— Вы, Белов, изучите, пожалуйста, приметы преступников по объяснениям потерпевших и составьте фотороботы по тем описаниям, что уже имеются в делах. Мы потом сверим качество и составим единые портреты.
— Это же двойная работа! — возмущенно заголосил Ковалев.
Недаром красный шарф окутывает его шею, оказывается, у Ковалева слишком тонкий голос. Наверное, у него горло больное, какой-нибудь тонзиллит, трахеит, и от этого голос петушиный.
— Ничего страшного, зато мы найдем свои ошибки, устраним их и выйдем на след. Должен же остаться хоть какой-то след! Преступники — живые люди, они могут забыть на месте преступления окурки, записные книжки, оставить отпечатки пальцев, следы обуви, мобильники, в конце концов. Всякое бывает, вот в Красногвардейском районе на месте происшествия преступники потеряли записную книжку, а в Колпинском — мобильник. Оставалось только вычислить их, а это — плевое дело.
Я уже подумал, что Сергей Петрович ударится в дорогие сердцу воспоминания, но Стрельников вовремя остановился. Не ударился…
— Если они оставили след от обуви? Тоже плевое дело? — ехидным тоном спросил Ковалев. Петушиные голоса тоже, оказывается, могут быть ехидными.
— След от обуви имеет значение только в квартире на Фонтанке. Надо вторично произвести осмотр места происшествия, — посерьезнел Стрельников, не заметив сознательно не скрываемого ехидства в тоне Ковалева. Или сделал вид, что не заметил. Честно скажу, я не понял его игры. А может быть, это была вовсе не игра.
— По коням, товарищи офицеры! Встали и разбежались!
Стрельников схватил телефонную трубку, будто только и ждал, когда совещание закончится. Он не прерывал телефонные переговоры до самого обеда.
А я вбивал в компьютер описания преступников из объяснений потерпевших. Сто одно объяснение, сто второе не появилось на свет в связи со смертью потерпевшего.
Интересно, в какой больнице он скончался? Наверное, в Мариинской.
До самого обеда меня изводила мысль: кто обнаружил потерпевшего с Фонтанки? Неужели, он сам явился в больницу, искалеченный и изувеченный?
Приметы в объяснениях не сходились, точнее, они сходились только на «отморозках»: все пятеро в масках, все рослые, в черных вязаных шапочках. Классический портрет преступника международного уровня. А вот приметы девушек не сходились, все они были разные, хоть и без масок. Неужели на каждое нападение преступники ходили с разными девушками? Сто две девушки — сдохнуть можно от такого количества девушек! Зачем их так много?.. Мне бы работы было меньше. Красота, меньше девушек, соответственно, меньше работы, сидишь себе и плюешь в потолок. Никто тебя не дергает, не теребит, не достает. Так можно дослужиться до глубокой старости и превратиться в черепаху Тортиллу. Но в глубине души мне очень хотелось понравиться Стрельникову.
Я задумал небольшую комбинацию: я вбиваю в программу все приметы из объяснений свидетелей, а потом вывожу в один портрет и в конце рисую с помощью компьютера Мадонну. У меня всегда получались суперские портреты девчонок. Из десяти однокурсниц я лепил с помощью программы одну общую и выставлял на обозрение. Девчонки меня один раз даже отлупили и, стуча кулаками по моей костлявой спине, злобно приговаривали: «Никас Софронов, Илья Глазунов, Леонардо да Винчи ххренов!»
Да, да, они выговаривали слово «ххренов!» с двумя «х». Я уже тогда понял, что с девчонками лучше не связываться, кулаки у них оказались крепкие и острые.
Откуда я знал, что опыт с моей шуткой пригодится на поле борьбы с преступностью?
Приметы укладывались в однотипные слова, и где-то к обеду мне самому стало интересно, каким же получится портрет. Все потерпевшие по глухарям описывали совершенно разных девушек довольно однообразно: худощавого телосложения, брюнетка, блондинка, волосы короткие, длинные, глаза темные, роста среднего, в куртке, джинсах. Я уже изнывал от нетерпения, до колик в животе хотелось увидеть портрет преступницы, созданный умной машиной.
Компьютер меня заводит, вместе с ним я отгораживаюсь от внешнего мира и полностью погружаюсь в виртуальный. Там хорошо, там нет тоскующих мамулиных глаз, папахен не страдает из-за малого роста, тетя Галя не производит меня в герои современности. Дать бы ей волю, она бы всех оперов, включая Ковалева в красном шарфе, произвела одним росчерком пера или взмахом руки в герои. Она не сможет нормально существовать без героев современности. Для такой женщины жизнь — вечное поле битвы, а она сама жертвенный герой и всех вокруг видит — ни много ни мало — Александрами Македонскими.
А вдруг мой искусственный портрет окажется похожим на тетю Галю в ранней юности? Я хмыкнул и вдруг услышал голос Стрельникова:
— Что вас так рассмешило, Денис Александрович?
— Нет, ничего, — испуганно произнес я, в страхе от того, что Сергей Петрович поручит мне еще одно задание. А я с этим еще не справился.
Мобильник лежал на видном месте в полном затишье. Я потрогал его, пощелкал кнопками, даже позвонил со служебного телефона. Все о’кей, мой мобильный телефон находился в полной исправности. Юля забыла обо мне; наверное, для нее случай в квартире был очередным приключением. В первый раз в жизни мне захотелось увидеть лицо иного пола — цитата из университетских лекций, — и я не знал, о чем буду говорить с этим самым «лицом» при встрече. Вспоминать, как мы чуть не сгорели? Или нет — просто увидеть и помолчать, увидеть и умереть.
Нет, кажется, умереть — это слишком. Умирать мне абсолютно не хотелось. Тогда уж я точно не встречусь с Юлей, загробная жизнь существует разве что на Старо-Охтинском кладбище.
Как-то раз я познакомился с кришнаитами и провел с ними целый вечер. Таких придурков я больше нигде не видел и никому не советую с ними встречаться. Они на полном серьезе долго мне рассказывали про потусторонний мир, про загробную жизнь, про реинкарнацию и прочую белиберду. Я представил физиономию моей мутхен, если бы она узнала, что ее ненаглядный сынок «реинкарнировался» в кришнаиты, ее бы точно Кондрат хватил.
Портрет получился не ахти, какой-то авангардистский, в стиле Модильяни, все авангардистское и непонятное в искусстве я отношу к творчеству Модильяни, мне ужасно нравится его фамилия.
Как только портрет вылез из принтера, я понял, что Юля мне никогда не позвонит. Оно ей надо? Она же умоляла меня не говорить настоящим ментам про нее, я ничего и не рассказал. Неужели она сама проявится, как портрет в моей игрушечной программе? Наверное, у Юли есть собственный парень, она с ним гуляет по казино и дискотекам. Меня только мучила мысль, почему она случайно попала в ту квартиру, где ей «настучали по репе» и подожгли. Мое случайное вторжение в такую квартиру не считается: если бы не закрыли военную кафедру, я бы ходил себе на работу в банк. Мамуля нашла мне очень теплое местечко в качестве начинающего юриста, а здание банка располагается прямо под окнами нашего дома. Такой маленький уютный особнячок, теперь я прохожу мимо него и смертельной завистью завидую курящим молодым людям. Они дымят на улице, синие от холода, и презирают всех, кто проходит мимо.
— Что это у вас, Денис Александрович? — Сергей Петрович тихо, как кошка к миске с «Вискас», подобрался к моему столу.
— Портрет подозреваемой.
Пришлось придвинуть мое произведение поближе к Стрельникову. А он даже не взял его в руки, так и разглядывал рисунок, нависнув над столом. Шевелил пальцами в карманах брюк и мычал нечто нечленораздельное. Потом по слогам произнес:
— Идите домой, Денис Александрович.
И-ди-те до-мой, Де-нис А-лек-санд-ро-вич!
Очень длинно и неудобно произносить чужое имя по слогам. Значит, мой портрет не получился. А жаль! А еще мне стало жаль Стрельникова, столько мук он терпит со мной. Проходя по коридору, я удивился: старые газеты больше не мешались под ногами, краска на стенах подсохла, двери кабинетов зияли разверстыми пастями, и оттуда доносились громкие голоса, нецензурная брань и дым валил коромыслом. В коридоре сидели, стояли и даже лежали всякие темные личности. Когда я вижу на улице таких, я сгибаюсь под тяжестью своего роста и стараюсь превратиться в муху или комара. Комарику всегда легче прошмыгнуть мимо темных личностей, ведь я не знаю, какие мысли шевелятся в головах отверженных. Но еще ни разу я не встречал их в таком количестве, когда в одном месте собрано чересчур много деклассированных элементов, а это чревато для обоняния. Я дернул носом и в два шага преодолел коридор. Мне ужасно не хотелось погружаться легкими и сознанием в мир этих людей. Интересно, а у них есть мамули со страдающими глазами?
На улице подморозило. Какая холодная весна! Я передернул плечами и застегнул «молнию» на кожаной куртке. Мне ужасно не хотелось идти домой, не знаю почему. Если я приду, обязательно позвонит мамина подруга и спросит: «Как твои дела, малыш?»
