Однако Друсиле Катон Дэнни в красках живописал все три отсидки и кровожадные приключения, приводя красноречивые подробности из баек людей своей профессии, которых вдоволь наслушался за всю жизнь. И заметил: чем больше приписывал себе кровожадности, тем сильнее трепетала от восторга Друсила и теснее прижималась горячей ногой к его бедру, пока они беседовали на террасе. Вот она — удивительная быль, о которой приходилось слышать, — восхищение сексуально агрессивной дамочки из хорошего семейства, которую охмуряет громила, убийца или игрок.
Овладел ею в ту же ночь на шерстяном пледе, расстеленном возле ее машины километрах в двадцати за городом. Был с нею груб, нетерпелив, потому что догадывался — именно этого она ждала от него. И убедился: как женщина она весьма требовательна.
Последующие вечера проводили вместе. В конце недели он уволился с работы, отказался от снятой квартиры и первого июля переселился на дачу. Принимая во внимание инфаркт, казалось в высшей степени невероятным, чтобы Бэрт Катон еще когда-нибудь приблизился к даче. Дэнни, собственно, понимал, что он всего лишь здоровый производитель на содержании у богатой женщины. Ничего иного она от него не ожидала, однако в случае с Друсилой Катон это его назначение превращалось в задачу поистине героическую. Первого июля ей выплатили проценты с капитала за полгода. После уплаты долгов осталось еще достаточно, чтобы купить ему новую машину, столько одежды, сколько не имел за всю жизнь, заполнить дачу морем выпивки и большими коробками с продуктами и сверх того дать на карманные расходы. Никогда еще он не жил лучше и никогда не испытывал такого одиночества. Ситуация не стала той прекрасной возможностью, которую представлял в мечтах, но все же было лучше, чем тянуть лямку у Грэнуолта.
Разумеется, чтобы их отношения устраивали обоих, следовало уточнить позиции. Он объяснил ей, что, принимая во внимание долгую память его недругов, для его здоровья полезнее пожить в такой изоляции. Кроме того, можно обдумывать план большой акции. Друсила сказала: дачу ему предложила потому, что ею никто не пользуется. Выносливость у нее была поразительная. Выскальзывая из постели в час ночи, она возвращалась сюда же в восемь утра — свежая, нетерпеливая, пышущая здоровьем, с ненасытным требованием его ласк. Дэнни Бронсон начал было подумывать, надолго ли его хватит.
А потом выяснилось, что до его великого шанса рукой подать. Как-то, расспрашивая любовника про большую аферу, которую он якобы обдумывал (ей не надоедало слушать истории о преступном мире), Друсила сказала:
— Знаешь, на самом-то деле это несправедливо. Такого, как ты, сразу же в чем угодно заподозрят. А вот уважаемые люди, вроде Бэрта и Пола Вэрни, выберутся из любой подлости, и никто об этом не узнает.
— Ты о чем это?
— Они что-то затевают. Все зависит от того, удастся ли им избавиться от тех денег. Сумма громадная.
Когда Дэнни стал допытываться, о чем идет речь, Друсила изобразила таинственность и неприступность. В последнее время она начинала им помыкать, распоряжаясь, приказывая. Хозяином положения он был лишь вначале, когда обращался с ней повелительно и грубо, хотя относился к такой манере как к игре: казалось, ей это нравится, она этого ждет. Однако сейчас совсем другое дело.
Много времени не требовалось — нервные центры и болевые точки у женщины те же, что у мужчины. С подъемом волны настоящей боли нахлынул страх, отразившийся на пепельно-сером лице; совершенно покорная его воле, она на едином вздохе выдавала поток фактов. Потом, держа ее за плечо, мягко подвел к огромной постели — она двигалась, как ослабевшая, очень старая женщина. Когда боль отпустила, заставил ее повторить снова, переспрашивая, уточняя, пока не убедился, что знает все, известное ей. Этот суровый допрос совершенно преобразил Друсилу, сделав ее покорной и любящей. Дэнни снова стал господином и повелителем.
Вначале он собирался действовать не торопясь, осторожно; пользуясь бесценной информацией, полученной от Друсилы, доить Вэрни и Катона постепенно, чтобы не вызвать переполоха. Регулярно звонил Ричардсону, как и положено человеку под надзором.
И тогда в его игру вмешался Кифли. Внезапно, совершенно неожиданно Дэнни стали разыскивать за нарушение правил надзора, он опять превратился в преступника, которому придется отсидеть больше семи лет. Когда выйдет из тюрьмы, ему будет сорок. Если и была на свете единственная истина, то она звучала так: «Никогда больше меня не засадят в тюрьму».
И это изменило его подход к Вэрни и Катону. Он должен заработать на их деле много и быстро. Нужно прижать их, но в то же время позаботиться о своей защите. Письмо из жестянки с мукой на кухне Люсиль — одна подстраховка. Тысяча, которую оставил у нее в четверг, — другая. Вспоминая Люсиль, он каждый раз чувствовал себя запачкавшимся, грязным. Похотливая дура, Ли заслуживает лучшей жены, чем эта щедрая потаскушка. Уставилась на него и прямо упрашивала, ясно — когда женщина так смотрит, значит, приспичило. А он, слабак жалкий, не смог удержаться. Господи, только бы Ли не узнал! Впрочем, рано или поздно поймет, какая у него жена. Подвернется ей кто-нибудь другой — все равно догадается.
Вэрни должен приехать в два. Еще час ожидания. Есть время хорошенько обдумать, как все преподнести. Этот тип не теряет самообладания, надо отдать ему должное. Дэнни в четверг заодно заехал в город и в четверть десятого позвонил Полу Вэрни в контору, упросил несговорчивую секретаршу соединить с ним лично.
— Меня зовут Бронсон. Вы меня не знаете, мистер Вэрни. Хотелось бы как можно скорее встретиться с вами по поводу очень серьезного дела.
Голос у Вэрни оказался глубоким, дикция — безукоризненной.
— К сожалению, я очень занят, мистер Бронсон. Вы не могли бы сказать, о чем пойдет речь?
— Я назову два имени, может, вы сообразите. Катон, Роувер.
Никакой реакции.
— Вы меня слышите, мистер Вэрни?
— Да, я слушаю, Бронсон. — Глубокий голос оставался безмятежным. — Могу принять вас в десять.
Контора Вэрни находилась на шестом этаже, табличка на дверях гласила: «Пол Д. Вэрни, адвокат». Контора небольшая, тихая, обставленная скромно и по-деловому. Секретарша благоговейным шепотом объявила:
— В эту дверь, мистер Бронсон. Вас ждут.
Друсила описывала его таким образом: «Высокий, худой, мрачноватого вида. Очень солидные манеры, одевается немного старомодно. Сообразительный, глаза хитрые, глубоко посаженные. Уже не один год ведет дела вместе с Бэртом. Сейчас-то ему подрезали крылышки налогами, и Бэрту тоже. Начислили огромную сумму за последние пять лет, да еще добавили штрафы».
Вэрни встретил Дэнни, сидя за рабочим столом. Облик его точь-в-точь совпадал с характеристикой Друсилы. Однако Вэрни оказался намного моложе, чем представлял себе Дэнни — лишь чуть за сорок, а он-то рассчитывал увидеть поблекшего, слабого старца. Несмотря на худобу, руки у него были крепкие, плечи могучие, и, по-видимому, на здоровье он не жаловался.
— Садитесь, мистер Бронсон. Ваше сообщение звучало весьма загадочно. Признаюсь, заинтересовало меня. Сигару?
— Благодарю.
Дэнни, откусив кончик сигары, выплюнул его на ковер и прикурил от серебряной зажигалки — подарок Друсилы. Откинувшись в кресле, улыбнулся и в деталях обрисовал операцию, задуманную Катоном и Вэрни, не спуская при этом глаз с собеседника. Однако лицо его оставалось невозмутимым, даже губы не дрогнули.
— И откуда вы взяли этот любопытный сюжет?
— От жены Катона: он ей все рассказал.
Вэрни кивнул:
— Понятно. Если этот сюжет оказался бы реальностью, каким представляется ваш следующий шаг?
Дэнни четко изложил свои требования. Вэрни опять совершенно небрежно кивнул:
— Если этот сюжет случайно соответствует действительности, вы, надеюсь, понимаете: я не могу дать ответ немедленно, сразу.
— Что ж, понимаю. Думаю, что вы навестите меня.
— Где вы живете?
— На даче у Катона.
Впервые в глазах адвоката промелькнуло удивление, которое, однако, сразу исчезло.
— В воскресенье? Около двух?
— Отлично, мистер Вэрни. Только хочу внести ясность в один вопрос: я позаботился о защите — со стороны властей. Изложил всю историю в письме и оставил его в надежном месте. Стоит только мне не выйти на связь, оно окажется в полиции.
— Разумная предосторожность, мистер Бронсон.
— И я так думаю.
— Итак, в воскресенье.
Дэнни был неприятно удивлен сдержанным, небрежным отношением адвоката к своей персоне. Задетый его железным самообладанием, повинуясь минутному порыву, он выпалил:
— Люди вашей профессии получают от клиента аванс. Я тоже не имею ничего против небольшого задатка. В качестве проявления доброй воли.
— Сколько, мистер Бронсон?
