В работе сыщика всегда много непонятного и неожиданного. Даже он, опытный «зубр» Лев Кузькин, не может всего предусмотреть. Но когда в дело вмешиваются личные эмоции по женской части, то это полный капут. Или, как говорит его дочка, это чистый каюк и кирдык!
Лев понимал, что ему, как старшему по возрасту, надо успокоить влюбленного Муромцева и призвать к трезвым решениям.
— Я, Павел, очень волнуюсь за Надежду. Но чувствую, что это зря. Женщины часто попадают в переделки, но всегда выпутываются.
— Так уж и всегда?
— Всегда, Паша. Вот я помню, в детстве слышал сказку. Там богатый мужик остался один с взрослой дочкой. Ну и сдуру женился на какой-то злой фифочке. А та решила убрать наследницу, а потом и мужа грохнуть.
— Это Пушкин, что ли?
— Не знаю, Паша. Лично мне это рассказывала бабушка. Так вот, злодейка завела девицу в лес и оставила там на съедение волкам. А дальше совсем прикольно! Молодая девица, как Копперфильд, сама развязалась, убежала и прибилась к пограничной заставе. А мачеха с помощью навигатора зеркальца установила за ней слежку.
— Там у нее волшебное зеркальце было.
— Может быть. Но по функциям это чистый планшетник с навигатором. Так вот, увидела она девицу, определила ее координаты, надела камуфляж и пошла. Но заранее вколола цианид в яблоко.
— Я читал это, Лев. Там у этой молодой девушки был жених, королевич Елисей.
— Точно. И вот этот Елисеев начал розыск, но сперва без результатов. Все как у тебя с Надеждой.
— Да, результаты есть, но мало.
— А в это время мачеха отравила девицу. Пограничники пришли на заставу, а там труп. Они положили девицу в гроб…
На этих словах красный «Рено» резко затормозил, ушел на правую полосу и прижался к кромке. Муромцев развернулся к Кузькину, сверкнул глазами и начал подбирать соответствующие слова. Но Лев его опередил.
— Так ты слушай дальше. Жених находит подвал, где спит девица. Целует ее, и та сразу оживает. Потом, конечно, свадьба и все такое. И у тебя с Надеждой так будет.
— Я надеюсь, Лев.
— Я уверен, что все будет хорошо. А ты знаешь, Паша, что с той мачехой произошло?
— Знаю, читал. «Тут ее тоска взяла, и царица умерла».
— Точно, Муромцев. Она от злости сразу копыта откинула. Мы куда сейчас едем? Будем штурмовать особняк прямо в лоб или проведем разведку?
— Сначала осмотримся. Я думаю заехать с южной стороны водохранилища. Посмотрим, можно ли проникнуть со стороны воды.
— Мудро, Павел! Если там свободно, то ночью берем акваланги — и вперед.
Большая часть берега была застроена санаториями и всякими пансионатами непонятной принадлежности. Но как раз напротив коттеджа Наума Злотника располагалась стоянка яхт, а слева старая общенародная пристань.
Политическая направленность смотрителя не вызывала сомнений. Над причалом реял красный флаг с серпом и молотом.
Муромцев осмотрел внешность Льва. Вид у того вполне пролетарский. Как в старой песне — «Вышли мы все из народа»…
А вот себя Павел не одобрил. Стильный галстук, модный пиджачок и дорогие часы. Пришлось переодеться. Хорошо, что в багажнике нашлась рабочая куртка в грязи и пятнах машинного масла.
Они спустились на пристань по деревянной лестнице. Постучались в дверь домика над водой.
Навстречу вышел хмурый хозяин. Он был типично морского вида. И дело не в тельняшке под бушлатом, не в фуражке с крабом и не в недельной щетине на щеках.
Все дело было в глубоких глазах моряка, в их прищуре, защищающем от ветров и штормов. А еще в широкой походке, устойчивой при любой качке.
Моряк оценил гостей и признал людей, близких по духу. В том смысле, что ни Кузькин, ни Муромцев не были похожи на буржуев. Паша вообще вышел вперед, сжал правую руку в кулак и поднял ее чуть выше плеча. Было очень похоже на старое приветствие «Рот-фронт».
Муромцев начал переговоры:
— Мы к вам за помощью, капитан. Меня зовут Павлом, а это товарищ Кузькин.
— Что надо?
— У нас к вам очень секретный разговор. Народу нужна ваша помощь. Мы с товарищем на олигархов бочку катим. Хотим под них мину подложить.
— Под всех сразу? Революцию готовите?
— Тише. У тебя, отец, никакой конспирации нет. Не могу я о таких вещах на воздухе говорить. Пригласил бы нас в кубрик, папаша.
— Заходите, сынки, если не шутите. Начали вы очень весело. Мне даже любопытно, что дальше будете петь.
Сторожка смотрителя пристани была и впрямь похожа на кубрик. Внутри на четырех небольших окошках висели спасательные круги, заменяя иллюминаторы. На плите стояла надраенная до блеска посуда, на полках сверкали спортивные кубки и статуэтки девушек с веслом. А на стенах висели штурвал, барометр и пять портретов в рамках. Четверо на них — неизвестные личности в морской форме, а пятый знаком, хотя стал забываться. Симпатичный тип с бородкой, усами, лысиной и хитрым прищуром глаз.
В центре этой кают-компании стоял стол на четверых.
Гости сели и немножко помолчали. Потом познакомились. Боцмана звали соответственно, Владимир Ильич Ушаков. Смесь революции с историей флота.
Почти сразу Муромцев начал нести околесицу про идеалы красного знамени, про тайное общество, про месть за несчастных пенсионеров, за развал армии и державы. Кузькин тоже успевал вставлять междометия и отдельные фразы, типа: «Нас не запугаешь! Скоро мы покажем себя во всей красе. А от них полетят только пух и перья…»
Было видно, что адмирал Ушаков доволен текстом. Подобное он слышал на больших митингах, но там толкотня и гул от мегафонов. А здесь пришли персонально к нему и говорят долго, красиво и громко.
В какой-то момент Муромцев начал притормаживать, сбавил пафос и плавно перешел к конкретному делу:
— Вот ты знаешь, Ильич, кто напротив тебя живет? Кто на народной земле отгрохал свой дворец?
— Знаю! Это Злотник. Олигарх, ворюга и мурло!
— Именно, что мурло! Недорезанная буржуйская рожа. Но вот ты скажи, Ильич, какую ты ему пакость сотворил? Что ты полезного для народа сделал?
— Ничего.
— Вот поэтому они нас и душат! Это же как в мыльной опере. Там только на словах мы смелые, а как до дела, так в кусты. Значит, ты готов помогать нам, Ильич?
— Для доброго дела я всегда готов.
— Итак, отец, мы будем базироваться в твоем кубрике. Считай, что это боевая задача! А еще нам нужна подзорная труба и катер для переброски десанта на сторону противника.
— Это как на Малой земле?
— Именно так, Ильич. Мы идем в бой, а ты будешь здесь тылы обеспечивать.
* * *
С учетом обстоятельств Вадим Хилькевич остался на ночное дежурство. А его молодая жена, Ирина Багрова, поехала домой одна.
Она еще не знала, что совершенно не может расставаться с мужем. Она не успела это узнать. После свадьбы не прошло и месяца.
Домашние дела Ира сделала очень быстро и села у телевизора. Но она решительно не смогла смотреть в этот ящик. Багрова нажимала кнопки пульта, но все программы ее только раздражали. Не радовала даже «Кавказская пленница».
В девять вечера она расстелила кровать, разделась и легла. Но спать не хотелось. Мешала тоска, ноющая боль. Такая, как зубная, но еще неприятней.
Ирина попыталась не думать о муже, но он никак не выходил из головы.
Это даже странно! Если за месяц она так привыкла к Вадиму, то что будет через год?
Багрова лежала одна в пустой полутемной комнате и злилась на эту дурацкую ситуацию. Нет, надо собрать волю в кулак и непременно заснуть.
И тут к ней пришла спасительная мысль о верблюдах, которых надо считать равномерно и монотонно. Она представила пустыню и вялую арабскую скотину, печально проходящую мимо, как очередь в мавзолей. Но уже на пятом верблюде между горбов сидел Вадим и ехидно улыбался: «Ничего ты без мужа не можешь. Даже заснуть не получается».
Ирина натянула на голову одеяло, разогнала всех кораблей пустыни и перенеслась на зеленый лужок, где мерно шли маленькие, чистенькие бараны. Первый, второй, пятый…
Шли они так послушно, что пастух ни разу на них не прикрикнул и не взмахнул кнутом. Поравнявшись с Багровой, джигит повернулся к ней знакомым лицом. Потом пастух смахнул с себя шапку, скинул бурку и остался в одних трусах. Это был, понятное дело, Вадим Хилькевич…
Уже через четверть часа Ирина выводила свою серенькую девятку на Калужское шоссе. А еще через двадцать минут она въезжала во дворик виллы «Икар».
Свет горел в двух кабинетах. На месте был начальник — полковник Потемкин, и он, ее Вадим. Багрова бросилась наверх и в коридоре столкнулась с мужем. Он держал в руке папку с документами и весь сиял от радости. И оттого, что увидел жену, и от чувства исполненного долга.
— Ты что пришла, Иришка?
— Соскучилась!
— Я тоже о тебе думал, только изредка. Было очень много работы. Я добыл кое-что важное. Пойдем вместе к Петру Петровичу.
