дом, бьет ее в лицо, запирает, забирает ее машину – но оставляет ей еду и обезболивающие таблетки? И все это за два дня до того, как стреляют в мою племянницу? – Муни скривился. – Врет как дышит.
– Мы придем к ней снова, за подробностями. И если будет вранье, мы ее в него мордой ткнем. Но описание она выдала сразу. Что-то сказала про эксперимент – с сомнением, будто точно не помнит.
– Ее братца мы объявили в розыск и машину ее ищем, – напомнил Вочовски. – Допустим, я согласен с Муни насчет вранья, но нельзя не спросить: зачем бы ей врать? Если твой брат тебе дал в морду и приковал к стене, зачем тебе об этом врать?
– Может, вся семейка с тараканами в голове, – пожал плечами Морстед. – Ну да, за ней не числится ничего, выходящего за рамки закона. Но дело в том, что этому грош цена. Так что можно себя спросить: а не соучастница ли она? Может, эта парочка работала вместе и разругалась?
– Понимаю, – кивнула Дикс. – Мне нравится такой подход. Но тогда возникает вопрос, отчего она его не сдала сразу. Могла заявить: «Боже мой, это же мой брат. Что он наделал? Он говорил то, говорил это, он совсем с ума сошел. Я понятия не имела!» И кто ж не посочувствует женщине, которой брат разбил лицо, приковал цепью к стене и бросил с коробками сереала как минимум на три дня, судя по виду.
– Поговорим с ней еще раз, когда ее малость подлатают. – Он глянул на часы. – Черт побери. Слушайте, я хочу проверить ее состояние. На мой взгляд, мы должны попытаться отдохнуть часа два, чтобы взяться со свежими силами. Ричмондцы, вы остаетесь?
– Как минимум до тех пор, пока с ней не побеседуем.
Морстед глянул на Дикс, получил одобрительный кивок.
– При отделении есть комната отдыха, но я бы ее не рекомендовал, если вам оплачивают номер в мотеле. А я пойду посижу с Рейчел. Я подожду, пока сообщат о состоянии этой женщины, и хочу присутствовать при вашем разговоре, но потом собираюсь быть с родными. Больница та же, блин – ничего себе совпаденьице.
Муни оглянулся на двери отделения «Скорой помощи»:
– Одно мы знаем точно: она в мою племянницу не стреляла. Но это не значит, что она не замешана.
– Дом сейчас обыскивают. Если есть что-то, связывающее ее с делом, они найдут. А я пойду посмотрю, в каком она виде.
Бауэр выслушал обычные, как он понимал, медицинские байки. Пациентке нужен покой и тишина. Помимо этого, он получил подтверждение, что повреждения лица пациентка получила не менее сорока восьми часов тому назад и что потертости и царапины на запястье датируются примерно тем же временем.
Что начисто исключало ее из подозреваемых по ричмондскому убийству.
Помимо сломанного носа и трещины в скуловой кости, серьезных ранений рта и правого запястья, она перенесла еще и сотрясение.
Отчего происходит путаница во времени и провалы памяти.
Надавив на врачей – сильно надавив, – он получил разрешение на пять минут, которые про себя решил продлить. Потом, как настаивал врач, восемь часов покоя.
Ради справедливости он взял с собой Муни и Дикс – надеясь на ее женский взгляд.
Нацепив на физиономию выражение «добрый коп», он подошел к кровати Никки.
– Никки, как вы?
– Не знаю. Очень устала. Я в больнице.
– И здесь вы в безопасности. Никто вас не тронет. Я с вами ехал в машине «Скорой помощи», мы немножко поговорили. Я детектив Бауэр.
– «Скорой»? Не помню.
– Ничего страшного. Вы мне говорили про человека, который вас ударил. Мне нужно только задать еще несколько вопросов, и будете отдыхать дальше. Вы сказали, он был молодой. Уточнить можете, что это значит?
– Это кто такие? – Распухшие глаза остановились на Муни и Дикс. – Я их не знаю!
– Это полицейские, как я. Мы здесь ради вас, чтобы вас защитить. Сколько, вы говорите, было лет тому человеку, что вас бил?
– Тому человеку. – Она снова закрыла глаза. Чуть не сказала «двадцать», потому что столько ему было. Но побоялась, что это слишком мало. – Не знаю. Под тридцать. Или за тридцать. Извините.
– Ничего, все в порядке. Мужчина, белый?
– Да.
– Как он был одет?
– Не знаю… форма? Нет, не думаю… может быть. Нет, не помню. Извините.
– Можете его снова описать, все, что вспомните?
– Я… высокий.
– Насколько высокий?
– Кажется… повыше вас, наверное. Чуть-чуть. Сильный. Я думаю, он сильный. Волнистые русые волосы, красивые синие глаза. Красивый, очаровательный. Ямочки, акцент. Как кинозвезда.
– Когда вам станет лучше чуть-чуть, сможете поработать с полицейским художником?
– Могу попробовать. Сейчас очень устала.
– Вы сказали «эксперимент». Это он так вам сказал?
– Эксперимент? Он такое сказал? Я плакала. Я плакала, а он смеялся. У меня есть унитаз, правда ведь? Могу из него воду добыть, могу ведь? Вот еда. Ешь таблетки. Я вернусь.
– Он сказал, что вернется?
– Кажется… да. Я боялась, что не вернется. Боялась, что вернется. Мне было страшно.
– Он возвращался?
– Не думаю, что… не знаю. Иногда мне казалось, что я слышу голоса. Но я не знаю.
– Где вы держите ключи? От дома, от машины?
– Блюдо на столе возле двери. Если их туда класть, всегда знаешь, где они. Спать хочу сейчас. Просто спать.
Муни шагнул чуть ближе:
– Этот человек был в доме, когда к вам приходила Рейчел Мак-Ни?
Она ощутила, как холодом прошел по позвоночнику страх.
– Кто?
– Рейчел Мак-Ни. Она к вам приходила. Частная сыщица.
– Да. Нет. Помню, кто-то приходил. Я только приехала домой… да, только приехала. С покупками. Она зачем приходила? Чего хотела? Мой отец. – Никки закрыла глаза. – Про отца говорить не хочу. Я ни в чем не виновата. Я была еще ребенком. Она испортила мне настроение. Я ее в дом не пустила, правда ведь? И она ушла. А этот человек – он с ней был? Мне кажется, он пришел сразу после. Вскоре. Я думала, это опять она, хотела ее прогнать. Я была злая. Открыла дверь, а это была не она. Он улыбнулся и ударил меня.
– Ударил прямо в дверях? – надавила Дикс. – Когда вы открыли дверь?
– Я… – Что она говорила раньше? А как запомнить? – Не помню. Все как в тумане. Он был такой симпатичный. Не знаю, почему он так со мной плохо обошелся. Я хочу спать. Мне нужно спать.
– Окей, Никки. – Бауэр потрепал ее по руке. – Отдохните пока.
С некоторой неохотой Муни отступил.
– Чертовски удобно. Что-то она помнит совершенно точно, а остальное все в тумане.
– Не то чтобы
