ничего и не скажешь, Артур?
Мы добрались до второго этажа, чуть ли не неся ее на руках, и переступили порог зала заседаний с длинным столом. Люди уже собрались и толпились вокруг подноса с пончиками и нескольких термосов. Селдом представил меня худому мужчине, который так и стоял в дверях, малорослому, почти до размеров лилипута уменьшенному в пропорциях. На нем был мятый, выцветший блейзер, вероятно, купленный в магазине детской одежды, да и сам он походил на Питера Пэна, постаревшего и робкого. Я нагнулся, и он произнес свое имя, Генри Хаас, почти шепотом, не поднимая головы, и словно бы украдкой протянул мне руку, которую отдернул, едва я успел коснуться ее.
– Генри написал неоценимый труд, собрав переписку Кэрролла со всеми его подружками-девочками, – произнес Селдом, и человечек кивнул, слегка зардевшись от гордости.
– А еще собрал у себя в архиве все снимки девочек, какие делал писатель, – добавила Джозефина. – Работа изматывающая, добровольная и ad honorem [9], хотя Генри утверждает, будто для него это истинное наслаждение.
Человечек снова кивнул и зарделся еще больше, будто подозревая некую скрытую насмешку: она исходит от всех, направлена со всех сторон, а ему защититься нечем. Я оглядел собравшихся: Кристин еще не пришла. На стенах зала U-образной формы можно было увидеть целую коллекцию портретов Льюиса Кэрролла разных возрастов, от первой семейной фотографии, где он младенцем лежит на руках у родителей, до снимка, который я счел последним из известных портретов писателя, сделанным незадолго до смерти, с остатками прямых седых волос на висках. Я рассмотрел в низкой витрине первые издания его книг, а также оригиналы рисунков и писем. Заметил также на одной из стен фотографию, изображавшую заседание Братства в каком-то отдаленном прошлом. Селдом, совсем молодой, стоял с краю, а в центре группы, чуть впереди, выделялась фигура принца в белом костюме. Я показал Селдому на фото, и он улыбнулся.
– Это почетный президент Братства, хотя с тех пор ни разу не был на заседаниях. Снимок сделали на церемонии открытия.
– Мы думаем, что Кэрроллу понравилось бы высочайшее покровительство, – шепнула мне Джозефина, – он был привержен к королям и королевам.
Мы опустили на стул нашу достопочтенную даму, и Селдом заботливо осведомился, что она будет пить.
– Седьмую чашку кофе с молоком, разумеется! – воскликнула Джозефина. – Ты забыл, что я вот-вот вас разгромлю? Юноша, – обратилась она ко мне, доставая из сумки шелковый платок, – завяжите мне глаза, пожалуйста.
Услышав ее просьбу, я испугался, что старушка и правда немного не в себе, но Селдом, видя, что я стою в нерешительности с платком в руках, сделал ободряющий жест.
– Однажды Генри Хаас наливал ей кофе и совершил ужасный грех: добавил молоко в кофе, а не наоборот, – объяснил он. – Джозефина не стала пить, а мы насмехались: никто не верил, что она могла бы отличить порядок кофе-молоко от порядка молоко-кофе, если бы пила с завязанными глазами. И вот она нам бросила вызов, а мы вспомнили статистический эксперимент Фишера и постановили дать ей восемь чашек в той и другой комбинации, в произвольной последовательности.
– На настоящий момент она громит нас со счетом шесть-ноль, – тихо произнес Генри Хаас.
Джозефина, с повязкой на лице, гордо кивнула, и, когда мне удалось наконец завязать узел, мы с Селдомом отправились к столику с термосами. Высокий, энергичный мужчина со сверкающей лысиной внезапно преградил нам путь, властно потрясая пончиком, зажатым в кулаке.
– Что происходит с этой девчонкой, Артур? Я не могу связаться с ней с тех самых пор, как она уехала в Гилдфорд, уже начинаю подозревать, что она просто не отвечает на мои звонки. Не понимаю, к чему такая таинственность? Что бы она там ни обнаружила, я, кажется, имею право немедленно об этом узнать: ведь это я предложил послать ее туда. – Я понял, что перед нами Торнтон Ривз. Он говорил с Селдомом наигранно возмущенным тоном: дескать, они слишком хорошо знакомы, чтобы по-настоящему друг на друга сердиться, а он к тому же скорее огорчен, чем рассержен. – Я ей полностью доверял. И вдруг, в самый решительный момент, она выходит на связь со своим бывшим научным руководителем. Хорошо бы она нашла документ чисто математического характера, иначе у нее возникнут проблемы со мной.
Селдом попытался представить меня, но Ривз даже не подумал освободиться от чашки и пончика, просто поднял брови и направился на свое место посередине стола.
– И тем не менее вряд ли документ носил чисто математический характер, – промурлыкал себе под нос очень старый мужчина, когда мы наконец добрались до термосов.
Он наливал себе кофе дрожащей рукой и был, казалось, так же сосредоточен на том, чтобы не уронить пирамидку сахара, которую зачерпнул ложкой, как и на своих неспешных рассуждениях. Я догадался, с мучительным усилием наложив на фотографию из книги течение времени, полет его безжалостной стрелы, а главное, подметив волосы, заплетенные в косу, что этот трясущийся старец, очевидно, и есть легендарный Рэймонд Мартин. На нем были широкие бермуды, сандалии и белая футболка с надписью большими красными буквами: «Слишком поздно умирать молодым». Он смотрел на Селдома искоса, не решаясь развернуться совсем, словно боялся резким движением нарушить шаткое равновесие полной чашки и сбить нечеткую траекторию ложечки с сахаром.
– Получив твое сообщение, дорогой Артур, я сразу задался вопросом, какая важная причина заставила созвать экстренное заседание. Сначала я питал определенные надежды, поскольку приглашение исходило из Института математики и было подписано твоим прославленным именем. Может, найдено решение одной из многих головоломок и логических загадок, какие составил Кэрролл за свою жизнь? Или извлечен из архивной пыли чертеж одного из изобретений, которыми он так гордился: аппарата, позволяющего делать записи в темноте; измерителя скорости для трехколесных велосипедов; игры в буквы, предвосхитившей скраббл? Или новый, неизвестный перечень «Задач на подушке»? [10] Или какое-нибудь из его шуточных исследований о фигурах силлогизмов? Или, вдруг, первый вариант остроумнейшей статьи о детерминантах? Но потом я вник в факт, что ты ничего не пожелал сообщить заранее. Наивный я человек: кого в наше время может заинтересовать его, Кэрролла, блестящий ум? Тогда я снова задумался: что это за открытие, о котором ничего нельзя сказать заранее, чтобы не выдать его целиком? Вероятно, в очередной раз то же, что и всегда. Итак, без необходимости прибегнуть к modus ponens [11] от противного, я смог проникнуть в суть предполагаемой темы и даже был бы готов сам записать ее в протокол, если бы не факт, что рука мне уже не вполне подчиняется. На данный момент скажу
