Цифры сыплются как из рога изобилия, и мы быстро начинаем в них путаться, чего Драммонд и добивался.
Рейски сходит с трибуны и начинает тыкать указкой в многоцветные диаграммы. Он с умным видом читает присяжным настоящую лекцию, и мне невольно кажется, что ему это не впервой. Все цифры легко укладываются в рамки средних показателей.
По счастью, в половине четвертого Киплер объявляет перерыв. В коридоре я забиваюсь в уголок вместе с Купером Джексоном и его друзьями. Советы этих стреляных воробьев приходятся весьма кстати. Мы приходим к выводу, что Драммонд откровенно тянет время, рассчитывая на спасительный уик-энд.
В течение всего дневного заседания я сижу, словно воды в рот набрав. Рейски разглагольствует допоздна, а на закуску преподносит свое мнение: он считает, что страховая компания вообще никаких серьезных нарушений не допустила. По лицам присяжных я вижу, как они рады, что Рейски наконец замолчал. И я доволен — несколько лишних часов перед перекрестным допросом мне отнюдь не помешают.
* * *
В обществе Купера Джексона и трех других адвокатов мы с Деком наслаждаемся продолжительным пиршеством в старомодном итальянском ресторанчике «У Гризанти». Хозяин, «Долговязый Джон» Гризанти — весьма колоритная личность, — усаживает нас в уютном кабинете, который здесь называют «ложей прессы». Гризанти сам приносит нам чудесное вино, которое мы даже не заказывали, и рекомендует блюда, которые нам следует отведать.
Вино восхитительно нежное, и впервые за долгое время мне удается стряхнуть напряжение и расслабиться. Должно быть, этой ночью я сладко высплюсь.
Ужин обходится более чем в четыре сотни, но Купер Джексон буквально выхватывает счет из руки официанта. Слава богу! Пусть наша фирма и стоит на полпути к богатству, но в настоящее время мы находимся на грани нищеты.
На следующее утро Пейтон Рейски едва успевает угнездиться на свидетельском месте, как я вручаю ему копию «дурацкого» письма и прошу зачитать вслух. Затем спрашиваю:
— Скажите, мистер Рейски, можно ли, на ваш просвещенный взгляд, считать это письмо достойным и вразумительным ответом со стороны компании «Прекрасный дар жизни»?
Его, несомненно, предупредили.
— Нет, конечно. Это просто возмутительно.
— Чудовищно, да?
— Совершенно верно. Правда, насколько я знаю, автора этого письма уже уволили.
— Кто вам это сказал? — спрашиваю я, прикидываясь удивленным.
— Ну, точно не помню. Кто-то из служащих компании.
— А не поведал ли вам этот безымянный служащий заодно и причину увольнения мистера Крокита?
— Точно не скажу, — хмурится Рейски. — Кажется, она как-то связана с этим письмом.
— Кажется? — переспрашиваю я. — Вы все-таки уверены или просто строите догадки?
— Нет, я не уверен.
— Благодарю вас. А не сказал ли вам заодно этот служащий, что мистер Крокит оставил свой пост за два дня до того, как должен был выступить свидетелем по этому делу?
— По-моему, нет.
— И точную причину его увольнения вы не знаете?
— Не знаю.
— Хорошо. У меня создалось впечатление, будто вы пытались намекнуть присяжным, что его уволили из-за написанного им письма. Это так?
— Нет.
— Благодарю вас.
Накануне вечером, потягивая восхитительное вино, мы с Джексоном и его приятелями решили, что не стоит особо приставать к Рейски со злополучными руководствами. По нескольким причинам. Во-первых, оба фолианта уже приобщены к делу в качестве вещественных доказательств. Во-вторых, присяжные помнят, как эффектно я подловил Лафкина на отъявленной лжи. В-третьих, Рейски за словом в карман не лезет, и уличить его — задача не из простых. В-четвертых, времени на подготовку у него было предостаточно, и он будет обороняться до последнего. В-пятых, он наверняка воспользуется любой возможностью, чтобы попытаться сбить с толку присяжных. Но самое главное — я потрачу время. На дебаты с Рейски может уйти целый день, и в результате я ничего не выиграю.
— Скажите, мистер Рейски, кто выплачивает вам жалованье?
— Мои работодатели. Национальное страховое объединение. Сокращенно — НСО.
— А кто финансирует НСО?
— Вся страховая отрасль.
— И в том числе «Прекрасный дар жизни»?
— Да.
— Какую сумму вносит эта компания в общий фонд?
Рейски косится на Драммонда, который уже, стоя, выкрикивает:
— Я протестую, ваша честь! Вопрос не имеет отношения к существу дела.
— Протест отклонен. На мой взгляд, вопрос задан по существу.
— Итак, мистер Рейски, — уже увереннее спрашиваю я, — какова же эта сумма?
Видно, что вопрос этот Рейски не по нутру. Он жмется, но наконец отвечает:
— Десять тысяч долларов.
— Иными словами, вам компания «Прекрасный дар жизни» платит больше, чем Донни Рэю Блейку.
— Протестую!
— Протест принят.
— Прошу прощения, ваша честь, я беру свое замечание назад.
— Я ходатайствую об изъятии этой реплики из протокола, — сварливо заявляет Драммонд.
— Поддерживаю.
Дожидаясь, пока страсти улягутся, я перевожу дыхание. Затем смиренно говорю:
— Извините, мистер Рейски. — Голос мой преисполнен раскаяния. Чуть помолчав, я задаю следующий вопрос:
— Скажите, все ли средства вашей организации поступают от страховых компаний?
— У нас нет иных источников финансирования.
— Сколько всего страховых компаний оказывают финансовую поддержку НСО?
— Двести двадцать.
— И каковы объемы финансирования за прошлый год?
— Шесть миллионов долларов.
— И вы используете эти средства ради лоббирования интересов страховых компаний?
— В том числе.
— Платят ли вам за участие в данном процессе?
— Нет.
— Тогда почему вы здесь?
— По просьбе руководителей компании. Меня попросили выступить свидетелем.
Я медленно разворачиваюсь и указываю на Дот Блейк.
— Скажите, мистер Рейски, можете ли вы посмотреть на миссис Блейк, заглянуть ей прямо в глаза, и сказать, что компания «Прекрасный дар жизни» обошлась с её сыном честно и справедливо?
Рейски непросто заставить себя взглянуть на Дот, но выхода у него нет. Он кивает, затем скрипучим голосом говорит:
— Да. Безусловно.
Разумеется, я спланировал это заранее. Надеялся столь драматичным образом завершить допрос Рейски. Но того, что случится дальше, предвидеть я не мог. Миссис Беверди Хардэвей, коренастая темнокожая женщина пятидесяти одного года, наша присяжная номер три, которая сидит в середине первого ряда, услышав абсурдное заявление Рейски, от неожиданности громко прыскает.
Смех звучит с ошеломляющей внезапностью и тут же обрывается. Провинившаяся женщина обеими руками зажимает рот, стискивает зубы и испуганно оглядывается по сторонам. Тело же её продолжает сотрясаться от сдавленного смеха.
К огорчению миссис Хардэвей и великой моей радости, смех её оказывается заразительным. Сначала смешинка попадает в рот мистеру Рэнсону Пелку, который сидит прямо за спиной хохотушки. Затем хихикать начинает миссис Элла Фей Солтер, сидящая по соседству с миссис Хардэвей. Тут же смех подхватывает ещё кто-то, и в следующее мгновение от хохота покатываются уже буквально все присяжные. Некоторые, правда, поглядывают на миссис Хардэвей с мягкой укоризной. Остальные же смотрят на Рейски, пожимают плечами и недоуменно качают головами.
Рейски предполагает худшее; что именно он — причина этого пандемониума. Повесив голову, он понуро разглядывает пол. Драммонд строит хорошую мину при дурной игре, делая вид, что ничего не случилось. Его боевых орлят не видно — все сидят, попрятав носы и уткнувшись в свои записи. Олди с Андерхоллом сосредоточенно приводят в порядок дружно развязавшиеся шнурки на туфлях.
Киплера тоже разбирает смех. Он дает всем высмеяться всласть, затем, дождавшись, пока шум поутих, стучит молоточком, как бы желая официально зафиксировать: да, показания Пейтона Рейски и в самом деле развеселили присяжных.
Все это занимает считанные мгновения. Нелепый ответ, внезапный смешок, испуг, хихиканье и хохот, осуждающие покачивания головами. Но на лицах некоторых присяжных я читаю облегчение. Как будто, посмеявшись, хоть и недолго, они тем самым высказали Рейски и «Прекрасному дару жизни» все, что о них думают.
Для меня это воистину звездная минута. Я улыбаюсь присяжным. Мне улыбаются в ответ. Мои свидетели говорят правду, а вот драммондовским верить нельзя ни на йоту.
— У меня все, ваша честь, — цежу я, всем своим видом показывая, сколь отвратителен мне этот лживый проходимец.
Драммонд уязвлен до глубины души. Он наверняка рассчитывал, что я провожусь с Рейски целый день, пытая его про руководства и статистические данные. Он шелестит бумажками, перешептывается с Т. Пирсом, затем встает во весь рост и провозглашает:
