уточнил Ричард.
– Пожалуй, можно и так выразиться. Полагаю, ему неловко признавать свой новый статус звезды перед тем, кого сменил на небосклоне. Шеф-повар выплескивает свои эмоции, печали и сомнения, воплощая их в приготовлении блюд.
Сложно было подобрать слова после подобного заключения. Ни Ричард, ни Валери не знали, что Гроссмаллард обучал Гарсона. Данный факт пролил новый свет на решение открыть ресторан в то же время в том же городке. Странное совпадение по меньшей мере. Это выглядело довольно агрессивным шагом, словно столкновение рогами двух оленей. Ричард почувствовал прикосновение к своей лодыжке мыска туфельки Валери, которая пыталась привлечь его внимание, возбужденно расширив глаза от новой информации и будто говоря: «Гарсон и Гроссмаллард, а?»
– Вы согласны, мадам? – поинтересовался Татильон, наклоняясь к собеседнице.
– Устрицы совершенно меня не впечатлили, – не отводя взгляда от Ричарда, произнесла она голосом, в котором даже критик мог распознать угрожающие нотки.
Главное блюдо подавали в той же манере. Перед Валери поставили croustillants de tête de veau à la mangue, baptisée de sauce gribiche. Она тут же пожаловалась, что телячью голову, которая, несмотря на название, выглядела довольно вкусно, пересолили. Август Татильон получил pascade au boudin noir et pommes en sauce bordelaise. Звучало это довольно однозначно – кровяная колбаса с яблоком на подобии блинчика, сервированного с подливой из красного вина. Нарезанные в форме разбитых сердец, истекающие алым соусом кусочки создавали впечатление мстительной пародии открытки на День святого Валентина. Ричард же получил французскую пафосную разновидность жареной рыбы с картошкой – Fûtreau d’anguille au vin blanc с beignets de fleurs de courgettes.
И снова эстетика превалировала над вкусовыми качествами. Угрей уложили так, чтобы те внешне напоминали Fûtreau – старинные деревянные лодки, которые раньше использовали для хождения по Луаре, жареные же цветки цукини служили им парусами. И опять блюдо казалось предназначенным скорее для детей. Ричард удивился, что официантка не принесла ему в придачу также фломастеры и бумагу для рисования.
– Август! Август Татильон! – Молодой человек в форме шеф-повара приблизился к столику, широко раскрыв объятия и улыбаясь от уха до уха. – Почему вы не сообщили, что придете на открытие? Молчаливый убийца! Как поживаете, друг мой?
Критик встал, украдкой обвел взглядом ресторан, убеждаясь, что большинство присутствующих обернулись и наблюдают за встречей двух гигантов французской кухни, после чего с притворной скромностью улыбнулся, протянул руки и сдержанно произнес:
– Месье Гарсон, всегда приятно вас видеть.
– А, значит, явились сюда по работе. Сразу заметно, – погрозил пальцем шеф-повар, затем посмотрел на Валери и Ричарда и пошутил: – В свободное время он – настоящий душка. – Энергично пожал им обоим руки: – Мадам, месье, Гай Гарсон. Зовите меня ДжейДжей.
Ричард задумался, почему не «Джи-Джи», ведь имя и фамилия нового знакомого начинались с буквы G, но потом вспомнил, что это одна из тщательно расставленных ловушек на минном поле французского языка: «G» произносилась как «J» и наоборот.
Гарсон вряд ли был намного старше тридцати. Копна непослушных волос торчала на его голове как грибообразное облако. Приветливое выражение лица немного портили глубоко посаженные глаза. Также шеф-повар мог похвастаться привлекательной внешностью, не слишком высоким ростом и легкой полноватостью, либо из-за потери веса, либо, наоборот, из-за набора. Эту битву еще предстояло выиграть или проиграть.
– Вы присоединитесь к нам, месье? – спросила Валери.
– Благодарю за любезное приглашение, мадам. Но всего на насколько минут. Не хочу потревожить молчаливого убийцу! – Гарсон сказал это очень беспечно, однако на дважды упомянутый термин обратили внимание оба гостя критика. Владелец ресторана сел на свободное место рядом с Ричардом, но адресовал вопрос Татильону: – Я слышал про то, что случилось вчера вечером. Вы присутствовали там?
– Вы не читали мой отзыв? – Казалось, критик искренне оскорбился.
– Я стараюсь их избегать, Август, вы же знаете. – Теплая улыбка очень быстро превратилась в ледяную.
– Да, мне довелось быть там. Настоящая катастрофа.
– Какая жалость, – эмоционально произнес Гарсон и покачал головой, выглядя расстроенным. – Прошу меня извинить. – Он повернулся к остальным. – Себастьен Гроссмаллард научил меня всему, что я знаю. Для меня он был богом. – Затем снова обратился к Татильону: – Это правда, что поставщик сыра, Менар, покончил жизнь самоубийством? Совсем как бедная Анжелика.
– Анжелика приходилась Гроссмалларду женой. И музой, если так разобраться.
– Вы хорошо ее знали?
– Да, – с грустью вздохнул Гарсон. – Она была красавицей, из старой аристократии с огромными капиталами. Дочь политика. Еда Себастьена очень напоминала ее: изысканная, стильная, с отличным вкусом.
– И она тоже покончила с собой? – задумчиво поинтересовалась Валери. – Из-за сложного характера месье Гроссмалларда с ним наверняка нелегко было жить и работать.
– Вы правы, мадам! – с печальным смешком отозвался Джей-Джей, явно погружаясь в воспоминания. – Как-то раз я три дня провел, совершенствуя новое блюдо. И оно действительно стало безупречным, поклянусь чем угодно. Босс попробовал мое творение, и на его глазах выступили слезы. Я думал, слезы вызваны радостью, но нет… – Он покачал головой, заново переживая момент прошлого. – Он швырнул блюдо на пол и закричал: «Ты готовишь как девчонка!» Ха! И после этого исчез на неделю.
– Закалка характера, так назвал бы мой отец нечто подобное, – прокомментировал Ричард, не обращаясь ни к кому конкретному, до того как Валери успела отпустить шпильку насчет услышанного.
– В конце концов, – медленно произнес Гарсон, с тоской глядя вдаль, – это всего лишь еда.
Татильон казался шокированным этим заявлением почти в прямом смысле – будто кто-то ударил его электрическим током, но при приближении официантки быстро натянул свою маску невозмутимого критика.
– Десерт, мадам и месье. – Шеф-повар поднялся, чтобы покинуть их, внимательно наблюдая за сотрудницей, расставляющей тарелки.
Блюда выглядели потрясающе, но очень уж знакомо. Не считая дополнительных декоративных элементов, это был известный десерт Гроссмалларда, саботированный прошлым вечером: нежное парфе, хрупкие тарты и драматичный кроваво-красный отпечаток руки. Все трое молча уставились на угощение.
– Не сумел удержаться, – пробормотал Гарсон, едва не рыдая. – Я назвал это l’hommage est un plat qui se mange froid. – И он медленно удалился.
«Оммаж – это блюдо, которое лучше подавать холодным», – перевел про себя Ричард.
И оно оказалось самым вкусным из всего, что они попробовали за вечер.
Прошло ровно пятнадцать часов и тридцать семь минут с тех пор, как они расправились с десертом от Гарсона, наслаждаясь в восторженном, даже потрясенном молчании вкусом, нежной консистенцией и беззастенчивой наглостью творения. Не подлежало сомнению, что блюдо спасло весь ужин. И еще меньше сомнений было в том, что оно станет пищей не только для гостей, но и для сплетен. Даже сейчас, сидя на террасе кафе Café des Tasses Cassées [22] в центре Сен-Совера, Валери с Ричардом с трудом могли поверить в случившееся накануне вечером.
Солнце высоко стояло в это обеденное время, и температура взлетела, пока еженедельный рынок начинал сворачиваться. В тени огромного зонтика сидела Валери с Паспарту на коленях, Ричард же устроился напротив. Он заказал холодный пастис [23], и капли конденсата медленно стекали по бокалу. Валери же игнорировала свой напиток, нетерпеливо водя пальцем по экрану телефона, снова и снова проверяя, не появился ли новый отзыв Татильона. Тот сообщил, что написал статью, когда вылез из машины на железнодорожной станции чуть раньше, однако отказался разглашать детали. Критик готовился вернуться в парижское общество и так высоко задирал нос, что едва не опрокидывался на спину.
– Месье?
Ричард поднял взгляд, щурясь от яркого солнца, но сумел рассмотреть лишь силуэт невысокого мужчины в форме официанта, хотя сомневался, не мираж ли это, поскольку черно-белый наряд в последние дни слишком уж часто мелькал перед глазами.
В это время собеседник нагнулся, превращаясь из размытого контура в Рене Дюпона, владельца кафе, который так же подходил для работы в сфере обслуживания, как слон для сборки моделей самолетов. Они с Ричардом были знакомы уже почти четыре года, и за все это время Рене никогда не называл его «месье».
– Рене?
– Не обязательно так громко орать, – с досадой прошипел мужчина. – Я тут пытаюсь привлечь в кафе фешенебельную клиентуру. Лучше бы помог.
– Ясно, – пробормотал Ричард, садясь прямо. – Прости.
– Месье? – повторил Рене, на этот раз с легким нажимом. – Ваш обед. – И практически бросил тарелку на стол, испугав зарычавшего Паспарту, после чего неприветливо буркнул: – Bon
