурга, понимаете? Шум машин на Принсес-стрит, поэтические вечера, разговоры в пабах, журчание воды в Лите на восходе, рев болельщиков на стадионе, смех и музыку на пляже в Портобелло, лай собак в парке… У меня уже скопилось несколько сот часов записи, и это еще не конец.
