— Давно мальчика вашего не видел, — проговорил простодушный омега в возрасте. — Приболел?
— Да, — Глеб слабо улыбнулся, а потом взглянул на Курбатского. У того на лице словно застыла маска, было заметно, что он со всей силы стискивает челюсть и пытается сдержать себя.
Двери лифта раскрылись, Михаил зашёл первым и занёс ёлку в лифт, следом за ним Глеб и сосед. Они больше не проговорили ни слова. Лифт остановился, омеги вышли, а Михаил слегка замешкался. Двери сильно ударили альфу по плечам, когда тот в последний момент опомнился и стал выходить, это немного привело в чувство.
— Пусть выздоравливает, — проговорил сосед, открывая свою дверь. Орлов кивнул и протолкнул Курбатского вперёд себя в квартиру.
Ель поставили в большой комнате. Наряжать ее оказалось не так уж и просто. Глеб долго разматывал спутавшуюся гирлянду, которую сын бросил в прошлом году, как есть, в коробку с игрушками, а Михаил пытался распушить ветки живой ели. Пол сразу оказался усыпан хвоей. Когда Глебу удалось совладать с гирляндой, он накрутил ее на ёлку. Курбатский оставил омегу одного и ушел на кухню. Краем уха Орлов услышал, как альфа объяснялся с Игнатом.
Михаил вернулся, застав Глеба сидящим перед елкой на полу.
— Я заказал поесть, — Михаил сел рядом.
— Хорошо, — Орлов, как заворожённый, смотрел на огни.
Курбатский долго наблюдал за омегой, а потом поцеловал его в щеку. Орлов повернулся к альфе, взглянул как-то совсем грустно и прильнул к губам Михаила, рукой коснулся его волос на затылке, сжал и жадно целовал. Омеге было невыносимо и эта близость казалась необходимой, иначе он бы не выдержал больше.
Курбатский уже было начал раздевать Глеба. Расстегнул рубашку и коснулся шрама на груди. Орлов закусил губу, борясь с собой. Стыд и дикое желание сливались воедино, заставляя разум замолчать. Глеб хотел Михаила, хотел его, как своего альфу, хотел, чтобы он остался с ним не на один вечер. Курбатский уложил омегу на пол и навис над ним, целуя губы, зализывая гладкую кожу на шее.
Звонок в дверь разрушил тонкую связь. Глеб будто очнулся. Все, что происходило сейчас с ним и Михаилом, неправильно.
— Я открою, — омега осторожно оттолкнул альфу и поднялся. Наспех застегнув пуговицы, он скрылся в коридоре.
========== Глава 4. Дежавю ==========
Глеб проснулся от вкусных запахов, которые просочились в комнату из кухни. Он попытался вспомнить предыдущий день, но голова, будто забитая под завязку свинцом, работала плохо. Светлые стены комнаты выглядели чужими, какими-то ненастоящими, что на некоторое время Глеб почувствовал, будто все происходящее нереально. Омега потянулся и провел ладонью по выпуклому узору на стенах. Эти обои выбирал сын, сказал, что так пространство в небольшой комнате будет больше, но сейчас все было искажено, как в комнате кривых зеркал.
Глеб приподнялся и откинул одеяло. Он был одет в свою пижаму, которую ему дарил Сережа на прошлый Новый год, но как он в ней очутился, омега не помнил. Тело тоже было чужим. Глеб руками коснулся ног, помассировал больное колено. Если бы он не пошел тогда на встречу с маньяком в одиночку, все было бы по другому. Он бы не отдал своего альфу другому омеге, он бы не лишился ребенка, не погибли бы Тимофей и Сергей (а в том, что сын бы родился, Глеб не сомневался), Орлов был уверен, что его жизнь была бы абсолютно другой. Он был бы счастлив.
Омега прислушался к звуками, доносящимся с кухни. Сначала они были глухими, словно продирались сквозь толщу воды, а потом усилились. Курбатский гремел посудой, накрывая на стол. Глеб задумался и даже не заметил, как топот шагов прозвучал совсем близко.
— Доброе утро, — в дверях показался Михаил в фартуке и с закатанными рукавами у рубашки.
— Доброе, — Глеб хмуро глянул на альфу. — Я надеюсь, между нами ничего не было.
— Нет, — Михаил сел на край постели, где, судя по всему, и спал сегодня. — Ты поел и уснул снова прямо за столом. Я переодел тебя и уложил.
— Переодел? — Глеб перевел взгляд на ёлку в углу комнаты. Память начинала возвращаться, а вместе с ней и «правильная» реальность. — Мог и разбудить.
— Михайлов мне сказал, что ты не спал несколько суток и мотался один в Рязань двести километров в одну сторону в таком состоянии, вчера тебя рвало от переутомления, и ты отключился прямо в кабинете.
— Ты следил за мной?
— Раньше ты был не против моей заботы, — Курбатский отвёл взгляд.
— Раньше — это лет двадцать назад? — укоризненно произнес омега.
— Не язви, — Михаил провел тыльной стороной ладони по щеке Орлова, тот машинально поймал ее и притянул запястье к носу. Родной, знакомый, желанный запах. От него кружилась голова не хуже, чем от усталости. Глеб прикрыл глаза, осторожно поцеловал кожу на запястье альфы, а затем потянул Михаила за руку ближе к себе, желая поцеловать, но вовремя опомнился и отстранился.
— Я приготовил сырники, как ты любишь, — Курбатский сдержано улыбнулся. Альфы с возрастом становились только лучше, не то, что омеги.
— Я никогда их не любил, — Глеб снова лег на подушку, натянул одеяло и отвернулся к стене, снова коснувшись узора на обоях кончиками пальцев. — Их любил Сережа.
Михаил лег рядом и приобнял его, коснулся шеи и места, где виднелась изрядно побледневшая метка.
— Даже не думай! — как-то совсем грозно произнес Орлов, предостерегая альфу от неправильных действий.
— Хочешь избавиться от нее? — Михаил поцеловал след и прикусил мочку уха Глеба.
— Тебе сказать честно? — омега обернулся и посмотрел через плечо на лицо альфы.
— Не надо. Я знаю ответ.
— Тогда зачем спрашиваешь? — Глеба начал раздражать Курбатский. С одной стороны, хотелось, чтобы он ушел и больше никогда не появлялся в его жизни. Их больше ничего не связывало, но разорвать отношения, которые последние годы были больше дружескими, казалось непосильно. А с другой, Глеб чувствовал, что этот альфа, который почти полжизни был рядом, принадлежит только ему.
— Хочешь, чтобы я ушел? — Глеб услышал печаль в словах Михаила. Альфа привстал.
— Мне одиноко, — внезапно для себя решил разоткровенничаться Орлов. — У меня никого не осталось.
— Тогда, я могу остаться, — Михаил улёгся обратно и обнял Глеба более уверенно и крепко. Их запахи странным образом сплелись воедино. Глеб вздохнул, борясь с нарастающим чувством, которое накопилось за все время, что он был без альфы. Если бы он был моложе, то решился бы попробовать забеременеть ещё раз, хоть это и рискованно в его случае. Он бы что-нибудь придумал, он бы не остался старым одиноким омегой. Мысли об этом казались кощунственными, тем более, что любимый единственный сын ещё даже не предан земле, но от осознания, что он ничего после себя на этом свете не оставил, становилось все хуже и хуже. Узор на обоях вновь поплыл.
— Останься, — сдался Орлов. Надо было пересилить себя и отправить Курбатского домой, но нутро кричало, что альфа ему всё-таки сейчас нужен намного больше, чем Игнату и Арсению.
***
Тело Серёжи выдали практически за пару недель до Нового года. Стрельников сжалился, а, вместе с тем, и забот Орлову прибавил. Похоронили Сергея рядом с дедом. Глеб был категорически против отпевания, но Михаил настоял, также, как и настоял когда-то на крещении сына. А ещё Курбатский не дал кремировать тело, как хотел Глеб. Орлову пришлось уступить, хоть на труп сына он больше смотреть не смог, в отличие от альфы, который долго прощался, не скрывая слёз.
Накануне Глеб жутко напился, с трудом пришел в себя утром и выглядел на похоронах ужасно. Если бы не Иван, который пересилил себя и всё-таки прилетел, Глеб наверное все пропустил бы. Ко всему прочему, омега снова ощутил дикую тревогу, пока собирался, и даже хотел звонить Михаилу, чтобы соврать ему, что сильно заболел и не придёт на похороны сына, но Иван, который собственного ребенка после смерти так и не увидел ни разу, отговорил. Встряхнув Орлова и отчитав, как малолетнего мальчишку, омега заставил его собрать себя в кучу. На кладбище к Ивану и Глебу присоединился Жульбицкий, он впервые после развода встретился с бывшим мужем. Они перекинулись сухими приветствиями, Константин по привычке потянулся поцеловать омегу в щеку, тот позволил, но взаимностью не ответил.
