- А что?
- Да... как тебе сказать? Жилья пока нет. Развлечений не существует. В магазинах - "пустыня Калахари". Видимо, придется повременить с обустройством нашего быта.
- Ладно, ладно! Не жалуйся, - сказала Лена бодрячески.
- Ты наверное, стараешься не как следует?
- Я стараюсь как следует, - возразил я, - только результатов пока не видать.
- Больно скоро хочешь...
- Запиши номера моих служебных телефонов.
- А домашний? Я хочу звонить тебе домой.
- Домашнего у меня пока нет. Лена даже замолчала.
- У прокурора нет домашнего телефона?
- Нет. Пока нет.
- Ну и дела, - вздохнула она. - А если ты срочно понадобишься?
- Наверное, пришлют посыльного.
- Хорошо, видимо, ты там живешь, - усмехнулась Лена.
- Ладно, жду от тебя вестей.
- При первой же возможности позвоню, - пообещал я. - Целую. Пока. - И положил трубку.
Кто-то, нетерпеливо ждавший своей очереди, втиснулся в яйцо, оттолкнув меня от кабинки.
Я пошел к выходу, раздумывая о своей единственной и неразлучной на всю жизнь подруге. Не было случая, чтобы после нашего разговора по телефону я почувствовал бы себя счастливее или хотя бы бодрее.
Я уселся в "Ниву" и тихонько отъехал от морвокзала. Надо было где-то поужинать. Дома ничего нет да и быть не может.
Я вспомнил теплую, гнилостную сырость выключенного навсегда холодильника и решил ехать в ресторан.
В этот момент я увидел идущую по тротуару Анну Мурадову. Я узнал ее сразу, хотя разделяло нас метров пятьдесят.
Шла женщина, не спеша и мило размахивая сумкой на длинном ремне. На ней был традиционный туркменский наряд - платье "куйнек". Этакое среднеазиатское "макси". Но во всем ее облике было какое-то удивительное плавно-ленивое изящество.
Я выключил скорость, и машина бесшумно догнала ее. Я тормознул, высунувшись в окно:
- Не нужно прокатить?
Она подняла голову, всмотрелась в меня и засмеялась:
- О-о-о! Вы что, по вечерам подрабатываете как таксист?
- Да, среди интересующих меня женщин.
- Нет смысла занимать вашу машину, - сказала она с усмешкой. - Тут ходьбы до дома пять минут.
- А вы что, с работы? - спросил я. Она кивнула.
- Идемте куда-нибудь вместе поужинаем. Я с утра во рту не имел еще той самой пресловутой маковой росинки. Где у вас можно поесть?
Она пожала плечами:
- Если честно сказать, то я просто боюсь наших душегубов с поварешками. Но если невтерпеж, можно пойти в ресторан на морвокзале. Это надо объехать вокруг здания.
- Садитесь, - распахнул я дверь.
Она уселась в машину, и я на крутом форсаже, как гонщик, описал дугу вокруг двухэтажного морвокзала.
Около плохо освещенных дверей с вывеской "Ресторан" мы заперли машину и, распахнув двери, оказались в здании.
- Прекрасно...
В полупустом зале какие-то подвыпившие люди громко разговаривали, а магнитофон вполголоса хрипел что-то хардроковое.
Мы уселись за свободный стол, посмотрели друг на друга. Глаза у нее сейчас были светло-синие. Это было видно, несмотря на густой полумрак ресторанного интима. Она повесила сумочку на спинку стула и спросила меня:
- А почему с вами не приехала жена? Я развел руками:
- Проблема бытовой неустроенности. Она покачала головой и одновременно просто и как-то очень настойчиво поинтересовалась:
- У вас хорошая жена?
- Да! - воскликнул я готовно. - Нас объединяет общее чувство любви к ней. Она засмеялась.
- Вы что, жалуетесь на жену мне? Я не успел ответить, поскольку появился опухший толстый официант и спросил:
- Что будете есть?
- А вы нам дайте меню, - попросил я.
- А зачем? У нас все равно есть только шашлык "Дружба".
- Очень увлекательно. Тогда чего же вы спрашиваете, что мы будем есть?
- Так полагается. Шашлык "Дружбу" будете?
- Будем, - обреченно согласился я. - Дайте нам четыре шашлыка "Дружба". Кстати, а почему "Дружба"?
Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:
- Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины дружба.
- Коньяка и минеральной воды! - крикнул я ему вслед.
Я положил на стол сигареты. В спичечном коробке осталась одна спичка, я чиркнул - вялое пламя лизнуло белую тонкую деревяшечку и синим столбиком поднялось вверх, сигарета разгорелась. Я с наслаждением глубоко затянулся, судорожно вздохнул. Она смотрела на меня сочувствующе, спросила негромко:
- Ну, как впечатления на новом месте?
- Трудно сказать... Сегодня ходил к начальству представляться.
- И как прошло?
- Да трудный дядя здешний ваш Первый... Анна вздохнула.
- Он несчастный человек. У него тяжело, неизлечимо больна дочь. Если бы от меня зависело, я бы никогда не назначала большими руководителями несчастных людей. Они проецируют свою судьбу на подчиненных.
- Боюсь, мы тогда бы вообще не нашли руководителей, поскольку известно, все в мире несчастны.
- Что да, то да, - усмехнулась она. - Очень счастливых людей в поле зрения не наблюдается. Но есть откровенно, кричаще несчастные...
Я отрицательно покачал головой:
- Глядя на Митрохина, этого не скажешь. Мне показалось, что в нем живет готовность сделать несчастным всякого, кто не соглашается с его мнением.
Она внимательно посмотрела на меня.
- Не торопитесь с суждениями. Мы живем в странном мире. Тут странная жизнь и странные люди.
- Да, я уже заметил, - сказал я. - У вас как в Сицилии - кого ни спросишь, никто ничего не знает, никто ничего не помнит.
Анна с интересом спросила меня:
- И вам ничего не удалось узнать за это время?
- У нас нет правильного направления. Зачем, например, ко мне подходил Пухов накануне своей смерти? Если бы это удалось понять, мы бы решили вопрос.
- Я думаю, что найти убийцу Пухова будет очень трудно.
- Я тоже так думаю, - согласился я. Официант принес бутылки на подносе и тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.
- Как же так, у вас, на краю субтропиков, нет никаких овощей? спросил я его, пожав плечами.
- Откуда они возьмутся? У нас порог пустыни!
- Ежегодно область отчитывается о бескрайних садах, разбитых здесь, нескончаемых огородах, тысячах высаженных деревьев...
Анна усмехнулась:
- Если бы все это не было липой, мы бы давно жили в джунглях. А так все порог пустыни! Официант буркнул:
- Я за это не отвечаю. Повернулся, направился от нас.
- Спичек принесите! - крикнул я ему.
- Спички тоже дефицит, - сказала Анна.
- Я все время думаю о том, зачем ко мне подходил Пухов?
- сказал я ей.
Мы выпили по рюмке коньяка и с удовольствием вонзились в шашлык "Дружба" - жесткий, переперченный, острый, похожий на любовь, неразделенную любовь.
Вернулся официант и протянул мне коробок спичек.
- Спасибо, - поблагодарил я его. Взял картонную коробочку и обратил внимание, что на этикетке все тот же Циолковский на фоне музея космонавтики в Калуге.
Я взял официанта за рукав, не давая ему снова покинуть
нас, и спросил:
- Скажите, эти спички продаются везде в городе?
- Да нет, это нам на той неделе из Каспийского пароходства, из орса завезли.
- Скажите, а рыбинспектора Пухова вы знали? Официант насторожился и осторожно высвободил свой
рукав.
- Знал. А что?
- Он у вас на этих днях был?
- Вообще-то был, недели две назад.
- А после этого?
- Нет, не был, - твердо покачал головой официант.
В моей комнате - чистоплотное запустение казенного дома. Кочевая необремененность никакими приметами обжитости. Только белые занавески на пыльных окнах, отпертый чемодан в углу на полу и портфель-дипломат на столе. Кроме них, ничто не свидетельствовало о том, что здесь кто-то живет. Это нехорошо. Когда я вошел сюда несколько дней назад, под окном валялись засохшие листья с тополей - их еще с осени занесло сюда через неплотно прикрытую форточку. Форточку прикрыли, слегка протерли пыль, и я поселился.
А сейчас уже весна, преддверие лета! Вернувшись домой, как я мысленно называл уже свою пристройку, я заварил крутой чай. И выпил его. Погасил свет. Ладно! Теперь мне жить тут. Вряд ли жена примчится когда-нибудь, чтобы делить со мной радости синекуры. Она вообще-то человек стойкий, с юмором и трудностей никаких не боится, так она, во всяком случае, говорит... Но беда в том, что она не любит кататься как сыр в масле. Не пробовала наверняка. Наверное, она не ощущает себя в должной мере сыром. И у меня нет духа даже предложить ей это сказочное наслаждение. Ладно, бог с ней. Пока мне даже одному лучше... Обычно, доходя до этой мысли, я понимаю, что сейчас усну. Что-то прошуршало под шкафом, я мгновенно пробудился. Как женщина, которая может спать во время артиллерийской канонады, но мгновенно просыпается, стоит только ее ребенку пошевелиться, - так и я во время сна ориентирован на едва слышные шорохи и царапание. Крыса!
Несколько секунд лежал я, представляя, как мерзкая хвостатая тварь быстро, бесшумно пролагает путь по комнате.
