«Да, — подумала я, — что и следовало доказать… Я старше, со мной он чувствовал себя мальчиком, сынком. Ну что теперь, измениться? Начать хлопать ресницами и восторгаться его словами? Черт побери, это же противно самой природе наших отношений! Господи, о чем я вообще думаю? Завтра, поцеловав меня на прощанье, он выйдет за дверь и, вполне вероятно, будет сам решать свои проблемы, а мне в его жизни просто не запланировано место. Я всегда говорила, что ваши отношения временные, но старалась не верить этому. И надо же, в тот момент, когда я уже вполне оправилась от этой болезни, он появился вновь. И мне снова жутко хочется видеть его рядом, прижаться к нему и чувствовать себя счастливой».
— Ну ладно, давай спать, — я нарочито зевнула. Его молчание затягивалось.
— Нет, Лерочка, я хочу досказать, — Денис повернулся и стал поглаживать мое бедро, укрытое простыней. — Мне действительно было с ней хорошо. Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали. А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в тупик.
— Какие именно? — я была заинтригована.
— Как тебе сказать? Однажды я включил новости. Показывали репортаж из религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла: «Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо». «Постой, — сказал я ей, разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в черных лапсердаках?» И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были евреями там, где нас можно было отличить. А здесь такую же роль выполняют ортодоксы по отношению к светскому населению. С ума сойти!
— Прямо так и сказала?
— Не совсем. Я просто выразил тебе ее мысль. Конечно, туристу трудно понять нашу жизнь, но что меня все время удивляло: как в ней совмещалось неприятие того, что она видела кругом, с желанием здесь остаться.
— Как остаться? Насовсем?
— Однажды мы сидели с ней в кафе, и она сказала, что ее мечта — жить в большом доме. И чтобы вокруг было столько земли, чтобы не видеть соседей. Я посмеялся и напомнил ей, что она в Израиле, страна маленькая, это ей не Канада с Россией. Она усмехнулась и ответила, что напрасно я так думаю, для богатого человека нет преград.
А потом все изменилось. В начале, когда мы с ней познакомились, это была уверенная в себе девушка, довольная собой и своей карьерой, а примерно три недели назад ее настроение резко ухудшилось. Я как-то зашел за ней, чтобы идти на очередной прием, она лежала неодетая и рыдала в голос. Я стал ее расспрашивать, но она только мотала головой и не отвечала. А вечером, на приеме, сумела напиться тем шампанским, которое подавали.
— И не рассказала тебе, что с ней происходит?
— Нет, я пытался расспросить ее, но она замыкалась в себе, либо была неестественно весела и говорила, что не стоит волноваться.
— Денис, твоя мама рассказала мне о какой-то записке, которую ты оставил.
— Да, да, к этому я и подвожу. Неделю назад Татьяна позвонила мне на работу примерно часа в четыре. Она была в ужасном состоянии и умоляла, чтобы я приехал. С ее слов я понял, что ей надо съездить на пару дней на север страны и что она не может отправиться без меня. Отпросившись у Менахема, я поехал домой, взял пару белья на смену, написал эту записку и бросился к Татьяне. Она сидела в номере и была пьяна. Под столом валялись три пустые бутылки из-под «Голды». Видимо, она прикладывалась к ним давно — невозможно выпить такое количество зараз и после этого что-то соображать. Конечно, ни о какой поездке не могло быть и речи. Я сунул Татьяну под холодный душ, заставил вырвать над унитазом. Ее била мелкая дрожь. Вскипятив чайник, я заставил ее выпить крепкий чай. Наконец она пришла в себя и смогла связно говорить. И о чем? Начала объясняться мне в любви! Клялась, что не может без меня жить, что полюбила и хочет быть моей женой. Потом сказала, что ждет от меня ребенка. Валерия, я был в шоке. Передо мной была совершенно другая женщина.
— «Ужель та самая Татьяна»… — снова процитировала я.
— Что? — переспросил Денис.
— Ничего, рассказывай.
— Когда мы познакомились, это была деловая дама, надменная и красивая, со знанием языков и с явной сексуальностью, которую не могут скрыть никакие строгие костюмы. Когда мы впервые легли в постель, она без всякого смущения сказала мне, как она предохраняется, и все же посоветовала воспользоваться презервативом. Как она могла забеременеть? Да, я был увлечен, но не настолько, чтобы думать о дальнейшей жизни с нею. И потом, она должна была вскоре уехать!
— Дурачок, — усмехнулась я, — ну где ты видел равные отношения? Равновесие — это самое зыбкое состояние, которое только возможно. Влюбилась девушка, захотела выйти замуж и остаться здесь. Чему ты удивляешься?
— Лерочка, ну кто женится на празднике, на приключении? Ты же еврейская девушка.
— И что было дальше? — вздохнула я.
— Вдруг дверь ее номера распахнулась, и без стука вошел Малявин. Посмотрел своими рыбьими глазами и спросил: «Что тут у вас происходит?» Я разозлился и сказал, что его это совершенно не касается. И что приличные люди стучат, прежде чем войти. Он пожал плечами и вышел. А Татьяна снова начала реветь и повторять сквозь слезы: «Я больше так не могу!» Всю ночь она не отрывалась от меня. Она с таким надрывом отдавалась мне, будто чувствовала, что это в последний раз… Утром я спустился в кафе позавтракать. Татьяна спала. Когда вернулся в номер, — голос Дениса дрогнул, — она была мертва. Тут я смалодушничал. Бросился к выходу и сбежал из гостиницы. Я знал, что меня будут искать. В бумажнике оставалось восемьдесят шекелей. Их удалось растянуть на четыре дня. Я не хотел пользоваться кредитной карточкой, чтобы по ней не вычислили, где я. Четыре ночи спал на скамейках. Потом, поняв, что так больше не смогу, я автостопом добрался до Ашкелона и пришел к тебе, — он прижался ко мне всем телом и тихо прошептал, — к тебе, Лерочка, даже не к маме.
Мы молчали.
— И что теперь ты собираешься делать? — спросила я и высвободилась из его объятий.
— Уеду.
— Куда уедешь? — не поняла я.
— В Москву. Там меня не найдут, — он говорил с такой уверенностью, что было видно — давно все обдумал.
— Каким образом ты собираешься это сделать?
— Ты мне поможешь? — вместо ответа спросил Денис.
Я медлила.
— Лерочка, пожалуйста, мне не к кому больше обратиться.
Господи! Что же я делаю? — ужаснулась я самой себе. Согласившись на его авантюру, я тут же поставлю себя вне закона. А не помочь нельзя. Денис интеллигентный парень, которому совсем не место в общей камере. За что он должен страдать?
— Знаю, — виновато продолжил он, — я поступил подло по отношению к тебе. И ты вправе сейчас просто выставить меня на улицу или позвонить в полицию. Но прошу тебя, Валерия, помоги мне сегодня, а потом можешь выкинуть меня из своей жизни.
— А кто тебе сказал, что мне этого хочется? — улыбнулась я.
— Чего? — Денис непонимающе глянул на меня.
— Выкинуть тебя из своей жизни?
Он захохотал, рывком притянул меня к себе, и дальнейшее я опускаю по причине своей природной стыдливости.
* * *
Утром нас разбудила Дашка. Она шумно собиралась в школу и, распахнув дверь, ворвалась в мою комнату.
— Ой! — вскрикнула она и ретировалась.
Накинув халат, я вышла в салон.
— Мам, Денис вернулся? — спросила она, делая большие глаза.
— Да, да, все в порядке. Давай я сделаю тебе завтрак.
— Как здорово! — обрадовалась она не то возвращению Дениса, не то завтраку.
— Ты ничего не забыла? — строго напомнила я.
— Ну мамуля, — начала канючить дочь, — можно я не пойду сегодня в школу? Я покажу Денису программу. Скачала с Интернета.
— Давай, не задерживайся. Нашла причину отлынивать.
— Вредная ты мама, — подытожила раздосадованная Дашка и, волоча рюкзак, вышла из дома.
Включив чайник, я бросила в чашку полторы ложки кофе «Маэстро». Дениса нужно было будить. Войдя в спальню, я потрясла его за плечо и произнесла нашу дежурную шутку:
— Сэр, вам кофе в постель?
— Нет, лучше в чашку, — машинально пробормотал Денис и мгновенно оторвался от подушки.
Я протянула ему дымящийся кофе.
— Ничего не понимаю, — он уставился на меня удивленным взглядом, — это сон, и мне снится…
— Утро в сосновом бору, — закончила я вместо него. — Пей осторожно, а то обожжешься.
— Красота! — Денис потянулся и взял кофе. — Не сравнить со вчерашним пробуждением на какой-то скамейке.
