откладывая, хотя бы из желания, чтобы она как можно скорее замолчала. Попутно выяснилось, что Николай правильно сделал, не рассчитывая выиграть состязание по бегу. Последние дни, полные приключений, привели к тому, что натруженные ноги на первых же метрах невыносимо заныли. Несмотря на небольшую фору, замешкавшиеся от неожиданности преследователи догнали его задолго до заветной двери офиса.
Ловко поставленная подножка – и Николай кубарем покатился по земле. Он постарался поскорее подняться, но было поздно. Парни разделились. Один остался прикрывать выход, второй забежал чуть вперед – теперь путь в обе стороны был отрезан. В этот момент вопли со стороны площади стихли – оставалось надеяться, что все идет, как задумано. Вот только вопрос – получится ли продержаться еще немного времени?
После короткой, но интенсивной пробежки все трое – и убегавший, и догоняющие, не сговариваясь, устроили передышку.
За время небольшой паузы Николай с удовлетворением разглядел на лицах парней свежие синяки с царапинами. Скорее всего «боевые» отметины появились в результате вчерашнего столкновения с амбалом со второго этажа, который, упустив одного нежданного визитера, как следует отыгрался на незадачливой троице.
Однако бледная тень улыбки, едва появившись, застыла на губах, когда тот, что стоял поближе ко входу в офис, достав нож, молча пошел на Николая. От двух первых, на пробу, выпадов, получилось увернуться. Лезвие со скрежетом чиркнуло по бетонной стене. Адреналин и отчаяние толкали к решительным действиям. Николай одной рукой отвел в сторону нож, а другой так врезал первому из противников, что рассек ему бровь. В этот момент второй зашел со спины, с силой приложив Николая головой о стену. Тот охнул, начал сползать на землю. В глазах потемнело. Под очередной удар лезвия получилось подставить руку. Кисть обожгло огнем, дыхание перехватило, лишая возможности закричать. Со следующим взмахом нож пропорол рубашку, рассек бок. Вошедшие в раж подонки начали от души пинать упавшего ногами, и только теперь со стороны площади послышался долгожданный топот.
Расчет оказался точным. Визгливая девица не только обратила на себя внимание патрульных полицейских – ей удалось отправить их в погоню. Бандиты до последнего мгновения не обращали внимание на шум. Может, посчитали, что это приближается их третий подельник, может увлеклись расправой.
Так что перед тем, как потерять сознание, распластанный на асфальте Николай успел посмотреть начало познавательного документального фильма о том, почему ни в коем случае нельзя оказывать сопротивление при задержании.
Понедельник, 17:00, 1 час до окончания срока
Центральная Городская Больница #2
Острые приступы паники вместе с позывами вскочить, бежать, куда глаза глядят, перемежались с периодами полного безразличия и апатии. Адреналин давно схлынул, раны с ушибами болели немилосердно. Тело отчаянно сопротивлялось любой попытке сменить положение. Перевернуться на другой бок было подвигом, а о том, чтобы подняться на ноги, даже думать не хотелось. Довершал картину ненавистный вездесущий запах медикаментов – запах боли, страха и безнадежности.
Николай с трудом сел на кровати, пережидая приступ головокружения. Настроение было отвратительным. До этого момента получалось, пусть не без труда, держать себя в руках, успокаивая тем, что время еще есть, можно успеть хоть что-то предпринять. Теперь аргументов не осталось.
После того, как медики привели его в чувство, зашили и перевязали рану на боку, в палату зашли двое в штатском. Несколько часов подряд они задавали Николаю вопросы, на которые у него не было ответов. Время неумолимо утекало, а поделать ничего было нельзя. Ирония заключалась в том, что именно здесь, в этой самой больнице лежал Рохля – Алексей Рохлин – тот, к кому Николай безуспешно пытался пробиться в палату вчера. Это обстоятельство выводило из себя, заставляло нервничать еще сильнее, а тем, кто проводил допрос, казалось, что осталось немного «дожать», подозреваемый «поплывет» и все расскажет.
Однако полицейские не могли знать, что дело вовсе не в краже телефона, не в стычке с гопниками. Игра шла по гораздо более высоким ставкам, поэтому Николай до последнего сопротивлялся давлению, придерживаясь в своих объяснениях только событий сегодняшнего утра.
Когда силы были уже на исходе, его спас главврач. Заглянув в палату, он категорично заявил следователям, что здесь больница, а не кутузка, что пациент пойдет на поправку тем скорее, чем скорее ему дадут отдохнуть, а уж после выписки поступит в их полное распоряжение. Полицейские для виду поупирались, но, к счастью, речь шла не о преступлении века, так что оставлять у дверей охрану было чересчур. Задав напоследок пару вопросов и взяв подписку о невыезде, они, наконец, ушли.
Теперь, впервые за несколько часов, выжатый, как лимон Николай предоставлен самому себе, но что толку? Успеть что-то выяснить за горстку оставшихся минут нереально.
Завтра его «случайно» собьет автомобиль. И никто, кроме родителей (ну, может быть, еще Линды), не вспомнит о хорошем парне Николае – ни бывшие друзья, ни Ольга…
Нет, авария, пожалуй, слишком сложно. Скорее всего, приедут громилы Барса, и он просто тихо исчезнет. Нет тела – нет дела, так, кажется, говорят?
Стоп… Он что, всерьез сидит, размышляя, как лучше обставить собственное убийство?
Может быть… Ни о каком очередном плане, поисках правды, последнем (в который раз?) усилии воли речи не шло – вся эта суета потеряла смысл. Однако сидеть, накручивая себя в ожидании неизбежного, было тошно.
Почему бы, в самом деле, не поболтать напоследок еще с одним другом?
Поморщившись от боли, Николай поднялся на ноги и осторожно, чтобы не разошлись швы, побрел в регистратуру узнавать, в какой палате лежит Рохля.
__________
С момента злосчастных посиделок в ресторане Алексей оказался первым, кто обрадовался при виде Николая. Осторожно похлопав его по плечу, Рохля радостно зачастил:
– Наконец-то у меня гости, а то к остальным приходят, а я лежу дурак дураком, хоть волком вой.
– Извини, я к тебе, можно сказать, по делу. Тут у меня такое приключилось…
Николай не собирался особо откровенничать при остальных пациентах, но потом сообразил, что на скромность со скрытностью времени не осталось, поэтому вывалил все, как есть. Напоследок он задал Алексею ставший традиционным вопрос: не удалось ли заметить что-нибудь необычное, несуразное? Что-то, что врезалось в память?
– Да ничего особенного, вроде, не было.
– Совсем?
– Совсем. Я же тогда… ну, ты знаешь, нарезался вдрызг – вон, до сих пор лежу, расхлебываю. Было как-то не до деталей… Толком не помню ничего.
– А как Генка хвастался деньгами, как Рустам скорую встречал, как Макс выходил, помогал тебя грузить, в больницу с тобой поехал?..
– Не-а, не знаю. Скорую… ее немного помню. Да только… – Рохля,
