Настина же дружба выразилась в том, что она пристроила Валерика в сериал, от которого сама отказалась. Это было в прошлом году. Сказать ей «нет» Валерик тогда не смог, хотя сразу понял, что существовать среди суматошных телевизионщиков ему будет так же неуютно, как рыбе в курятнике. Им он тоже, кстати, ничуть не понравился. Но с тех пор как его заменил Тошка Супрун, жизнь стала вполне сносной и предсказуемой.
И вот вчера Тошка позвонил ему и заявил: «Ты втравил меня в дерьмо».
Совестливый Валерик из этого телефонного разговора мало что понял. Кого-то, кажется, у них в съемочной группе убили, и примешались вдобавок женщины, каких нельзя любить. Тошик явно был в смятении. А ведь это отличный повод поговорить с Настей! Вот, мол, какая вышла скверная история там, где вместо Тошика мог быть я или ты. Валерик будет говорить это и смотреть на Настю — на ее нежное, бледное, будто изнутри подсвеченное лицо. Глаза у Насти особенные — серые, с хрустальными лучиками вокруг зрачков. Теперь видеться приходится редко — диплом, прочие заботы. Можно бы начинать совсем не видеться, только к чему мучить себя раньше времени?
— Какой ужас! — сказала Настя, выслушав рассказ Валерика.
Она по-настоящему забеспокоилась и потребовала:
— Тебе надо срочно найти Тошку и узнать все подробности. Вдруг у них там маньяк завелся? Чего доброго, и Тошку прирежет! Надо все рассказать Коле.
Коля как раз и был Настин муж. Валерик называл его Николаем Алексеевичем и очень уважал. Если б ее мужем стал кто-то другой, Валерик его бы возненавидел.
Познакомились они несколько лет назад на даче художника Кузнецова. Тогда Кузнецова прикончили самым жестоким и неожиданным образом, а Самоваров, реставратор мебели из областного музея, помог найти убийцу. Оказалось, что и в реставраторы-то он подался после ранения, а до того служил в уголовном розыске. Ранение было настолько тяжелым, что пришлось мучительно лечиться несколько лет, и никто не верил, что Самоваров выкарабкается. Но он выжил. Только левая нога до колена была у него теперь ненастоящей — протезом, а лицо навсегда стало серьезным и желтым.
Работать в милиции он больше не мог. Соседка, Вера Герасимовна, гардеробщица из музея, уговорила его попробовать пойти в реставраторы — Самоваров всегда любил мастерить. И реставратор из него получился отменный. К тому же он стал знатоком всяких антикварных вещиц и собрал превосходную коллекцию самоваров. Первый самовар друзья подарили ему в шутку, на день рождения. Он же, как человек методичный, но с фантазией, из шутки сотворил вполне серьезное, хотя очень его увлекающее дело. Его коллекция чайных принадлежностей даже была выставлена в музее прошлой зимой.
В общем, Николая Алексеевича Самоварова Валерик терпел. И все-таки удивляло, что строптивая, амбициозная Настя выбрала себе такого мужа. Своим счастливым соперником Валерик скорее воображал какого-нибудь преуспевающего живописца — может быть, даже столичного! — либо богатенького бизнесмена с меценатскими наклонностями. И вдруг Самоваров из музея. С его чайниками! На ненастоящей ноге! Неужели Настя сделала это всерьез?
Похоже, всерьез. Она была счастлива, она сияла. И ничего с этим нельзя было поделать. Наверное, Валерик раньше совсем ее не знал.
Настя никогда не оставляла друзей в беде. Можно было не сомневаться, что она непременно потащит втравленного в дерьмо Тошика к своему Коле. Коля был для нее воплощением скорой и чудодейственной помощи. Тошик рано или поздно должен был появиться в музее, в мастерской Самоварова.
Так и случилось. Покладистый Тошик куда угодно поплелся бы с такой замечательной девчонкой. Но на душе у Тошика было скверно. В ходе вчерашнего собеседования майора Новикова со съемочной группой всплыла история с доцентом в наручниках. Этот доцент стал алиби Катерины: его видел Ник Дубарев и Катеринины соседи. Одна соседка даже вызволила беднягу из оков. Вот она какая, Катерина! Она занималась с дюжим бородатым дядькой, которого Тошик как-то встречал на какой-то премьере, сексом пылким и разнообразным по стилю. А в это время в павильоне убивали неизвестного! А он, Тошик, нелепо пьяный, маялся тогда дома между собственной кроватью и сортиром, бережно поддерживаемый с двух сторон матерью и сестрой!
Что его Катерина буйствует и с другими, Тошик подозревал. Но теперь он узнал, как и с кем буйствует. От этого Тошику стало очень плохо. Не то чтобы жить не хотелось — напротив, очень хотелось! Но только чтоб рядом была Катерина. Труп на режиссерском диване не очень тревожил Тошика — ведь это оказался не Карасевич. Хотя, конечно, Карасевич тоже до сих пор почему-то не объявился. И черт знает, что все это значит!
В мастерской Самоварова хорошо пахло деревом, лаком и еще чем-то музейным — сладким, но не домашним. В золоченых чашках, на которых были нарисованы башни, кривые деревья и пестрые китайцы, алел душистый чай. Но сильнее всего пахла черемуха в фарфоровой вазе. Та же самая черемуха, вся в мелких акварельных мазочках, красовалась рядом, на свежем Настином этюде.
— Этот мужик неизвестно как пролез в наш павильон, — рассказывал Тошик. — Практически это невозможно!
Валерик только фыркнул:
— Скажешь тоже — невозможно! Да у вас там настоящий бардак, а вчера еще и пьянка была.
— Ну и что? Выпили немного. Все, кроме Карасевича, отлично себя чувствовали, — обиделся Тошик. — И насчет бардака зря гонишь, Валерик, ночью в павильоне все заперто.
Тошка даже пожалел, что Валерик увязался с ним в качестве давнего знакомого Самоварова. Теперь вот сидит тут, парафинит и их классный сериал, и их крутую съемочную группу.
— Я думаю, в павильоне есть серьезные материальные ценности: аппаратура, декорации, реквизит, — заметил Самоваров.
Тошик самодовольно улыбнулся:
— Реквизит у меня, что называется, винтажный — с бору по сосенке.
— С помойки, — подсказал Валерик.
— Ну и что? Смотрится вполне стильно. А камеру Ника и все его барахло обычно вечером увозят на телестудию. Он ведь, бывает, и репортажи делает, и интервью, особенно когда у нас репетиции или еще какой-нибудь затык. Как классно Ник снимает — прямо с рук! Он гений. И Карасевич почти гений. Он сериал раскрутил за три копейки!
— Это как? — удивился Самоваров.
— Наш сериал сам себя сделал!
Хотя Тошик выразился очень невнятно, но это была сущая правда. Сериал «Единственная моя» на всю страну прославился, и не просто как единственный туземный в Нетске. Были и другие причины им гордиться. Даже Самоваров, не так часто глядевший в телевизор, что-то про этот невиданный телепроект слышал. По радио, наверное? Или в газетах что-то было?
Нетские газеты часто писали про режиссера Карасевича и его затеи. Федор Витальевич обладал удивительной способностью не только плодить полубредовые идеи, но и проталкивать их в жизнь. Особенно умело он доставал деньги. Потрошил департаменты и окучивал спонсоров даже тогда, когда его проект заведомо не вызвал бы ни малейшего доверия и у детсадовца. Да, детсадовец не дал бы Феде ни копейки, но спонсоры раскошеливались как загипнотизированные.
Правду сказать, не все подобные начинания доживали до финала. Но Федин энтузиазм всегда кипел и клокотал, деньги тратились, пресса зычно трубила о грядущем событии года. Только много лет спустя все участники вздорного дела начинали удивляться, как же это они купились на такую туфту. А Федя Карасевич в это время как ни в чем не бывало раскручивал следующий проект.
Снять на телевидении нечто свое, неподражаемое, Федя загорелся в разгар всеобщей сериальной горячки. Тогда в ответ на бразильское мыло разом со всех каналов хлынули отечественные пенные потоки. Феде стало обидно. Он тоже хотел делать мыло. Он отлично понимал, что сериал — дело затратное и вообще сугубо столичное, но отступать не привык. Должен он снять сериал, и все тут!
Его изобретательный мозг недолго бился над проблемой. Как только желание снять сериал стало неодолимым, Федя начал действовать. В длиннополом пальто от Армани (в том самом!), с черным шарфом на артистически небритой шее, с бешеной искрой в глазах он примчался на один из нетских телеканалов. Этот телеканал не имел творческой жилки и особой популярности. Зато денежно он был крепок, так как пропагандировал заслуги губернатора и самый его образ — деловой, принципиальный и миловидный.
— Пацаны! — весело бросил Федя собравшимся вокруг него редакторам, среди которых были две тетки предпенсионного возраста, бывшие комсомольские вожаки. — Пацаны, о вас скоро будет сюжет в программе «Время». Вы там получите свои пусть не пятнадцать, но полторы минуты славы. И в «Сегодня» тоже полторы минуты получите. И у Познера. Как бонус.
Пацаны пооткрывали рты, а Федя, мелькнув шарфом, скрылся в кабинете руководителя канала.
