Затянулись они одновременно, минут пять молчали, наконец Катька заговорила:
— Если бы не эта волчица… Это она Максима науськивает против меня, потому что я ей сразу не понравилась. Она другую хотела…
Шатохин догадался, что речь идет о зятевой маменьке.
— Когда у нас все хорошо, она прямо сама не своя, начинает названивать: «Максим, приезжай, я скучаю». Максим сразу шасть, а вернулся — будто подменили. Значит, Нелля Сергеевна ему мозги промыла!
— Но он вроде тоже не маленький, — осторожно встрял Шатохин.
— Да, он не маленький, — уныло согласилась Катька, — но подверженный влияниям, а она… она этот… энергетический вампир! Соки из него высасывает!
— Но она его мать, и она его любит. — Шатохин предпринял очередную вылазку в адвокатском духе. — Может, все-таки проблема в нем самом?
Катька печально вздохнула:
— Я же говорю, он подвержен влияниям, его легко сбить с толку…
— Ну не знаю… — не выдержал Шатохин, — должен же быть какой-то выход. Раз не клеится, не лучше ли разом…
Не слишком выразительные Катькины глаза наполнились слезами и заблистали, как елочные гирлянды в потоке света:
— И ты… И ты как она… А если я его люблю. Люблю! Ну ты хоть понимаешь, что такое любовь?
— Ну почему же, понимаю, — неуверенно отозвался Шатохин. На душе у него стало тоскливее прежнего, потому что этой темы он всю жизнь старательно избегал как крайне несерьезной, что ли. Жена по молодости частенько его пытала: любишь — не любишь, а он все отшучивался да отхмыкивался. Ну что тут выяснять, думал он, раз женился — значит, все вопросы снял.
Катька нервно затянулась и обвела взглядом неухоженную комнату:
— Думаешь, всегда здесь так, да? А вот и нет… Когда Максим здесь, я на крыльях летаю, у меня все блестит и благоухает… Просто без него смысла нет. Вот такой он, сякой, инфантильный и несамостоятельный, а смысла без него нет.
Она прикусила губу и уставилась в окно, прямо так к нему и прикипела, больше ни разу и не посмотрев на Шатохина.
А он, совершенно растерянный и подавленный, еще пытался что-то плести насчет того, что все равно нужно как-то жить, искать интересы да хотя бы в институт на лекции ходить, и слова его глохли в вате.
На улице он выкурил две или три сигареты подряд, но так и не свел концы с концами. Катька, его дочь, несомненно любимая, и все же обычная московская девчонка, и эта ее разрушительная всепоглощающая любовь в его разумении не сопрягались. И что же тут не так? То ли сама Катькина страсть искусственная и ненастоящая, то ли он просто никогда не знал Катьку?
* * *
Разумеется, это было по меньшей мере нелогично — соваться в чужие дела, когда у собственной дочери серьезные проблемы, но Шатохин уже не мог остановиться. Он знал, что поедет на Кутузовский, и поехал. И нашел нужный дом, и нужную квартиру. Чуть помедлил, прежде чем нажать на кнопку звонка, прокрутил в голове варианты, заготовленные заранее, в зависимости от того, кто окажется за дверью.
Дверь открыла не она, а какая-то невзрачная особа средних лет. Ну что ж, такое он тоже предусмотрел.
— Здравствуйте. Могу я видеть Юлию Станиславовну?
Невзрачная особа почему-то растерялась, это он понял по затянувшейся паузе.
— А можно узнать, кто вы? — наконец произнесла она.
— Я из Союза художников, — не моргнув глазом соврал Шатохин.
Странно, но этого ей показалось мало.
— А по какому вопросу?
— По вопросу художественного наследия Юрия Михайловича Андриевского, — бодро отрапортовал Шатохин, которого так и подмывало поинтересоваться: «А ты, собственно, кто такая, чтобы меня допрашивать»?
Женщина задумалась, склонила голову к левому плечу, потом к правому и выдала нечто неожиданное, по крайней мере шатохинские варианты такого не предусматривали:
— Тогда вам нужно не к Юлии Станиславовне, а к дочери Андриевского, Вике, но ее сейчас нет. Позвоните вечером.
— Как?.. Но ведь все права у его вдовы, насколько мне известно?
— Ну так что? — Женщина вздохнула и отвела взгляд в сторону. — Если вам нужно поговорить с кем-то из семьи, то, кроме Виктории, больше и не с кем, хотя… — Она равнодушно шмыгнула носом. — Она, конечно, ничего не решает, потому что несовершеннолетняя… Только вдову долго ждать придется, да и дождетесь ли…
— А завтра? — прикинулся дурачком Шатохин, хотя по ее тону понял, что речь идет о чем-то более серьезном, чем уикэнд на даче.
— Да хоть завтра, хоть послезавтра, — прорвалось у нее раздражение. — Нет ее, она болеет, понятно? Звоните вечером и разговаривайте с хозяевами, а я здесь домработница. — Женщина захлопнула дверь, оставив Шатохина при своих интересах. Все варианты пошли к чертям.
Когда Шатохин вышел из сумрачного подъезда, в глаза ему ударил луч света, отраженный от автомобильного зеркала, такой яркий, что он сощурился и на короткое мгновение потерял контроль над ситуацией. Как оказалось, этого вполне хватило, чтобы не заметить снующую у его ног собачонку. То ли он ей на лапу наступил, то ли на хвост, но несчастное создание заверещало на всю округу. А еще громче завопила ее хозяйка, дородная дама в желтых штанах, подробно обрисовывающих толстые ляжки.
— Смотреть надо, куда прешь! — рявкнула она на Шатохина.
— Прошу прощения, — старательно выговорил Шатохин и посмотрел на обиженную псину, которая оказалась незлопамятной и вполне миролюбиво вильнула куцым хвостом.
В отличие от хозяйки, у которой наряду с хвостом отсутствовало и чувство меры. Она продолжала причитать, закатывая маленькие злые глазки:
— Да что же это такое, совсем затоптали бедное животное. Она со вчерашнего дня на левую лапу хромает, а теперь, значит, еще и на правую! Нет, это не дом, а дурдом!
— Зря вы так, я же не нарочно, — непонятно зачем пустился в дискуссию Шатохин, ведь знал же, что это бессмысленно.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, не выручи его спортивный дедуля в джинсовом костюме, возникший на крыльце. То есть он, конечно, не собирался выручать Шатохина, просто появился очень вовремя.
— Что случилось, Илона Давыдовна? — деловито осведомился дедуля-бодрячок.
— Да вот, чуть мою Элечку не раздавил! — прогнусавила злопамятная тетка.
Шатохин чертыхнулся про себя и, втянув голову в плечи, поспешил ретироваться, а вслед ему полетело:
— Ходят тут всякие темные личности!..
— Да не убивайтесь вы так, Илона Давыдовна, собачка ваша жива-здорова… — здраво заметил дедок-бодрячок. — Нервы, нервы надо беречь.
— Какие уж тут нервы, — не унималась безутешная хозяйка безвинно пострадавшей собачонки, — после позавчерашнего до сих пор в себя прийти не могу, как она, как она… Как эта сумасшедшая полезла на крышу… Как, вы не знаете? Ну, из девяностой квартиры, эта, ну, жена художника, вернее, вдова… Сейчас она с таким смазливым субчиком живет… Так вот, она позавчера вылезла в окно и пошла по карнизу, с ума сошла. Говорят, она уже давно не в себе, да я сама замечала: идет, ни с кем не здоровается, смотрит в землю, как будто что-то потеряла…
Шатохин был уже на приличном расстоянии от злющей тетки и бодрого дедка, и тут же он замер и медленно-медленно обернулся.
— …А вы, наверное, на даче были, да? Ну-у, вы пропустили спектакль… Что тут творилось, вы представить себе не можете: милиция приехала, спасатели со специальной лестницей, стали ее уговаривать, чтобы не вздумала прыгать… Я так разволновалась, с сердцем плохо стало, хоть самой «Скорую» вызывай… — увлеченно повествовала хозяйка затоптанной Шатохиным псины.
А Шатохину слышалось другое, совсем другое, словно та старушка в газовой косынке вновь шепнула ему на ушко:
— А Лешенька-то помер…
Прямо день визитов какой-то. Накануне был день звонков, а сегодня день визитов. Первым, когда дома никого, кроме Машки, не было, заявился невзрачный тип, вроде как из Союза художников. Машка его, конечно, отшила. Примерно через полчаса после этого вернулся весь из себя озабоченный Филипп и сразу отправился на лоджию — курить. Машка только хотела рассказать ему про недавнего визитера, как в дверь опять позвонили.
— А чтоб тебе!.. — недовольно пробормотала она и пошла открывать дверь.
А это что еще за курица общипанная? Хотя… Постой-постой, рожа-то вроде знакомая. Ба, да это же Юлькина мамаша! Привет, давно не виделись, живая, оказывается. Пожаловала, надо же!
— Кажется, Мария, если я не ошибаюсь? — Юлькина мамаша попыталась улыбнуться одними губами, но Машка все равно успела разглядеть, что впереди у нее недостает зубов. Причем существенно.
— Да вроде бы, — неохотно процедила Машка, — а вы кто же будете? — Машке пришло на ум немного над ней поиздеваться. Дескать, не признаю, кто такая.
— А я Алевтина Васильевна, Юлечкина мама… Что, сильно постарела? — Она все еще безуспешно старалась скрыть обширную прогалину на нижней челюсти.
