— Стас, сейчас любая информация и есть те же деньги. Дело в цене. «Кто владеет информацией, тот владеет миром» — кажется так сказал основатель династии Ротшильдов.
— Может, Ротшильд и прав. Завтра с утра меня не будет. Верну, — Говоров кивнул на чемоданчик.
От ужина Говоров отказался и сразу же уехал. У него были свои личные неотложные дела, о которых не знал ни один человек. От этих дел зависело очень много…
Закрыв дверь за Говоровым, Стрельников первым делом плеснул в бокал коньяк и выпил одним залпом, даже не почувствовав вкус дорогого напитка. В голове прояснилось. Тепло разлилось по всему телу. Немного подумав, Стрельников плеснул остатки коньяка и, с чувством выполненного долга, опустился в кресло…
Итог разговора с Говоровым был не утешительный. За истекшие сутки ничего не прояснилось кроме одного — враг рядом с ним. Подозревать можно кого угодно, начиная от техничек и до самого начальника охраны. Самое противное заключалось в том, что он не мог верить Говорову и не только потому, что по статистике промышленного шпионажа чаще всего утечку информации организовывают, как ни парадоксально, сами начальники внутренней охраны. Он опять вспомнил, что именно Говоров оказался возле банка и «жучок», будь он не ладный, так быстро нашел. И слежка сразу прекратилась сразу после разговора. Может, просто стечение обстоятельств? — размышлял Стрельников».
Неизвестный открывал дверь кабинета. Стрельников отчетливо слышал, как после первого поворота замок слегка заело. Неполадки были около года, но заменить на новый, как — то все руки не доходили. Через мгновение дверь открылась и в проеме мелькнула высокая ладно сложенная фигура. Мужчина уверенно направился к компьютеру, спокойно вставил флешку. Голубой экран немного осветил стол, заваленный бумагами. Человек не спеша, просматривал файлы. Судя по тому, что ничего не копировал — нужной информации в компьютере не было. Стрельников всматривался в фигуру, склонившуюся возле стола, но, по закону подлости, в этот момент зазвонил телефон. Мужчина резко поднялся, зацепив рукавом маленькую статуэтку нелепого амурчика — подарок Леры. Такая маленькая, а столько грохота и осколков — только и успел подумать Стрельников.
Звонок в дверь заставил Стрельникова проснуться, так до конца не досмотрев сон. На пороге стояла соседка. Перегоревшая в холле лампочка беспокоила бабушку, как вселенский потоп…
Роман лежал, уткнувшись взглядом в потолок. За неделю состояние заметно ухудшилось. Черты исхудавшего, небритого лица заострились. Тридцатисемилетний Роман Ильич Лагунов, в недалеком прошлом, известный адвокат, специализирующийся на гражданских делах, еще не умер, но и не жил. Саша откуда — то знала, что второе значительно тяжелее.
Она положила историю болезни на стол. Против ожидания, в палате было свежо. Неприятный колючий холод пробежал по телу и остановился между лопаток. Первое, о чем она успела подумать, перед тем, как воздух превратился в плотный поток, застрявший в ноздрях — нянечка забыла закрыть окно. Палата медленно начала вращаться вокруг невидимой оси. Рыжий ковер стал ближе на столько, что зубчатый узор расплылся. Что бы не упасть, она, нарушая все неписанные правила, присела на кровать больного.
…Спина ныла, тело требовало отдыха. Хорошо, если в автобусе найдется свободное место. Прошлый раз пришлось стоять дорогу. Но зато она сегодня получила зарплату и будет чем заплатить за…
Фары маршрутки блеснули внезапно. Она не представляла, что свет рвущий туман на куски, может быть ослепительным до боли. Больно было не только глазам, болела каждая клеточка, которая раньше была ее телом. Раньше — это когда? Жизнь… назад. Мгновенье тому. Боль, на удивленье, прошла и она с огромным и радостным облегчением поднялась с асфальта. И было уж совсем не понятно, почему так переполошился водитель… или не водитель? Она хотела сказать, что не надо так волноваться, с ней все хорошо, но ее кто — то толкнул. И тогда боль пронзила каждую клеточку в отдельности. Сколько ж этих клеточек? Сто триллионов. Секунда триллионной боли взорвалась. Незнакомка, причинившая боль, на непонятном языке нервно выговаривала что — то мужчине. Но откуда она ее знает? Она недавно видела эти черты лица, оценивающий взгляд…Если б не эта триллионная боль, она бы, точно, вспомнила, где видела эту женщину. Кусочек тела, где билось сердце, уперся в мокрый асфальт. Триллионная боль растворилась в тумане…
Саша с силой вдохнула плотный воздух и… оказалась в палате.
— Роман, она умерла сразу. Больно было только секунду. Вы знаете, кто та женщина?
Она не узнала свой осипший голос. Все тело болело так, словно по нему прошлись катком. В том, что он ее слышит и понимает, Саша не сомневалась. Это его она видела на трассе. И женщину она знала, только не могла вспомнить откуда. А вот погибшую она никогда не видела. Почему она оказаться далеко от города? Что она делала одна, поздним вечером на остановке? Кто такая Тата? Что она должна ей передать? Вопросы болезненно пульсировали в голове.
«В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного…» Может это вовсе и не Гиппократ сказал.
— Откуда вы все знаете? Вы кто?
Вопрос Лагунов прошептал одними губами. После долгого молчания в горле запершило, и он закашлялся. Ослабшая рука шевельнулась. Кто эта доктор? Он пытался вспомнить ее имя. Как же ее зовут? Кто дал право ей задавать вопросы? Он и сам знал, как надо задавать вопросы, каким тоном, в какой последовательности. Он был хорошим, красноречивым адвокатом. Он был…
Он ответил на все ее вопросы, кроме одного.
На душе стало легче. Истек третий день после встречи со Стрельниковым. Жизнь, как река, возвращалась в привычное русло. Если б не разговор с Лагуновым. И даже не разговор, а почти исповедь. Только исповедавшись человек получал, кроме прощенье, еще и надежду на спасенье своей души, а она не могла дать Логунову ни первого, ни второго.
От консультации Степанкова, Роман отказался. Чего он боится она догадалась сразу. Он боялся назвать имя женщины, свершившей наезд. Может, так и должен поступать настоящий мужчина? Не выдать, не предать, защитить и беречь женщину? Даже такой ценой. И она ничего не могла поделать. Древние врачи говорили в таком случае «Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной».
Внезапно она поймала себя на мысли, что ни судьба Лагунова, ни его здоровье вовсе от нее не зависят.
Конечно, она не только читала клятву Гиппократа, но и торжественно ее давала, правда в измененном современном варианте: «клянусь честно исполнять свой врачебный долг!». Толька как исполнить этот долг по отношению к Лагунову, она не знала.
Холод опять образовался между лопатками. Саша завернулась в плед, пытаясь согреться, а еще лучше уснуть.
Женщина смотрела прямо в глаза, и этот взгляд вынимал всю ее душу. И просьба ее была почти пустячная. Только где она найдет эту Тату? Как передать последнюю просьбу погибшей женщины? И что это за имя такое? Может вовсе и не Тата, а скажем Ната. Где найти Тату женщина не успела сказать. Впереди показались фары машины. Саша закрыла лицо руками и проснулась. Сердце билось с бешенной скоростью.
Выпрямив затекшее тело, она выбралась с кресла. Потом перебралась в дедов кабинет и снова уселась в кресле.
Выходит Тата самый близкий человек погибшей. Скорее всего — дочь, а может сестра.
Если Лагунов ничего не путает, то авария случилась в районе Алабушево. Саша, кутаясь в плед, подошла к шкафу и достала дорожную карту. Женщина погибла сразу. Но это она знает, а ее обнаружил прохожий или проезжий и скорее всего, вызвал «скорую» или милицию. Так кто ж приехал первым?
Саша карандашом обвела на карте район и достала справочник. Холодок меж лопатками прошел и она согрелась.
Ночью снился дедушка. Дед, взяв ее, как в детстве, за руку, вел по незнакомой улице. Саша все хотела спросить, куда они идут, но из-за поворота появилась «скорая». А когда машина проехала, вместо дедушки стояла Лена Кораблева.
Эту ночь Стрельников почти не спал. Тревожные мысли прогоняли сон. Нельзя сказать, что он чего — то боялся, но непонятные события последних недель, выбывали его с привычной колеи и требовали действия. Только он толком не знал с чего начать. Решительно во всем, что не касалось непосредственной работы, он полагался на Говорова.
Вначале не профессиональная слежка или наоборот — велась специально в открыто, что бы заметил. Тогда зачем? Сколько ж это длится? По всему получалось почти месяц.
Стрельников вконец запутался, поднялся с постели и, шлепая босыми ногами по дубовому паркету, направился в кабинет.
