Я снова взглянул на девушку и увидел, что она все еще лежит, сжавшись в комок, на сиденье, и из этого комка торчат лишь коленки в черных сапогах и локти в оранжевом меху, да еще выбиваются пряди светлых волос. Я спросил:
— Что это с вами?
Она что-то отвечала, но так глухо, что прошло несколько секунд, пока я разобрал:
— Вы хотите меня убить.
— Вовсе нет.— Я был оскорблен.— Чего ради мне это делать?
Пальцы слегка раздвинулись, и в щелочке показался голубой глаз. С отчаянным, но безнадежным вызовом она сказала:
— Потому что я слишком много знаю.
— Ох, да бросьте вы.
После этого руки еще сдвинулись и показалась голова, словно головка очаровательной черепахи.
— Меня не обманешь,— заявила она.— Вы сообщник, я знаю. Ставлю двенадцать против одного.
— Договорились,— согласился я и протянул ей руку, совсем забыв, что в ней пистолет.
Черепашка немедленно спряталась в свой оранжевый панцирь.
— Эй! — позвал я.— Да я не собирался в вас стрелять. Я просто принимал пари.
Она снова чуть высунулась и недоверчиво спросила:
— Правда?
Я переложил пистолет в левую руку и протянул ей правую.
— Ну что? Двенадцать против одного, и мы заключаем пари. Сколько вы ставите? Десять баксов? Решайте, как вам удобнее.
На этот раз ноги медленно опустились до самого пола. Она смотрела на меня в сильном сомнении, как будто раздумывала: может, в этом заезде подменили лошадь? Взглянула на мою протянутую руку, но не дотронулась до нее. Помолчав, она спросила:
— Вы Честер Конвей, ведь так?
— Ну да.— Я указал пистолетом на табличку справа на приборной доске.— Здесь имя и фотография,— пояснил я.— Вам придется поверить мне на слово, что это мои.
— И вы тот человек, который обнаружил, что мой брат мертв?
— Ну да.,
— И это у вас роман с Луизой?
— Тьфу, пропасть,— не выдержал я.— Только не у меня, лапочка. Тут ты что-то путаешь. Я даже имени-то ее не знал до вчерашнего дня.
— И вы думаете, я вам поверю? — Но голос ее звучал уже не так убежденно.
— По правде говоря,— сказал я,— мне на это как-то плевать. А вот что мне, похоже, следует сделать, так это сдать тебя легавым.
— Вы не осмелитесь,— возразила она все с тем же оттенком сомнения.
— Почему это? — поинтересовался я.— Ведь ты угрожала мне пистолетом.
— А что, если я расскажу им все, что знаю?
— Давай рассказывай,— согласился я.— Они разберутся, правда это или нет, и, полагаю, им для этого не понадобится накатывать на такси на шесть долларов и тыкать мне в шею пушкой.
Я помахал пистолетом перед ее носом и приказал:
— Подвинься в центр сиденья, чтобы я видел тебя в зеркале.
— Я не…
— Двигайся,— оборвал я ее. Как раз перед этим я услышал щелчок, напомнивший мне, что счетчик все еще включен. Еще шесть баксов псу под хвост.
Она облизала губы, и вид у нее стал озабоченный.
— Может…— начала она.
— Двигайся давай,— повторил я, теряя терпение.— Не желаю больше ничего слушать. Я должен был бы сейчас работать. Давай-давай, двигайся.
Она обиженно замолчала, подвинулась, а оказавшись в центре сиденья, выпрямилась, сложила руки, с вызовом посмотрела на меня и объявила:
— Ну ладно. Посмотрим, кто блефует.
— Никто не блефует,— объяснил я ей.— Ты просто неверно угадала закрытую карту, вот и все.
Я отвернулся, выключил счетчик, вывесил табличку «В парк», убедился, что пистолет лежит на сиденье у моего бедра, проверил, хорошо ли вижу ее в зеркале, и мы тронулись.
— Может быть, я ошиблась,— произнесла она тоненьким голоском.
Я как раз делал левый поворот на Флэтландс-авеню, так как ближайший полицейский участок,' насколько я знал, находился на Гленвуд-роуд, с другой стороны от Рокэвэй. Даже после снежной бури в Бруклине попадаются потрепанные черные «бьюики», неповоротливые, бестолково управляемые маленькими худыми женщинами с волосами, накрученными на бигуди,— поэтому я сначала вышел из поворота, а уже потом взглянул в зеркало, в котором и увидел свою пассажирку в полном раскаянии. Она встретила мой взгляд в зеркале и пробормотала:
— Простите меня.
— Прощения просишь,— констатировал я.— Угрожала мне пистолетом, дырку в крыше прострелила, наговорила всякого, а теперь прощения просишь. Сядь на место! — заорал я, потому что она чуть наклонилась вперед, протягивая руку к моему плечу, а я не доверял ей ни на грош. Весь этот сокрушенный вид и голосок маленькой девочки могли оказаться уловкой.
Она выпрямилась.
— Все у меня сходилось,— печально объяснила она,— пока я вас не увидела. Пока мы не поговорили. Но теперь…
— Конечно,— вставил я, и она продолжала:
— Потому что, если бы у вас все-таки был роман с Луизой, если бы вы все-таки помогли ей убить Томми, вы бы не осмелились оставить меня сейчас в живых. Вы бы не стали рисковать, оставляя меня разгуливать на свободе.
— А я и не собираюсь рисковать, оставляя тебя разгуливать на свободе,— мрачно сказал я.— Поэтому мы и едем сейчас к легавым.
Она сделала быстрое движение, как будто снова хотела наклониться вперед, но вовремя остановилась.
— Пожалуйста, не надо,— попросила она.— Я была в отчаянии и, конечно, натворила глупостей, но, пожалуйста, не сдавайте меня.
«Сдавайте»? Большинство людей в такой ситуации сказали бы «выдавайте». «Сдавайте» звучало как-то уж чересчур по-гангстерски. А если задуматься, то это было не первое, что показалось мне в ней странным. Например, она заявила, что ставит двенадцать против одного на то, что я участвовал в убийстве ее брата. Или разговор о том, кто из нас блефует, когда я сказал, что отвезу ее к легавым.
Похоже, она действительно сестра Томми.
Неожиданно мне пришло в голову, что она может знать, кто был боссом Томми. И тогда мне больше не придется искать его жену.
В этой части Флэтландс-авеню по обе стороны дороги тянутся свалки, огороженные шаткими деревянными заборами. Я съехал на обочину дороги к одному из таких заборов и остановил машину. Затем обернулся к девушке:
— Вот что я скажу тебе. Предлагаю сделку.
В ее глазах сразу появилась настороженность опытного игрока.
— Какую сделку?
— Есть кое-что, что я должен узнать. Ты скажешь мне, и я забуду всю эту историю. Просто выпускаю тебя из такси, и на этом конец.
— Что ты хочешь знать?
— Сначала я объясню тебе, в чем дело,— сказал я и вкратце изложил ей историю с Пурпурной Пекунией. Я опустил только встречу с бандитами прошлой ночью, не видя никакого смысла в том, чтобы прямо сейчас открывать еще и эту банку червей, и закончил словами: — Так вот, я хочу знать, у кого мне теперь получить то, что я не смог получить у твоего брата?
— А,— сказала она.— Значит, поэтому ты болтался вокруг квартиры?
— Я не то чтобы болтался,— уточнил я.— Разве что раз-другой заскочил — и все.
— Три раза вчера и один раз сегодня,— возразила она.— Я была в квартире, ждала Луизу, чтобы прижать ее…
— Пистолетом?
— Тем, что я точно знаю: это ее рук дело! — с яростью воскликнула она.
— Ну что ж, ты ошибаешься.— Я пожал плечами.— Никто в мире не смог бы так сыграть. Когда жена Томми увидела его мертвым, у нее началась истерика, а когда я говорю «истерика», я не преувеличиваю.
— Это могло быть просто чувство вины,— настаивала она.— И нервы.
— Разумеется,— сказал я.— Могло быть, только не было.
— Тогда почему она исчезла?
— Не знаю. Может, она уехала к родственникам. Может, ей тяжело сейчас оставаться дома.
Она покачала головой.
— Нет. Я звонила ее братьям, они тоже не знают, где она. Мне пришлось самой договариваться насчет похорон и панихиды.
— Панихиды? Когда она будет?
— Сегодня вечером, в шесть.
Она посмотрела на часы.
Я спросил:
— А сейчас сколько?
Она снова взглянула на часы. Вы когда-нибудь замечали, как это бывает? Человек смотрит на часы, и потом секунду спустя вы спрашиваете у него, который час, а он не может ответить.
— Двадцать минут пятого,— сказала она.
— Я потерял целый день работы из-за тебя. Не говоря уже о шести баксах на счетчике, которые ты наездила.
— Я заплачу,— ответила она.— Не волнуйся, я не зануда.
— Да ладно, не беспокойся,— пробурчал я.— Скажи мне только, кто был боссом Томми и где его найти.
— Я не могу.
— О'кей, сестренка,— сказал я, отворачиваясь и снова берясь за руль.— Везем тебя в кутузку.
— Нет!
Я подождал немного.
— Так что?
— Я не знаю! — воскликнула она.— Я бы сказала, если б знала, честно, сказала бы.
— Сестра Томми должна это знать,— сказал я.— Особенно если она была так близка с ним, как ты говоришь.
— Я не утверждала, что мы были очень близки,— возразила она.— Я и приехала только потому, что Томми убили.
