– Я тоже, – честно признался Семен.
– А еще конверт пустой. Если он лежит, то что-то значит. Как ты думаешь?
Никак. Семен не думает – он знает, что за конвертом скрывается тишина заброшенного дома и такой же заброшенной памяти. Ложный след.
– Или ты что-то пропустил, – Агнешка решительно сгребла бумаги и, указав на свой чемодан, велела: – Неси. Тебя перевязать надо. И решить, что делать дальше.
Ничего. На встречу Семен поедет сам. Он так решил.
Бонни и Клайд
Разговор, которого не было
Что я почувствовал, впервые убив человека? Да сначала ничего, а потом… потом будто ощутил вдруг вкус выпивки. Ты, мертвец, ожил ненадолго. Сердце трепыхнулось, застучало. Кровушка побежала по жилам. Голова затрещала от боли, правда, недолгой. Нет, этого не расскажешь, чтоб понять, каково это ожившим быть, нужно сначала издохнуть.
Видели б вы сейчас свою рожу, мистер Шеви. Прям смешно глядеть, до чего брезглива. Ну да, такие уж мы с Бонни, чего ж теперь-то? Плакаться? Пускай другие плачут. А Клайд станет веселиться.
Клайд – чемпион!
Видели небось мое письмишко? Я его от души написал, поблагодарил человека за доброе дело и хорошую машину, а уж Генри сам это письмишко по всем газетам рассовал. И скажу я вам, что лучшей рекламы он и придумать не мог!
А мне что? Мне не жалко. Ведь хорошая ж машинка, или вы со мной спорить станете? Нет? И славно. Спорить с Клайдом – дело тухлое.
Нет, про убийство я рассказывать не стану. Не хочу, и все. Вот, точно Бонни говорит, моментец неподходящий. Могу рассказать про других, кто со мной поехал.
Бак… ну Бак пока сидит, поддался на уговоры бабьи и в полицию пошел. Исправиться он хочет. А натуру-то не выправишь. Вернется Бак из тюрьмы – и ко мне. Вот увидите!
Бланш его – девка, конечно, славная, но из другого теста. Ей нас не понять, а нам не понять ее. Чего хорошего в тухлой жизни? Ну да я зла не держу, и пусть она на меня не сердится, мы с Баком как-нибудь сами, без бабья разберемся. А так-то я за ней приглядываю, чтоб не обижал никто. И Бонни она по нраву, потому как тихая, домашняя.
Вот малыш Джонси, мы его случайно прихватили с собой, думали, что на денек-другой, а вышло иначе. Ну да Вилли не в обиде, ему с нами хорошо.
Еще Рой Гамильтон есть. Ну был, а потом от нас отошел, и сами видите, чего получилось: попался копам. С Клайдом ему везло, а когда свалил, то и везенье сразу закончилось. Ну я не в обиде, я старому дружку помогу. И не потому, что так уж Гамильтона люблю – скотина он редкостная, – а потому, что он в Истхеме сидит, а туда попасть я никому не пожелаю.
Ничего, придет срок, и ввалим мы копам. Ответят по полной. Вот вроде и все. Может, еще кто прибьется, так я ж не гадалка, чтоб будущее видеть. Но главное-то вот в чем. Люди приходят и уходят, их право, Клайд силой никого держать не станет, да только мы с Бонни навеки друг с другом повязаны. Вот так-то, мистер Шеви.
Ох, про ограбления рассказывать? Про которое? Я, говоря по правде, все и не упомню, столько их было-то. Снова кривитесь. Вот скажете, вы ж на войне-то не были? И я тоже, но я про другое говорю. Почему, когда на войне убиваешь, это нормально, а когда тут, то сразу вой поднимают? Что? Мир? Права? Да срать я хотел на их права, как и они на мои. А мира никогда не было и не будет.
Мир – это когда всем поровну, а не когда одни другим подачки в зубы швыряют, откупаются. Нет, мистер Шеви, я не коммунист, вот вечно вы что-нибудь разэтакое да придумаете. Я просто человек, которому надоело, что об него ноги вытирают.
И Бонни такая же.
Мы молоды и сильны. Ненадолго? Ну и пускай. Сколько ни есть, а все наше. Правда, Бонни? Видите, она меня понимает.
Мы, если хотите знать, две стороны одной монеты. Той самой, за которую нас и купили.
А с ограблениями… ну не лезли мы туда, где нарваться можно, тут уж везение или нет, но когда в голове пусто, даже Дьявол не спасет. Мы точно знали, что если в большой банк сунемся, то на пороге и поляжем. Большие банки серьезные ребята пасут. А вот если помельче, то тут и раздолье.
Поначалу мы даже в мелкие не совались. Так, по магазинчикам и бензоколонкам гуляли, на них-то всегда есть чем поживиться. Немного? Ну так мы и не жадные. Пусть Диллинджер гремит мошной на все Штаты, а Бонни и Клайд из другого теста. Деньги-то на тот свет не возьмешь.
В общем, мы просто ехали. Ну да, просто брали и ехали. Какие планы? Я ж говорю, Клайд – чемпион, а не бухгалтер! Начнете вы меня слушать или нет? Вот и хорошо. Молчите. Вы когда молчите, то особенно мне нравитесь. Ну значится, ехали мы и ехали. Потом останавливались где-нибудь, ну просто когда появлялось желание остановиться…
– Будто пихал кто под локоть. Смотри, Бонни, вон местечко подходящее. А я уже Клайду говорила.
– Точно. Говорила она. И чтоб вы знали, то ни разочку не ошиблась. А дальше как когда. Когда Бонни шла «привет» говорить, когда я. Я-то поначалу не хотел ее за рулем оставлять, ну сами понимаете, порою смазывать пятки приходилось, а тут не сам за рулем. Но потом ничего, попривык. Бонни, она талантливая. И с машиной, и с револьвером управляется на раз.
Убивали мы? Сложный вопросец. Сказать «нет» не могу, потому как враньем будет, а сказать «да» – неправильно. Вот случится, что в вас стреляют, разве ж не будете вы стрелять в ответ, чтобы выжить?
Вот и мы выживали.
Два ручья, перекрещиваясь друг с другом, как шпаги, разрезали долину на неравные сегменты. На одном чернел продымленный хилый ельник, на другом разноцветными кубиками лежали дома, на третьем носился по полю ветер, рисуя рябью по высокой траве. Четвертый же представлял собой искусственную насыпь, с которой сползала бугристая, в валунах дорога. По обе стороны ее волшебными палочками торчали фонари, и желтые набалдашники их разбрызгивали тусклый свет, добавляя обочинам теней.
Пожалуй, Вареньке здесь нравилось. Она сидела на лавочке, листала журнал и старалась не смотреть на часы. Опаздывает Семен? Ему же хуже.
А если совсем не придет?
Сердечко в груди ойкнуло и замерло. А в следующий миг у подножия холма мелькнули фары. Автомобиль полз медленно, раскатывая колесами булыжник и Варенькины нервы. Черная туша переваливалась с боку на бок, скрипела, урчала, отфыркивалась грязью из редких луж. Остановилась.
Варенька сунула руку за пазуху.
Дверца водителя открылась, и салон на миг затопило ярким светом, который, однако, очень быстро погас.
Варенька нащупала рукоять пистолета.
Водитель спрыгнул на землю.
Варенька потянула пистолет из кобуры.
Водитель решительно направился к лавочке.
Варенька опустила пистолет. Поднялась, расправила складки на юбке и сухо спросила:
– Ты кто?
– Агнешка, – сказала кобылообразная девица, разглядывая Вареньку с насмешкой. – А ты, стало быть, Варвара?
Варенька ненавидела это имя. И злилась. Прямо-таки кипела. Сволочь! Обманул! Подсунул вместо себя это… эту…
– Будем знакомы, – сказала девка, протягивая широкую ладонь. Кожа у нее оказалась сухой, жесткой, с крапинами мозолей. Убожество какое! Ну разве у женщины могут быть подобные руки?
И подобные плечи?
И подобный рост?
– А где Семен?
Улыбается. Улыбка у нее тоже мерзкая. И рука сама тянется к пистолету. Нет. Нельзя. Если убить ее, Семен сбежит. Семен важнее.
Хитрый подранок.
– Семен болеет, я за него, – вежливо ответила девка, плюхнувшись на лавку. Шлепнула ладонью по дереву и предложила: – Садись. Поговорим. Зачем ты в него стреляла?
Значит, так, да? Рассказал обо всем. Подстраховывался, создавая свидетеля? Ну и дурак. Варенька знает, как нужно поступать со свидетелями. Сначала умрет Семен, потом кобылица.
От подобных мыслей стало легче, и Варенька, сев на лавочку, мурлыкнула:
– Испугалась. Понимаешь… – Долгий взгляд, глаза в глаза, чтобы искренность доказать, а на самом деле прощупать эту, нежданную-негаданную. Ненужную и даже вредную. – Он убил моего мужа.
Не верит. Впрочем, ее проблемы.
– А Семен говорит, что ты сама убила своего мужа.
Лжец! Но Варенька готова сыграть и в эту игру.
– Я? Зачем мне? Сама подумай. Живой Олег мне… привычен. Мы давно знаем друг друга, давно смирились с недостатками и странностями, давно… договорились эти странности не замечать. Да, не спорю, мы не жили, мы сосуществовали. Он держал за горло меня, я держала его. И чтобы избежать… необдуманных решений, мы оба страховались.
Понимает? Делает вид, что да. Но опять же выходит плохо.
– У Олега кое-что на меня было. И мне не хочется, чтобы это «кое-что» выплыло после его смерти. Это первый мотив не убивать. Второй – фирма обезглавлена. Непременно последует передел власти, и увы, при этом переделе я рискую остаться ни с чем. Достаточно?
