— А вы всегда отца своего Александром Петровичем называете?
— Ну и чего? — нахмурилась Поля. По-видимому, она хотела сказать: «А какое отношение это может иметь к следствию?» — но слов для такого сложного речевого оборота у нее не хватило.
— Да нет, это я так… Что же все-таки лично вы думаете по поводу исчезновения брата?
— Сергуньки-то? Да он у нас такой получился, непутевый. В Москву утек, вот что я думаю. И скатертью дорога. Вот только вещички и деньги бы вернуть, а там — пусть себе катится отсюда куда подальше.
— Почему именно в Москву?
— Это же и козлу понятно! — всплеснула руками Поля. — Он сроду, как перепьет лишнего, так и давай всем болтать, что, мол, никто его не понимает здесь, признания нет. Говорит, в Москву мне надо ехать, на большое телевидение пробиваться, и все в таком же роде. Я и Александру Петровичу вчера сразу сказала: в Москве Сергуня, не выдержал, на какое-нибудь радио ихнее подался…
— Я что-то не пойму. Ну, попросил бы тогда у отца денег. Или Александр Петрович жадный, не дал бы?
— Да зачем вы такие слова произносите?! Жадный! — взвилась Полина. — Нашли жадного. Но вы нашего Сергуньку не знаете. Ему ведь гору надо, да и той будет мало. Уж сколько ему Муська денег всяких передавала, втайне совала, только чтобы я не отняла и не узнала. А ему все мало да мало. Вот и пошел на воровство по своей дури…
— А воры к вам, случайно, в этот день не могли залезть? — спросила я Полину, хотя весь решительно-оборонительный вид дочки говорил о том, что врагу в квартиру Пташкиных так легко не пробраться. — Или, может, кто-нибудь из чужих заходил?
— Да что вы мне снова говорите! — возмутилась Полина вовсе не шутейно. — Не бывает у нас дома никаких таких чужих. И сроду не было. Пока Муська болеет, им вообще нечего тут делать. Да вы первая, наверное, за весь месяц.
— Но Александр Петрович говорил, что примерно неделю назад кто-то дома был. Может, к жене его кто приходил?
— Да я бы сама ее потрясла как следует, да Александр Петрович не велел. Жалостливый больно. Я ему говорю: нечего зря жалобиться, судьба есть судьба, мы все под богом ходим, а он свое гнет. А кто-то точно был, это ясно.
— А вы уверены, что дома кто-то был? Может, показалось?
— Ну да! Я сразу заметила: и половик на пороге не так, не по-моему, лежал, и провод телефонный в коридоре по-другому… А Дуська наша только глазки строит.
— Какая Дуська?
— Ой, ну это я так про нашу. Я уж говорю Александру Петровичу: лечить ее надо, нечего дома держать, давно пора в дурнушку отправить. А он все мнется. Говорит, жалко больно. У нее вон и комната отдельная, все равно никуда не выходит. — Полина чему-то не на шутку разозлилась и раскраснелась, словно только что из бани пришла. — Я уж и так только до сортира ее пускаю, чтобы не рушила ничего, а эта, гляди-ка, разгулялась, обрадовалась, что Александр Петрович в деревню меня к сестрам свозил на один день всего.
— Ну и что, ведь тогда ничего не пропало?
— Да вроде того. Но Александр Петрович грешит, что в бумагах его кто-то копался, да и вообще непорядок.
Нет, ничто в ней не казалось мне теперь симпатичным, абсолютно ничто. Одна рожа толстая да груди в три обхвата — вот и все, что в ней было. И желание всех из дома изжить, кроме Александра Петровича. Как же, хозяйка, прибывшая из самих Пеньков! Как тут все без нее обходились? Такая запросто могла стырить у жены Пташкина все, что угодно. По крайней мере — не исключается.
Беседовать с Полиной было нелегко. Она все время давала мне понять, что я говорю не то и не так, и делала вид, что разговор для нее закончен, потому что до смерти жалко отрывать время на ненужную болтовню. Она так и пожирала взглядом раскрытый пылесос, от которого я ее, по всей видимости, сейчас оторвала, разлучила. Но я не отставала. Правда, почти после каждого вопроса приходилось ссылаться на авторитет Александра Петровича, но что мне оставалось делать? Зато, несмотря на всю мою неприязнь, я имела все основания убедиться, что Полина была предана Александру Петровичу, как тысяча оруженосцев, слуг и дочерей, вместе взятых.
Она и не скрывала, что появилась на белый свет после того, как отец — Пташкин — еще в свою студенческую бытность побывал на практике в деревне и приятно провел время с ее мамашей. По-своему рассказала, как отыскала «папочку», удивившись, что тот стал таким известным в Тарасове богатым человеком, как умолила не выгонять ее обратно в свою «пьяную деревню», а оставить в доме хотя бы в качестве домработницы, просто за харчи.
Но больше всего в этой истории меня удивил сам Александр Петрович, уговоривший жену приютить странницу. Вот добрая душа! Или им действительно в тот момент понадобилась бесплатная домработница? Хотя сейчас, глядя на лоснящееся лицо Полины, как-то сложно ее представить в виде просительницы-сиротинушки. Как в русской народной сказке, которую она наверняка читала в букваре: была у зайчика избушка лубяная, а у лисички ледяная… Ну и так далее, с соответствующим концом. Теперь дочка чувствует себя в лубяной избушке с паркетом и подвесными потолками на своем месте, просто отлично. Вот только зайчика поскорее бы в дурдом сплавить. А может, он-то и ничего, как раз в своем уме?
— О чем вы в последний раз говорили с братом? — пыталась я вызнать у Полины хоть что-нибудь по своей теме.
— Ни о чем. Он трезвый был. А по трезвой он и не говорил со мной никогда.
— Почему?
— За дуру считал. Прямо так и говорил: «Дура ты, Поля, каких свет не видывал». Но я не обижалась. Он ведь сам странненький, да. Вечно то гадости какой-нибудь напьется, то девок домой наведет, как будто это кому-нибудь приятно. Распустил их совсем Александр Петрович, — недовольно поджала Полина свои губы-вареники. — Ой нет, говорил что-то…
— Что? Что? — я вся напряглась, ожидая услышать наконец-то хоть что-нибудь дельное.
— Он сказал мне, что сахару в компоте мало. А чего мало-то? Я, как всегда, положила. Может, такой сахар стали делать несладкий? Александру Петровичу, видишь ли, нормально, а ему — мало!
Да уж, пришлось мне побыстрее переключать внимание на другую обитательницу пятикомнатной квартиры Пташкиных. Лишь после того, как я в очередной раз воззвала к святому имени Александра Петровича, Полина разрешила мне побеседовать с его женой, которую она презрительно называла Муськой или Дуськой. Но только не слишком долго, пока та не начала чересчур заговариваться, а то опять же ей, Поле, придется таблетки в нее совать. Оказывается, около года назад Александр Петрович лихо разогнался на скользкой после дождя дороге, не справился с управлением и угодил в аварию, в которой пострадала одна Муся. У жены случилось сотрясение мозга, после чего она стала, как сказала Поля, «слабенькой». А Пташкин-старший живет с тех пор с угрызениями совести. Так вот, оказывается, что значат все эти колечки, дорогие побрякушки и всякие завлекушки, полный перечень которых Александр Петрович любезно предоставил мне на тетрадном листке. Вот откуда, скорее всего, берет начало его активное неприятие женитьбы сына, которую он заранее воспринимал как чересчур крутой и опасный вираж, за который придется с лихвой расплачиваться.
Наконец, получив подробную инструкцию, как нужно вести себя с больной, Полина повела меня в комнату Муси.
Муся возлежала на бархатном диванчике и раскладывала перед собой карты, то ли для пасьянса, то ли для гадания. Наслушавшись про ее недомогания, я ожидала увидеть болезненную, изможденную женщину. Муся же оказалась светленькой худышкой, похожей на подростка, с озорной и какой-то потусторонней улыбочкой на лице. Вот, правда, одета для нашего времени Муся была странно — в длинное, наподобие старинного, вечернее платье и кружевную накидку на голове. Худенькую шею Муси обрамляло тяжелое колье, на каждом пальце было по кольцу или перстню, уши оттягивали мощные серьги. Все это весьма нелепо смотрелось с короткой, всего в несколько сантиметров длиной, растительностью на ее голове, перенесшей несколько мучительных операций.
— Надо же, сколько на ней всяких украшений! Значит, не все украли? — шепотом спросила я Полину.
— Как же, у нее этого добра столько, что ни один вор не вынесет, — нахмурилась Поля. — И все просит. А Александр Петрович нет-нет да, гляжу, снова ей какую-то побрякушку несет. Говорит, врачи советуют, что сейчас нужно потакать всяким ее желаниям. А я считаю — дурь это одна, все у них как-то не по-людски покуда.
Странная мать Птаха и законная супруга предпринимателя Пташкина весело взглянула на меня, словно на долгожданную подружку, и закивала головой, приглашая сесть с ней рядом. А я уж и не знала, с чего начать разговор. Да знает ли Муся вообще о пропаже сына и своих драгоценностей? Кажется, это от нее скрывают. Бедная Муся, очередная «бедная Лиза»! Ну почему именно тебе пришлось отдуваться за то, что твоему мужу захотелось прокатиться на полной скорости по скользкой дороге?
