Заговорив о деньгах, я беру финансовые отчеты компании и поясняю жюри, что потратил на их изучение целых четыре месяца, но так до конца и не разобрался. Вся система бухгалтерского учета поставлена с ног на голову. И тем не менее, согласно даже этой отчетности, денег у «Прекрасного дара жизни» куры не клюют. Я складываю на доске данные о наличности, резервных фондах и нераспределенной прибыли и подытоживаю — получается четыреста семьдесят пять миллионов. По признаниям руководителей компании, сумма активов составляет четыреста пятьдесят миллионов.
Какое же наказание следует вынести такой богатой компании? Задав этот вопрос, я вижу, как разгораются глаза у присяжных. Им не терпится вынести вердикт!
Я использую старый и избитый прием. Это излюбленный ход, к которому прибегают во время судебных процессов многие адвокаты, и разновидностям его несть числа. И он настолько прост, что неизменно срабатывает наверняка. Я говорю присяжным, что я едва оперившийся, совсем ещё молодой адвокат, едва свожу концы с концами. Допустим, что, вкалывая засучив рукава и экономя каждый цент, я сумею через пару лет положить на свой банковский счет десять тысяч долларов. Я работал не за страх, а за совесть, и хочу сберечь эти деньги. И вдруг случается так, что я срываюсь; например, затеваю драку и ломаю противнику нос. Разумеется, я виноват, и должен возместить пострадавшему ущерб, но этого мало — меня ещё следует наказать, чтобы впредь неповадно было. Напомню, все, что у меня есть — это десять тысяч долларов. Какая сумма станет для меня достаточно поучительной? Один процент — сто долларов? Возможно, это послужит мне уроком, хотя и едва ли. Конечно, раскошелиться на сотню баксов мне вовсе не улыбается, но и слишком долго убиваться из-за такой суммы и рвать на себе волосы я не стану. А как насчет пяти процентов? Достаточен ли штраф в полтысячи долларов, чтобы наказать меня за чей-то сломанный нос? Или да, или нет. А десять процентов? Готов держать пари, что, расставшись с тысячью баксов, я получу двойной урок. Во-первых, искренне раскаюсь в содеянном. А во-вторых — изменюсь.
Так как же вы накажете «Прекрасный дар жизни»? Так же, как наказали меня или моего соседа? Посмотрите на совокупность активов, которыми владеет эта страховая компания, подсчитайте, сколько у неё наличности, и наложите такой штраф, который их основательно проучит, но не разорит. Нечего жалеть эти огромные корпорации. Они ни чем не лучше других.
Я говорю присяжным, что окончательное решение находится в их руках. Да, мы подали иск на десять миллионов долларов, но эти цифры ни к чему не обязывают. Вынесите любой вердикт, который кажется вам справедливым, я же не вправе предлагать сумму.
Я заканчиваю, благодарно улыбаюсь присяжным, но в последний миг как бы спохватываюсь и добавляю, что если они остановят «Прекрасный дар жизни» сейчас, то вскоре сами могут стать его жертвами. Несколько человек кивают мне, несколько улыбаются, другие разглядывают цифры на доске.
Я прохожу к своему столу. Дек пялится на меня из угла, осклабившись во весь рот. Купер Джексон, примостившийся сзади, показывает большой палец. Я усаживаюсь рядом с Дот и с остановившимся сердцем жду выступления великого и несравненного Лео Ф. Драммонда.
* * *
Для начала он вскользь извиняется за свое поведение во время процедуры выбора присяжных. Встал, дескать, не с той ноги, но теперь раскаялся и хочет, чтобы ему верили. Дальше он тем же покаянным тоном говорит о своем клиенте — одной из старейших и наиболее уважаемых страховых компаний Америки. Да, его клиент совершил ошибку. Грубую ошибку. И не одну. Письма об отказе в выплате страховки были не только бездушными, но и просто оскорбительными. Тут его клиент допустил серьезную промашку. Но можно ли судить его столь строго? Ведь в компании служит более шести тысяч человек, и проконтролировать их всех просто немыслимо. И все же факт остается фактом: ошибки совершены.
Он развивает эту тему в течение нескольких минут, отчаянно пытаясь доказать, что ошибки эти носят случайный, а вовсе не преднамеренный характер. Он на цыпочках обходит такие скользкие вопросы, как подложные руководства, утаенные документы и искаженные факты. Это для Драммонда — минное поле, от которого надо держаться подальше.
Он признает: да, страховку следовало выплатить, причем в полном объеме. Все двести тысяч долларов. Это мужественный шаг, и присяжные оценивают его по достоинству. Драммонд пытается их умаслить, и здесь он на верном пути. Но теперь — о конкретных размерах возмещения ущерба. Драммонд поражен моим предложением выплатить Дот Блейк компенсацию в размере нескольких процентов от суммарных активов компании. Это просто неслыханно! Да и какой в этом смысл? Он ведь признал, что его клиент совершил ошибку. Виновные уже понесли заслуженное наказание — их уволили. «Прекрасный дар жизни» не только покаялся в грехах, но и исправил содеянное.
Зачем же в таком случае выносить столь суровый вердикт? Незачем, совершенно незачем.
Драммонд аккуратно затрагивает тему несправедливого обогащения. Он крайне осторожен, чтобы не обидеть Дот, прекрасно понимая, что обидит и присяжных. Он перечисляет кое-какие сведения о Блейках; где и как давно они проживают, в каком доме, в каком районе и тому подобное. При этом искусно создает портрет самой заурядной семьи среднего достатка, живущей в скромности, но не знающей особых забот. Он не скупится на краски. Норман Рокуэлл [12], автор множества реалистических картин из жизни маленького американского городка) не нарисовал бы лучшей картины. Перед моими глазами возникает образ тенистых улочек и веселого мальчишки-почтальона. Драммонд в своем деле настоящий дока, и присяжные слушают его, затаив дыхание. Он описывает либо их жизнь, либо тот образ жизни, о котором они мечтают.
Так почему же вы, любезные присяжные, хотите отнять деньги у «Прекрасного дара жизни» и отдать их Блейкам? Ведь это разрушит прекрасную картину. Привнесет хаос и смуту в размеренную жизнь семьи. Между ними и их друзьями и соседями сразу ляжет глубокая пропасть. Иными словами, деньги разрушат их жизнь. Да и вообще, стоит ли слушать Руди Бейлора и отдавать деньги кому бы то ни было? Конечно — нет. Не только несправедливо, но и крайне нечестно отнимать у крупной корпорации деньги лишь потому, что они у неё есть.
Драммонд подходит к доске и выводит мелом цифры — 746$. И поясняет, что это месячный доход семьи Блейков. Рядом он приписывает более внушительную сумму — 200 000$, затем находит, что 6 % из неё составляют 12 000$. И вот тогда Драммонд делится с присяжными своим замыслом: он хочет, чтобы доходы Блейков удвоились. Это ведь будет замечательно, не правда ли? И добиться этого проще простого. Нужно только выплатить Блейкам причитающиеся в соответствии с условиями страховки двести тысяч долларов, поместить их в ценные бумаги под шесть процентов годовых и — вот вам лишняя тысяча долларов в месяц, свободная от уплаты налогов. Компания «Прекрасный дар жизни» готова сама разместить эти деньги для Блейков.
Блеск, да?
Драммонд весьма убедителен. Его аргументы обоснованны, привлекательны, и я вижу по лицам присяжных, что они раздумывают над его предложением. Изучают цифры на доске. Компромиссное решение выглядит очень привлекательно.
Мне остается только уповать, что они вспомнят обещание Дот отдать все эти деньги их Американскому обществу по борьбе с лейкозами.
Напоследок Драммонд взывает к здравому смыслу и справедливости присяжных. Голос его сгущается, говорит он доходчиво, с расстановкой. Образец искренности. Поступите так, как считаете справедливым, заканчивает он и садится на место.
Поскольку истца представляю я, мне положено последнее выступление. Из отведенного мне на заключительное слово получаса я сэкономил десять минут, и сейчас, подходя к ложе присяжных, я улыбаюсь. И говорю, что, возможно, в один прекрасный день тоже сумею выступать столь же ярко, как мистер Драммонд. Он блестящий адвокат, один из лучших во всей стране. Я безмерно уважаю его и склоняю перед ним голову.
Но у меня есть пара замечаний. Во-первых, «Прекрасный дар жизни» признал свою неправоту и готов даже выплатить двести тысяч долларов в порядке компенсации. Почему? Да потому, что сейчас они кусают ногти, молясь, чтобы им не пришлось выложить куда большую сумму. Во-вторых, признал ли мистер Драммонд эти ошибки и выразил готовность выплатить двести тысяч, обращаясь к присяжным в понедельник утром? Нет, нет и ещё раз нет. А ведь уже тогда он располагал всеми фактами о неправоте своего клиента. Так почему же он не признал это? Почему? Я скажу: потому что надеялся скрыть от вас правду. Теперь же, когда вы все узнали, его клиенты прикидываются покорными овечками.
Напоследок я иду на откровенную подначку. Я говорю:
— Если вы примете решение о взыскании с «Прекрасного дара жизни» двухсот тысяч долларов, то лучше отмените его сразу. Нам эти деньги не нужны. Они требовались на операцию, которая так и не состоялась. Если вы не считаете, что «Прекрасный дар жизни» заслуживает наказания, то пусть эти деньги останутся у компании, а мы все мирно разойдемся по домам. — Шествуя вдоль барьера, я поочередно заглядываю каждому из присяжных в глаза. Нет, они меня не подведут.
