— Милейшая Татьяна Александровна, прекратите извиняться. Я вас понимаю, возможно, даже больше, чем вы думаете. Я ведь не какой-то денежный мешок. Я человек, посвятивший всю свою жизнь искусству. Мне очень знакомы и ваш азарт, и ваша досада. Вот что, давайте-ка все же пройдем в дом и поговорим предметно.
Мы зашли в просторную гостиную на первом этаже. Алексеев усадил меня в кресло и сел рядом.
— Извините, Татьяна Александровна, вы в начале разговора упомянули о рекомендациях? Это, безусловно, пустая формальность. Просто дань нашему жестокому веку. Вы позволите взглянуть на них?
Я достала из ридикюля все свои бумажки и, вручая их Алексееву, со смирением произнесла:
— Пусть за меня скажут эти характеристики. Потому что «кто поднялся на цыпочки, не может долго стоять. Кто делает большие шаги, не может долго идти. Кто сам себя выставляет на свет, тот не блестит…».
Глаза Алексеева расширились, и он окончил фразу:
— «…Кто сам себя восхваляет, не добудет славы». Дао-Дэ-Цзин, стих двадцать четвертый. Вы что, знакомы с трудами Лао-Цзы?
— В свое время я немного интересовалась древнекитайской философией, — ответила я тихо, скромно потупив глаза.
Алексеев, не отрывая от меня взгляда, машинально перелистал врученные ему дипломы, грамоты и рекомендации и, не глядя, вернул их мне. После чего торжественно произнес:
— Уважаемая Татьяна Александровна, я с радостью возьму вас к себе на работу в качестве садовника. Думаю, что смогу предложить вам любой гонорар, который вы сочтете достойным вашего труда. Кроме того, я благодарен судьбе, что первый же человек, постучавший в ворота моего дома, оказался столь одаренным и близким мне по духу. Это хороший знак. Я уверен, что мы сработаемся, более того, надеюсь, что мы сможем подружиться. Всегда приятно побеседовать с умным и увлеченным человеком. Когда вы готовы приступить к работе?
— Весна в разгаре, время уходит, поэтому чем быстрее, тем лучше.
— Великолепный ответ. Видите ли, я сегодня вечером на два-три дня уезжаю в Москву — мне надо лично проследить за перевозкой своей коллекции. За время моего отсутствия секретарь должен набрать остальной штат прислуги. О вас я ему сообщу. Как только вернусь, мы проведем собрание персонала, все познакомятся, будет четко определен круг обязанностей, чтобы не оставалось никаких недомолвок. Решим также все бытовые вопросы. Кстати, прислуга в основном будет проживать здесь, в доме. Но вы сами выбирайте, где вам удобнее, — садовник может быть приходящим, ведь ваша работа не требует круглосуточного присутствия.
Конечно же, мне надо жить в доме! Но чем это объяснить, чтобы не вызвать подозрений? Три секунды на размышления, Иванова, ну, давай!
— О, я даже не знаю… Я большой консерватор, мне трудно решиться поменять место жительства. И так много людей будет жить рядом… Но с другой стороны, видите ли, я живу на другом конце города… А некоторые работы должны выполняться с раннего утра…
— Вам неудобно сюда добираться, — договорил за меня Алексеев, — и, конечно же, вам лучше жить здесь! Для личных дел у вас будет выходной. И в вечерние часы вы тоже сможете отлучаться. Я отведу вам отдельную комнату, и никто вас не стеснит. Решайтесь!
Чудненько, Максим Леонидович сам подтолкнул меня к выбору.
— Ну, если только в интересах дела. Да, пожалуй, так будет лучше, — промямлила я.
— Вот и прекрасно. Итак, ровно через четыре дня я позвоню вам и сообщу о времени встречи.
Алексеев тепло попрощался со мной, я же больше почти ничего не говорила, словно от волнения потеряла дар речи. На самом же деле я внутренне ликовала. «Браво, Татьяна Александровна, есть-таки штука посильнее красоты. Это талант, и его у тебя не отнять!»
Вечером я явилась с отчетом к Борису Дмитриевичу. Он жаждал услышать все до мельчайших подробностей и насладился ими сполна.
— Я вот только не поняла, что у него за секретарь? — поинтересовалась я у Завадского. — Он что же, привез личного секретаря из Москвы?
— Не знаю, ничего об этом не слышал. Была просто офисная секретарь-референт. Алексеев ведь до всех своих неприятностей занимал достаточно высокий пост — возглавлял Фонд развития современного искусства. Так вот, референт — обычная девочка, готовила кофе, отвечала на телефонные звонки и все такое прочее — словом, как везде принято. А насчет личного секретаря я ничего не знаю. Любопытно. Видимо, нововведение, наверняка кто-то из местных. Как бы это разведать, Танюша?
— В принципе через четыре дня я и так все узнаю. Но если хотите, могу попробовать устроиться в отсутствие хозяина горничной (разумеется, в своем натуральном виде, без маскировки) и успешно провалиться. Зато выясню, что за птица этот секретарь.
— Не знаю, надо обдумать. Может, и не стоит пороть горячку. Как бы он вас потом не вычислил. Нет, пожалуй, не нужно.
— Как скажете. У меня-то уже руки чешутся.
— О, а вот пыл свой умерьте, Танюша. Вы ведь теперь должны, как Штирлиц, следить за каждым своим шагом. Допустим, в профессиональном плане вы сможете пустить пыль в глаза. Но подводят-то всегда какие-нибудь мелочи, которых не боишься и на них-то как раз и попадаешься.
— А вы сами-то, случаем, в разведшколе не учились? — позволила я себе съехидничать.
— Танечка, милая, я знаю, что умного учить — только портить. Просто у меня большой жизненный опыт, и мне доводилось попадать в ситуации, когда следовало скрывать свои истинные эмоции.
Я хотела было еще что-нибудь съязвить, но вдруг вспомнила, как, увидев первый раз красавца Алексеева, приосанилась и подбоченилась. Вот именно о таких машинальных глупых промахах и говорит Завадский. Вдруг у кого-то из прислуги окажутся внимательные глаза. Все верно, надо приучаться следить за собой.
Борис Дмитриевич тем временем посетовал:
— Жаль, Танюша, что вы не сможете присутствовать, когда коллекцию привезут. Возможно, что-то удалось бы узнать. Наверняка самые ценные картины будут выгружаться отдельно. Но это момент сакральный. Скорее всего, Алексеев не допустит и пресловутого личного секретаря на это священнодейство.
— Может, попробовать все-таки проследить за перевозкой картин?
— Танечка, Татьяна Александровна! Мы с вами договаривались — в таких серьезных вопросах никакой отсебятины! Это непростительный риск. Будем следовать продуманному плану. Помните, ваша первая задача — хорошенько сориентироваться в доме и нарисовать его план во всех подробностях, включая кладовые, ванные и туалетные комнаты. При первой возможности передать его мне. Я внимательно изучу этот план. Как я уже объяснял, картины, которые хотят скрыть от посторонних глаз, в холлах и гостиных вывешивать не будут. Поэтому у нас есть три варианта. В самом простом случае это может быть какая-то особая комната, которая всегда заперта на замок. Причем на такой, который не откроешь вашей универсальной отмычкой. Замок кодовый, с паролем. А пароль может меняться. В общем, при таком варианте вам придется здорово поработать головой и всякой вашей шпионской техникой. Вариант второй — тайники. Прежние владельцы были люди небедные. Наверняка в доме предусмотрены тайники для особых ценностей. Но владельцы выехали из страны, их разыскать непросто. Да и потом — если бы мне удалось их найти и я стал бы покупать у них информацию о тайниках, на что это было бы похоже? На их месте любой нормальный человек сообщил бы обо мне как минимум новому владельцу дома. Кроме того, Алексеев в целях безопасности может не захотеть пользоваться прежними «схронами» и сделает свои собственные. Поэтому их мы должны искать сами. На плане, который вы мне передадите, я, как человек искушенный в таких делах, отмечу наиболее вероятные, на мой взгляд, места и найду возможность передать его вместе с комментариями вам обратно. Вы же, разумеется, не должны замыкаться только на моих соображениях. Изнутри многое виднее. Тем более что у вас прекрасная интуиция — побольше полагайтесь на нее.
— А третий?
— Что «третий»?
— Ну, вы сказали, есть три варианта.
— А-а, — усмехнулся Завадский, — третий вариант, голубушка, — это чудо. Что-нибудь из области фантастики. Например, Максим Леонидович настолько будет вами очарован, что захочет преподнести вам «Танцовщицу» в знак своего расположения.
Я молча улыбнулась, но про себя подумала, что и третий вариант не стоит так-таки отметать напрочь.
— Ну что же, Танечка, у вас есть четыре дня. Посвятите их подготовке, подчищайте хвосты в цветоводстве и философии, вживайтесь в образ. Ну а я с нетерпеньем жду первых плодов вашей деятельности.
На этом мы расстались с Завадским.
Ближайшие три дня я, не расслабляясь, готовилась стать Штирлицем в юбке. Помимо совершенствования теоретической подготовки, прокручивала в голове все мелочи, которые могли бы меня выдать, и боролась с ними. Например, отказаться от курения было выше моих сил. Но я отработала для себя совсем иную манеру держать сигарету. И никогда не дожидаться, пока кто-то галантно поднесет мне зажигалку. Отказалась и от прочих мелких привычек и повадок шикарной женщины. (Оказалось, их у меня немало.) Еще я на всякий случай освежила в голове популярную книжку по психологии жестов «Язык тела», чтобы не попасть впросак и здесь. Однако переусердствовать с муштрой мне тоже не хотелось. Я прежде убеждалась, что моя стихия — импровизация и интуиция. Слишком вышколенная и начисто лишенная естественных реакций персона тоже может вызвать подозрения. У нас в академии читали обзорный спецкурс по истории контрразведки. И любимой байкой нашего преподавателя была история о том, как в годы Великой Отечественной войны провалился блистательный советский резидент. Он погорел как раз на излишнем самоконтроле. Во время инструктажа, проводимого с офицерами одним из высших чинов рейха, за спиной сидящих громко хлопнула форточка. Вздрогнули все, кроме нашего резидента. На что высший чин немедленно отреагировал: «Хорошо вас там, в России, готовят!»
