Когда я наконец получил разрешение осмотреть улики обвинения, а таковых, по сути, не было вовсе, мне удалось отрезать и незаметно изъять примерно три четверти дюйма этого черного волоса. Никто ничего не заметил.
Рано утром в понедельник я направил экспресс-почтой во́лос и образец крови Джека Пили в лабораторию ДНК в Калифорнии. За срочность придется выложить шесть тысяч. Но я готов на все, лишь бы найти настоящего убийцу.
10
Мы с Напарником мчимся в Майлоу, чтобы провести там еще одну изнурительную неделю — нас ждут потоки лжи. Мне не терпится посмотреть на присяжную номер восемь Глинну Ростон — не выдаст ли она своим поведением участия в закулисных играх. Но, как обычно и бывает, события развиваются совсем не так, как ожидалось.
Зал суда снова забит до отказа, и я с интересом разглядываю собравшуюся толпу. Сегодня одиннадцатый день слушаний, и Джули Фентресс, мать убитых близняшек, неизменно сидит в первом ряду сразу за прокурорским столом. Ее сопровождает группа поддержки, испепеляющая меня взглядом, будто я и есть тот самый ненавистный убийца.
Когда Тротс наконец прибывает, открывает портфель и начинает изображать деловитость, я наклоняюсь к нему и тихо говорю:
— Последи за присяжной номер восемь Глинной Ростон, только незаметно.
Незаметно у Тротса точно не получится, потому что он болван. По идее, он должен постоянно и скрытно наблюдать за присяжными, оценивать их реакцию, понимать жесты, следить, слушают ли они с интересом или раздражением, проделывать массу вещей, которым учишься в суде, пытаясь понять настроения в жюри, но Тротс этим не озадачивался, потому как давным-давно самоустранился.
Гарди пребывает в относительно хорошем расположении духа. Он говорит, что ему нравится на суде, потому что здесь лучше, чем в камере. Его держат в одиночке, в которой даже не включают свет, поскольку никто не сомневается, что девочек убил именно он и страдать за содеянное должен начать уже сейчас. В выходные Гарди принял душ, отчего настроение у меня тоже приподнятое.
Мы ждем, когда явится судья Кауфман. В четверть десятого прокурора Гувера тоже еще нет на месте. Банда его помощников из гитлерюгенда хмурится больше обычного. Что-то происходит. Появляется пристав и шепотом сообщает мне на ухо:
— Судья Кауфман хочет видеть вас у себя в кабинете.
Похоже, это уже становится традицией. Мы бегаем в кабинет судьи, чтобы без посторонних разобраться с вопросом, который не хотим делать достоянием общественности. Но к чему такие игры? За пару недель я имел возможность не раз убедиться в том, что если Гувер захочет, чтобы все о чем-то узнали, то все обязательно узнают.
Я направляюсь прямо в западню. Тут уже находится судебный секретарь, готовая все зафиксировать. Судья Кауфман нервно разгуливает по кабинету в рубашке и галстуке, а его мантия и пиджак висят на двери. Щеголеватый Гувер с мрачным видом стоит у окна. Пристав закрывает за мной дверь, и судья Кауфман бросает на стол какие-то бумаги.
— Прочитайте это!
— Доброе утро, судья, — говорю я с самым нахальным видом, на какой только способен. — Доброе утро, Гувер.
Они не отвечают. Это две страницы письменных показаний, данных под присягой, в которых заявитель, а в данном случае лгунья, утверждает, что в пятницу вечером столкнулась со мной на соревнованиях по смешанным единоборствам и что я обсуждал с ней судебный процесс и просил передать ее матери, являющейся присяжной, что у обвинения нет никаких доказательств и все его свидетели лгут. Показания подписаны Марлоу Уайлдфэнг в присутствии нотариуса.
— Все так и было, мистер Радд? — рычит он, едва сдерживаясь.
— Полагаю, что не совсем.
— Хотите изложить свою версию? — спрашивает он, явно не собираясь верить ни одному моему слову.
Гувер бормочет достаточно громко, чтобы все услышали:
— Подкуп присяжных заседателей в чистом виде.
На это я тут же огрызаюсь:
— Может, сначала выслушаете меня или хотите сразу вздернуть без всяких церемоний, как Гарди?
— Довольно! Прекратите, мистер Гувер, — говорит судья.
Я излагаю свою версию, рассказывая, как все было в действительности, не приукрасив ее ни единым словом. Я особо отмечаю, что никогда не был с ней знаком, ничего о ней не знаю — да и откуда? — что она сама намеренно меня разыскала, затеяла разговор, а затем тут же помчалась в Майлоу, чтобы покрасоваться на суде. Иногда, чтобы осудить убийцу, подключаются все, кому не лень.
Я тоже перехожу на крик:
— Она говорит, что это я инициировал контакт? Каким образом? Я не знаю эту женщину. Она знает меня, потому что была в зале суда и следила за процессом. Она могла меня узнать. А как я мог узнать ее? Что тут неясного?
На самом деле ничего неясного тут нет, но Гувер и Кауфман непоколебимы. Они убеждены, что им наконец-то удалось меня прищучить. Их ненависть ко мне и к моему клиенту настолько сильна, что помрачает рассудок.
Я не успокаиваюсь:
— Она все врет, понятно? Она все заранее продумала. Случайно встретилась со мной, затеяла разговор, потом подготовила письменное заявление под присягой, скорее всего, у вас в конторе, Гувер, и она врет! Это лжесвидетельство и неуважение к суду. Сделайте что-нибудь, судья!
— Я не нуждаюсь в том, чтобы мне указывали…
— Да ладно. Хоть раз оторвите свою задницу от кресла и сделайте то, что должны.
— Послушайте, мистер Радд, — говорит он, багровея и едва сдерживаясь, чтобы не ударить меня.
Теперь я хочу добиться признания судебного разбирательства неправильным из-за нарушения закона. Я хочу спровоцировать их на совершение какой-нибудь очевидной глупости.
— Я требую слушания. Удалите жюри из зала, вызовите эту молодую леди для дачи показаний и позвольте мне подвергнуть ее перекрестному допросу. Она хочет принять участие в суде, так пусть примет. А ее мать явно пристрастна, поэтому я требую убрать ее из жюри присяжных.
— Что вы ей сказали? — спрашивает судья.
— Я только что передал вам все слово в слово. Я сказал ей то же самое, что скажу в лицо любому: ваше дело построено исключительно на показаниях кучки лжецов и никаких заслуживающих доверия доказательств у вас нет. Точка!
— Вы спятили! — говорит Гувер.
— Я требую слушания! — Я уже не сдерживаюсь и ору во весь голос. — Я требую убрать эту женщину из жюри и не буду участвовать в процессе, пока ее не уберут.
— Вы мне угрожаете? — спрашивает Кауфман, видя, что ситуация стремительно выходит из-под контроля.
— Нет, сэр. Я предупреждаю. Я отказываюсь продолжать процесс.
— Тогда я отправлю вас за решетку за неуважение к суду.
— Я там уже был. Сделайте это, и у нас на руках будет судебное разбирательство с нарушением закона. Мы сможем начать все сначала через шесть месяцев и повторить этот праздник души.
Они не знают наверняка, действительно ли меня заключали под стражу, но готовы в это поверить. Отчаянные адвокаты вроде меня постоянно балансируют на грани нарушения этических норм. Для них заключение под стражу сродни награде за доблесть. Если я решил вывести судью из себя или унизить его, я это сделаю.
Несколько минут мы молчим. Судебный секретарь смотрит в пол, и, будь ее воля, она бы стремглав выскочила из кабинета, опрокидывая по пути стулья. Гувер пребывает в шоке от возможной кассации, от того, что его великий процесс будет подвергнут сомнению апелляционным судом и дело перенаправят на рассмотрение другим. Он вовсе не хочет пережить подобное хождение по мукам заново. А хочет он дождаться славного дня, когда поедет на машине, скорее всего с репортером, в тюрьму под названием «Большой перевозчик», где штат приводит в исполнение смертные приговоры. Он удостоится королевских почестей, потому что будет героем — этаким бесстрашным ковбоем, поймавшим отвратительного убийцу Гарди Бейкера, добившимся признания его виновным и вынесения смертного приговора, что позволит жителям Майлоу вздохнуть с облегчением. Ему выделят место в первом ряду прямо перед занавеской, которую театрально отдернут, чтобы все увидели, как Гарди лежит на каталке с подсоединенными к венам трубками для смертельной инъекции. А потом у Гувера обязательно найдется время пообщаться с прессой, чтобы, хмурясь, рассказать о тяжкой ответственности, возлагаемой на него должностью прокурора. Еще ему придется присутствовать при казни, а в нашем скором на расправу штате это даже хуже, чем дожить до тридцати лет девственником. «Штат против Гарди Бейкера» — звездный час Дэна Гувера. Трамплин для головокружительной карьеры. Его будут приглашать выступить на всех важных конференциях прокуроров, которые устраиваются в дешевых казино. И переизберут на новый срок.
