Фредрика поехала на задание с новой коллегой, инспектором криминальной полиции Сесилией Турссон. Сесилия вела машину, а Фредрика заняла место пассажира.
– Ты ведь только что вернулась на работу? – спросила Сесилия.
– Вчера.
От управления до парка Тегнерлунден, возле которого снимала квартиру бывшая подружка Ребекки, ехать было недалеко. Город казался таким прекрасным под ярким голубым небом – Стокгольм был в своем самом лучшем убранстве.
– Так это у тебя ребенок от женатого мужчины?
Фредрика оцепенела. Какого черта?
– Нет. И если у тебя есть еще вопросы о моей личной жизни, то предлагаю помолчать.
– О боже, прости, я не знала, что это такая щекотливая тема.
В салоне повисла тишина. Фредрика принялась глубоко дышать, чтобы не выйти из себя. Она прекрасно понимала, что народ интересуется ее личной жизнью. Но надо же проявлять хоть немного такта! Сама она вела бы себя по-другому. Во всяком случае, ей так казалось.
– Вот ее дом. – Сесилия уверенно припарковала машину у тротуара.
– Здесь стоять нельзя. – Фредрика указала на табличку.
Сесилия прикрепила на переднее стекло пропуск, указывающий, что машина принадлежит полиции:
– А теперь можно.
Это было не так, но Фредрика почувствовала, что она не в состоянии спорить и еще больше обострять отношения. Пропуск на лобовом стекле можно было использовать только в случае срочного выезда, а у них было обычное служебное дело.
Даниэлла жила на четвертом этаже, в доме без лифта. Прежде чем отправиться к ней, Фредрика ознакомилась с документами. У девушки было бурное прошлое. В годы учебы в гимназии она несколько раз лежала в отделении детской и подростковой психиатрии. Несколько раз проходила по делам о мелких правонарушениях – кража, вандализм. После окончания гимназии она проучилась один семестр, а далее либо работала, либо сидела на больничном.
С Ребеккой у Даниэллы возникли отношения, когда Ребекка вернулась из Франции. Фредрике трудно было понять, что могло объединять этих девушек, помимо желания поэкспериментировать. Ребекка производила впечатление серьезной особы, живущей насыщенной жизнью, имеющей четкие планы на будущее, – во всяком случае, так все выглядело на бумаге. Хотя, возможно, именно в этом и коренилась главная причина. Когда жизнь слишком упорядоченна и заполнена делами, желание проверить границы на прочность возрастает.
Сесилия позвонила в дверь квартиры.
Ответа не последовало. Она позвонила снова. Внутри послышались тяжелые поспешные шаги. Заскрежетал замок, дверь приоткрылась.
– Даниэлла?
Фредрика протиснулась впереди Сесилии и достала полицейское удостоверение.
– Мы из полиции, хотели бы поговорить с тобой.
Даниэлла отступила, и Фредрика с Сесилией вошли в квартиру.
– Кофе хотите?
Обе отказались.
– Мы ненадолго.
– Ну, кофе-то все равно можно выпить.
Она направилась впереди них в кухню и опустилась на один из разномастных стульев. Квартира была обставлена по-спартански – бросалось в глаза, что Даниэлла временно снимала чужое жилье. Голые стены украшали фотографии, все без исключения изображавшие одного и того же человека – молодого парня, с вызовом смотревшего в камеру.
– Кто это? – спросила Фредрика, указывая на одну из фотографий.
– Мой брат.
– Кажется, вы с ним почти одного возраста.
– Это не так. Он был на десять лет старше меня. Но теперь его нет в живых.
Фредрика села к столу, чувствуя, как порадовал Сесилию ее промах.
– Мне очень жаль, – негромко проговорила она.
– Мне тоже, – ответила Даниэлла.
Хозяйка выглядела совсем не так, как представляла Фредрика. Полноватая – еще чуть-чуть, и ее можно будет назвать толстушкой. Коротко подстриженные волосы, черные как сажа, контрастировали со светлыми глазами.
– Вы по поводу Ребекки, да?
– Мы нашли ее.
– Я видела по телевизору.
– Ты рада, что ее нашли? – спросила Сесилия.
– Мне было наплевать на нее тогда и наплевать сейчас. Дрянная сучка.
Выражения сильно отличались от тех, которые употребляла сама Фредрика.
– Почему? Что ты имеешь в виду?
– Она играла со мной, заставила поверить, что у нас все по-настоящему.
– Когда это было?
– Несколько лет назад, когда она вернулась из Франции.
Прошло несколько лет! И она для бывшей подруги по-прежнему дрянная сучка?
– Ты, должно быть, очень любила ее, – мягко проговорила Сесилия.
Даниэлла не ответила. Поднявшись, налила себе стакан воды. Им на этот раз не предложила.
– Как вы расстались?
– Она позвонила и сказала, что все кончено.
– Как низко! – проговорила Сесилия. – Даже не при личной встрече.
– Да уж, гнусный поступок, – согласилась Даниэлла. – И после этого она вернулась…
– Вы снова стали встречаться?
– Ну, уже не по-настоящему – так, иногда… Она тогда училась в университете, стала вся из себя такая важная. Мне кажется, она стеснялась меня.
Фредрика посмотрела на фотографию брата Даниэллы, висевшую на холодильнике. Он был везде.
– Когда вы совсем прекратили общаться?
– А мы не прекращали. Я не хотела ее отпускать – если вы понимаете, что я имею в виду.
– Не совсем.
– Когда любишь кого-то, тянет хоть изредка поговорить, увидеться. Не хочешь, чтобы этот человек совсем исчез из твоей жизни.
Как брат…
– Как относилась к этому Ребекка? Она часто звонила тебе, или в основном звонила ты?
– Звонила в основном я. Она все время была чем-то занята. Плавание для младенцев, церковный хор и куча всякого разного. Ну, и еще этот Хокан Нильссон.
– А что с Хоканом? – Фредрика выпрямилась.
– Он во все совал нос, говорил мне, чтобы я больше не звонила Ребекке. У него совсем башка не варит – он не понимал, что его звонки ей тоже не нужны.
– Ребекка воспринимала Хокана как проблему?
– Он ходил за ней хвостом, как собака. – Даниэлла рассмеялась. – Считал, что они друзья навеки или что-то в этом духе.
– Но это было не так?
– Конечно же нет, черт побери. Под конец она его просто не выносила.
«А тебя?» – подумала Фредрика.
– Когда вы с Ребеккой общались в последний раз? – спросила Сесилия.
– Накануне того дня, когда она исчезла. Я звонила и хотела поболтать, но у нее не было времени. Она спешила к своему куратору, этому чертову снобу. Сказала, что перезвонит мне позже, но так и не позвонила.
Фредрика запомнила слово «куратор». В процессе следствия она уже не раз слышала его, но пока не понимала, что за ним стоит.
– Последний вопрос, – сказала она. – Ты знала, что Ребекка знакомится по Интернету?
– Все так делают.
– Хорошо, но ты не помнишь – она говорила об этом?
– Нет, такого разговора я не помню.
– До нас дошли слухи, что она предлагала в Сети сексуальные услуги, тебе об этом что-нибудь известно?
Даниэлла посмотрела на нее. Щеки ее пылали.
– Нет, – почти шепотом ответила она.
– Даниэлла, на нынешнем этапе исключительно важно, чтобы ты не скрывала от нас ничего весомого, – предупредила Сесилия.
Даниэлла откашлялась и посмотрела ей в глаза:
– Я ничего не скрываю, потому что мне ничего не известно. Устроит?
Фредрика и Сесилия переглянулись, решив закончить допрос и уйти.
– Она лжет, – проговорила Сесилия, когда они снова сели в машину.
– Я заметила. Вопрос в том – почему. И что именно она скрывает?
9Алекс пытался убедить судмедэксперта работать побыстрее. Ему не терпелось двинуться дальше, он хотел поскорее приблизиться еще на шаг к идентификации новой жертвы, обнаруженной в роще.
– Я делаю все, что от меня зависит, – говорил судмедэксперт. – Когда труп пролежал в земле так долго, дело идет небыстро.
Алекс устыдился, поблагодарил высшие силы за то, что они с этим человеком давно знакомы. Общение было строго профессиональным – за все эти годы они обменялись всего лишь несколькими фразами личного характера. Если судмедэксперт и в курсе, что Алекс овдовел, то узнал это от кого-то другого. Сам Алекс ни словом не обмолвился.
И вовсе не потому, что забыл Лену.
Он собрал свою рабочую группу во временном зале для совещаний. Фредрика тоже осталась.
– Сколько ты работаешь? Мне казалось, мы договорились о семидесяти пяти процентах.
Он старался, чтобы в его словах звучала забота, а не осуждение.
– Я работаю примерно три четверти времени. Строго говоря, мне надо было уйти по одному делу сразу после обеда, но там все разрешилось иным способом.
Судя по ее тону, количество процентов ставки обсуждаемо. Алекс не знал, что и подумать. Кажется, отец ребенка – его, Алекса, ровесник, и он мысленно задавался вопросом, как это вообще возможно. Сам он ни за что на свете не согласился бы начать сначала, да и физически не справился бы с маленьким ребенком. Подгузники, бессонные ночи, сопливые носы и постепенное привыкание к детскому саду… Эти мысли отдались в душе внезапной тоской. Отпуска по уходу за детьми он не брал, а количество высморканных им носов было исключительно невелико. Долгое время он убеждал себя, что ничего не потерял и недостаток общения с детьми можно будет восполнить потом.
