поводок.
А Ося, мой послушный, воспитанный Ося вдруг рванулся вперед и в два прыжка подскочил к хозяину дома.
Я испуганно метнулась следом за ним, ожидая, что сейчас будет скандал, что мужчина испугается, закричит и Ося от этого крика потеряет самообладание…
Но ничего подобного не случилось.
Ося подбежал к мужчине, заглянул ему в глаза, тот погладил его по загривку и вдруг сказал:
— Ладно, так и быть, поживите у меня. Не оставлять же такого красавца на улице.
Я обернулась, чтобы поблагодарить старушку, которая привела нас сюда, — но ее не было видно.
— Заходите, — проговорил хозяин. — Что ж на улице-то стоять… холодно на улице.
Он развернулся и вошел в дом.
И вы не поверите — Ося потрусил за ним, преданно заглядывая в глаза…
Я завершала эту процессию.
Войдя в дом, я спросила мужчину:
— А кто та старушка?
— Какая? — Он удивленно покосился на меня.
— Ну, та, которая меня к вам привела?
— Да никто вас не приводил, — ответил он безапелляционно. — Вы одна пришли.
— Как? — Я чуть не поперхнулась от удивления.
Ведь без той старушки я бы ни за что не нашла его дом… и она его явно хорошо знала — назвала его Васей и говорила, что рассердится, если он не сдаст нам комнату…
Но если он не хочет об этом говорить — значит, у него есть на то какие-то свои причины.
— Меня, кстати, зовут Василий, — сообщил он, проходя через полутемные сени.
Я хотела сказать, что уже знаю, но прикусила язык. Черт его знает, в какую игру он играет, но если ему так нравится — пусть его… мне нетрудно подыграть. Сказала же та старушка, что он чудной.
— А меня — Лиза… — представилась я в ответ. — Елизавета, если полностью…
— Вот и познакомились.
Мы прошли через короткий полутемный коридорчик, куда выходило несколько дверей. Еще здесь была крутая деревянная лестница, ведущая на второй этаж.
Хозяин открыл одну из дверей и остановился посреди большой светлой комнаты.
Здесь был диван, обитый пестрой ворсистой тканью, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью, на которой стояла ваза с букетом из сухих листьев, пара венских стульев, этажерка со стопкой старых пыльных журналов и книг.
— Вот здесь вы можете жить, — проговорил хозяин, с долей смущения оглядев эту комнату. — Если вас устроит.
— Устроит, устроит, конечно, устроит! — обрадовалась я. — А сколько нужно платить?
— Да нисколько, — он махнул рукой. — Еще не хватало за это старье деньги брать…
— Но так нельзя… — запротестовала я.
Мне приходилось слышать, как девушки снимали подозрительно дешевые комнаты у одиноких мужчин, а хозяева потом требовали у них определенных услуг.
— Ну, если хотите, можете платить столько, сколько считаете нужным. Столько, сколько вам нетрудно.
И опять мне это не понравилось… Вот не люблю я этого, предпочитаю, чтобы сказали прямо, чего и сколько. А то потом заплатишь и будешь думать: не то мало — и человек недоволен, не то много — и тогда я буду расстраиваться, что переплатила. Когда мама болела, ужасно я намучилась с врачами и сиделками, некоторые не могли сразу назвать сумму, а когда я отдавала деньги, то поднимали брови в изумлении — что, это все? Ой, не надо про маму сейчас думать, а то вспомню, расстроюсь, а мне нужна ясная голова.
А этот тип тут еще добавил:
— Только у меня будет к вам большая просьба… даже, пожалуй, требование…
Ну вот, напряглась я, сейчас он и выдаст… выдаст такое, что нам снова придется искать жилье…
— И какая же просьба? — осведомилась я напряженно.
— Вы можете ходить по всем комнатам в доме, но я очень прошу… я запрещаю вам открывать вот эту дверь! — Он выглянул в коридор и показал на дверь справа от входа.
— Да я никуда не собираюсь ходить, кроме этой комнаты! — выпалила я с облегчением. — Мне ее вполне хватит. И Оська тоже не будет ходить.
— Нет, вы можете по всему дому ходить, если захотите, но только не в ту комнату… — повторил он настойчиво.
— Конечно-конечно! — Я замахала руками. — Вы хозяин, как скажете — так и будет!
— Собаку можете оставить, когда за вещами пойдете, — он скупо улыбнулся, — пускай во дворе побегает.
— Но у меня нет… — Я запнулась, но взяла себя в руки. — Да-да, конечно, но лучше я потом, сейчас очень устала…
Если я скажу, что у меня нет вещей, это вызовет подозрение. А мне нужно продержаться в этом доме хотя бы несколько дней, потом я уж как-нибудь определюсь.
— Скажите, а есть здесь поблизости магазин? — Я решила сменить тему. — Мне бы продуктов купить.
— Ну… — он скупо улыбнулся, — магазин-то есть, только он уже закрыт. Да и нет там ничего. Туда только за хлебом ходят, а как хлеб кончается, продавщица его и закрывает, чтобы зря не сидеть.
И, видя мое расстроенное лицо, он добавил:
— Вы можете чаю попить на кухне и что найдете, то и ешьте.
И мы с Оськой отправились на кухню. Скажу сразу, я ожидала худшего. Думала, что, как у всякого одинокого мужчины, у этого Василия на кухне был жуткий бедлам, но все оказалось не так страшно. Кухня была большая и довольно светлая. Стоял там стол, покрытый выцветшей, но чистой клеенкой, три табуретки, очень крепкие, на одной была бирка «144-я военчасть». Еще на кухне была дровяная плита, на которой, как на столике, стояла обычная газовая плитка на две конфорки. Рядом стоял грязноватый электрический чайник. А одну стенку занимал старинный буфет — огромный, в три этажа. В самом верхнем стояли пузатые рюмки и граненые стаканчики, про которые бывший мой сосед дядя Гриша, помнится, пел, будучи в подпитии: «Стаканчики граненые упали со стола, упали и разбилися, разбита жизнь моя!»
После чего обязательно бросал граненый стакан на пол, а потом поднимал целый и говорил, что и в песне тоже все врут.
В средней части буфета я нашла разномастные чашки и довольно непрезентабельные тарелки, на которых было написано «Общепит». Там же стояла сахарница с отбитой ручкой и коробка с чайными пакетиками. Все остальное место занимали пачки лапши быстрого приготовления — я так поняла, что хозяин этим и питался. Внизу буфета находились кастрюли и парочка закопченных сковородок.
В самом углу кухни притулился старенький холодильник. Я открыла его без надежды на успех и нашла там полбуханки зачерствелого, но все же не плесневелого хлеба, два яйца и банку варенья. Судя по аккуратной бумажке, перевязанной ниточкой, варенье хозяину кто-то подарил, не иначе та старушка принесла.
Себе я поджарила яичницу, Оське развела лапшу. Он
