Постепенно возвращаясь от врат смерти, Бэрт обнаружил что к жене, которую раньше боготворил, теперь не испытывает никаких чувств. Ему уже не требовалось подчинять ее своей воле. Знал, что слишком много пьет, бесится со скуки, ввязывается в разные истории. Казалось невероятным, что менее года назад, выведенный из терпения, он перекидывал ее через колено и, не обращая внимания на крики, проклятия, удары, задирал юбку, стягивал нейлоновые трусики, со смехом и явным наслаждением хлестал крепкой ладонью по молочно-белым ягодицам до тех пор, пока боль не пересиливала у виновницы злость и она не рыдала с покорностью и раскаянием ребенка, сознающего, что наказание заслужено. Несколько дней после того она с особой осторожностью садилась на стул и была необычайно послушной и любящей. Тогдашний Бэрт сожалел даже, что не применял в свое время этот мудрый способ усмирения в отношении Этель.
Оправившись после инфаркта, он передвигался теперь осторожно и тяжело, как ходят старые и боязливые люди, и представлялось невероятным, что когда-то умел держать Друсилу в узде. Теперь она казалось еще крупнее и выше, вроде и голос стал громче. Не обращая внимания на ее причуды, старался не слышать, не замечать жену, желая одного — чтобы оставила его в покое. Друсила не входила в разряд вещей необходимых и серьезных. Серьезными и важными стали заботы о деньгах, спокойные и логичные размышления о них.
Теперь он много времени проводил с Полом Вэрни, которого тоже постигли крупные неудачи в делах. Обоим было ясно: необходима экстраординарная, но надежная операция — такая, которая за чрезвычайно короткое время принесет очень высокую прибыль, и прибыль наличными, недосягаемую для налоговой инспекции.
Никакие иные сделки не имели для них смысла.
Пол нашел такой способ и завязал необходимые контакты. Бэрт Катон боялся рисковать. Еще больше страшился доконать сердце постоянным напряжением и волнением: никогда еще он не брался за такую опасную и незаконную операцию. Но пересилил себя. Пол взялся за дело. И однажды вечером Бэрт, измученный депрессиями, опасениями, в поисках понимания и поддержки, рассказал все Друсиле.
А через две недели та рассказала Дэнни, правда, открыла ему не все. Просто ей хотелось его поразить, передала в общих чертах. Не собиралась раскрывать подробности, имена, однако в конце концов, нервно хихикая от возбуждения, выложила все.
Дэнни, загасив сигарету, выбрался из огромной постели. Подойдя к окну, посмотрел на градусник снаружи — семнадцать. А вода еще холоднее, наверно. Миновав гостиную, вышел нагишом на маленькую террасу, выложенную плиткой. На камнях, светлой доске металлического столика, плетеных стульях — всюду лежали пламенеющие октябрьские листья. Он спустился по тропинке к озеру — могучий, крепкий мужчина со светлой растительностью на теле. Пробежавшись по пристани, без колебания бросился в ледяную воду, равномерно работая руками, доплыл до середины и, не теряя темпа, вернулся на берег. Дрожащий, вбежал в дом, кутаясь в большое полотенце с монограммой «К». Побрившись, надел шоколадного цвета брюки, белую спортивную рубашку и желтый кашемировый жилет, подаренный Друсилой.
Тщательно приготовив обильный завтрак, вынес поднос на террасу, на солнышко. Целый час протянул за кофе с сигаретами, заставляя себя успокоиться, пересилить волнение. Вэрни придется принять его правила, будет вынужден участвовать в его игре — у него нет выбора. А для Дэнни речь идет о многом. Все должно получиться; и он тогда уедет подальше от вездесущего ничтожества Кифли.
Он всегда мечтал о такой возможности. И никогда не верил, что будет настолько близок к ее достижению. Пока Дэнни в мае не выпустили, он многое передумал. Раздумья были окрашены горечью: сознавал, как немногого добился в жизни. В тридцать два года ему нечем гордиться. Знал, что Кеннеди в конце концов снова затянет в свою шайку — для него найдется грязная работа. Всегда ведь нужен громила за несколько долларов в неделю. И в конце неизбежно, неумолимо маячила четвертая отсидка. И клеймо рецидивиста. И долгие, долгие годы заключения. Кеннеди ничего не стоило поручить своим пронырливым юристам обеспечить надежного адвоката. Но ради Дэнни он не пошевельнет и пальцем.
Оказавшись на свободе, стал служить у Грэнуолта, очень осторожно и тактично отвергая все предложения парней Кеннеди. Но бежали недели — и его охватывало недоброе предчувствие, что рано или поздно придется вернуться в организацию. Другого выхода он не видел, хотя придумывал и отвергал дюжины планов, как провернуть операции в одиночку.
А затем в последнюю неделю июня попал на вечеринку, устроенную одним из местных чиновников, у которого были прочные связи с Бухардом и Кеннеди. Поэтому увидел здесь много знакомых лиц. Парни Кеннеди полагали, что его возвращение в родное стойло — всего лишь вопрос времени. На вечеринке он встретил Друсилу Катон — случилось это уже в конце веселья. Спутник ее напился до бесчувствия, и его пришлось уложить в спальне рядом с другими потерпевшими. Друсила оказалась крупной, красивой, полной жизни тридцатилетней брюнеткой с решительным характером; ее голос и манера речи напоминали ему Кэтрин Хепберн.
Со стаканами в руках они вышли на террасу, с которой открывался вид на город и озеро, и Друсила бесстрашно уселась на широкую бетонную ограду на шестнадцатом этаже. Он слушал ее болтовню сначала с умеренным интересом, затем — с нарастающим волнением. Спутника, с которым сюда пришла, она едва знает. Ее муж Бэртон Катон. Дэнни было известно только то, что он намного старше жены, имеет деньги и положение в обществе. Она сообщила, что Катон перенес тяжелый инфаркт и теперь настолько занят собственным пульсом, что на нее не остается времени. Вечеринка совершенно восхитительная, как и люди, которых она здесь встретила, гораздо интереснее, чем наскучившие приятели ее круга. Откровенно говоря, эти приятели рядом с гостями на вечеринке выглядят людьми вроде без крови. Правда ли, что этому Элу Элтамиру отстрелили левую руку? Дэнни рассказал, как ему ее ампутировали из дробовика двенадцатого калибра во время дебатов профсоюзных деятелей, а она с восторгом выспрашивала подробности, трепеща от возбуждения. Чувствовалось, что она пресыщенна, легкомысленна, непостоянна и не может жить без встряски и скандалов. Но уяснил, что за ней стоят деньги.
Так что, когда заинтересовалась им самим, не стал скрывать реальных фактов, как сделал бы с женщиной другого склада. Сказал правду, да еще и приукрасил. Придумал даже нелепое кровавое прошлое. На самом-то деле совершил лишь одно убийство, да и то случайно, ненамеренно. Бухард приказал как следует проучить контрабандиста, посягнувшего на выручку. В полутемном помещении, где шла расправа, Дэнни не совсем сориентировался: удар пришелся не в челюсть, а в горло, и бедолага задохнулся. Проблему удалось решить, бросив труп под колеса медленно тащившегося товарного поезда, однако Бухард остался недоволен; зато потом обнаружилось, что «случайность» весьма благотворно подействовала на других мошенников. В другой раз Дэнни, поскольку он хорошо водил машину и знал местность, отправили за двумя специалистами, которым надлежало позаботиться насчет спекулянта Бермана. Тот, узнав, что у него нашли неизлечимую форму рака, захотел не только помириться с Богом, против чего Ник не имел ни малейших возражений, но и задумал получить очищение перед присяжными на суде, а это уже была процедура, с которой Ник никоим образом не мог согласиться. Наиболее серьезным из тех двоих доставленных снайперов оказался мрачный, сонный паренек невысокого роста по прозвищу Гороховый Стрелок. Дэнни, сидевший за рулем, услышал глухой треск, не громче щелчка пальцами, а через час, когда ставил машину в гараж, узнал, что Бермана, который как раз пил дома в кухне кофе, настигла пуля, угодившая точно в раковину правого уха. Принимая во внимание его заболевание, выстрел можно было считать просто хорошей услугой.
Однако Друсиле Катон Дэнни в красках живописал все три отсидки и кровожадные приключения, приводя красноречивые подробности из баек людей своей профессии, которых вдоволь наслушался за всю жизнь. И заметил: чем больше приписывал себе кровожадности, тем сильнее трепетала от восторга Друсила и теснее прижималась горячей ногой к его бедру, пока они беседовали на террасе. Вот она — удивительная быль, о которой приходилось слышать, — восхищение сексуально агрессивной дамочки из хорошего семейства, которую охмуряет громила, убийца или игрок.
Овладел ею в ту же ночь на шерстяном пледе, расстеленном возле ее машины километрах в двадцати за городом. Был с нею груб, нетерпелив, потому что догадывался — именно этого она ждала от него. И убедился: как женщина она весьма требовательна.
Последующие вечера проводили вместе. В конце недели он уволился с работы, отказался от снятой квартиры и первого июля переселился на дачу. Принимая во внимание инфаркт, казалось в высшей степени невероятным, чтобы Бэрт Катон еще когда-нибудь приблизился к даче. Дэнни, собственно, понимал, что он всего лишь здоровый производитель на содержании у богатой женщины. Ничего иного она от него не ожидала, однако в случае с Друсилой Катон это его назначение превращалось в задачу поистине героическую. Первого июля ей выплатили проценты с капитала за полгода. После уплаты долгов осталось еще достаточно, чтобы купить ему новую машину, столько одежды, сколько не имел за всю жизнь, заполнить дачу морем выпивки и большими коробками с продуктами и сверх того дать на карманные расходы. Никогда еще он не жил лучше и никогда не испытывал такого одиночества. Ситуация не стала той прекрасной возможностью, которую представлял в мечтах, но все же было лучше, чем тянуть лямку у Грэнуолта.
