— М-м, на нем был светло-желтый плащ из какой-то синтетики, роста среднего и… в шляпе. Шляпу он так и не снял, я помню, что меня это очень удивило.
— Он не курил, когда разговаривал с вами?
— Вот чего не помню, того не помню. Минуточку, я постараюсь себе представить, как это все было. Итак, он заявился в начале девятого. Ворота были еще не заперты, он подъехал к гаражу. Я вышел из дому, мы познакомились. Я осмотрел «вартбург» бегло, так как с первого взгляда стало ясно, что он почти новый, потом мы перешли сюда, в мою контору. Я уже давно не курю, но для посетителей держу в ящике сигареты. — Он выдвинул ящик и достал оттуда пачку сигарет. — Кстати, не желаете ли? — спросил он Крейцера.
— Нет, благодарю, — ответил Крейцер. — Я тоже некурящий.
Ленкейт кинул пачку обратно в ящик.
— И хорошо делаете. Так вот, я, помнится, предложил ему сигарету. Он отказался, да-да, вспомнил, он достал из нагрудного кармана сигару и закурил ее.
Крейцер досадливо фыркнул.
— Ну точь-в-точь настоящий Николаи. Еще что-нибудь запомнили? Какие-нибудь особенности в поведении, внешнем виде, манере держаться?
Ленкейт беспомощно хлопнул в ладоши.
— Я вообще очень плохо его запомнил. Мы проговорили с ним от силы полчаса, и произошло это больше месяца назад. К тому же он был с виду вполне обычный, ничем не выделялся. Раз он мошенник, значит, у него были веские причины избегать того, что может потом облегчить опознание. Лица его я себе вообще не могу представить: ни глаз, ни носа, ни рта. Сплошное серое пятно. Бороды не было. Вот и все, что я могу сказать.
— А руки? Были на них кольца? Грубые или холеные? Кто умеет видеть, тот может по рукам определить, занят ли человек физическим трудом или — воспользуемся общей формулировкой — канцелярским.
Ленкейт сокрушенно покачал головой.
— Не знаю, не знаю. Мне думается, среди тысячи человек едва найдется один, который запоминает такие мелочи. Способность к наблюдению развита в нас так слабо, что уже через час после беглого знакомства мы не можем сказать, какой костюм был на нашем собеседнике, не говоря уж о башмаках или рубашке. Я вполне заурядный человек, не ждите от меня чудес.
Крейцер вздохнул.
— Ну ладно, перейдем к следующему вопросу. Опишите, пожалуйста, мотоциклиста.
— А откуда вы про него знаете? Ведь я про него не обмолвился ни словом.
— Вы не первый, с кем я разговариваю. У афериста была цель выбить из вас задаток. Выбивать следовало активно, но так, чтобы у вас не возникло и тени подозрения. Когда первый чувствует, что покупатель клюнул, появляется второй и делает вид, будто хочет перебить у вас добычу, предложив в качестве задатка весьма внушительную сумму. Как должен поступить после этого деловой человек? Он должен со своей стороны предложить задаток.
Ленкейт хлопнул себя по лбу.
— Я болван! Как я мог попасться на такую дешевку! Все было именно так.
— Расскажите подробнее.
— Значит, так: Лжениколаи как раз втолковывал мне, будто продает машину лишь потому, что через месяц должен получить новую «волгу», которая больше подойдет для его многочисленной семьи. Тут в дверь позвонили. Жена вышла, потом вернулась и сказала, что там какой-то молодой человек, который хочет непременно поговорить с доктором Николаи. Тогда мы вышли к нему. Этот мерзавец делал вид, будто ничего не понимает и не может догадаться, как его тут разыскали. Едва мы вышли на крыльцо, юнец рванулся к нему и сразу поднял ужасный шум.
— Как он выглядел?
— Красный шлем, серый кожаный комбинезон. Шлем он с головы не снимал, подбородок упрятал в шейный платок, на лбу у него были очки. Словом, безличен, как марсианин.
— А какой у него был мотоцикл?
— Не знаю. Он оставил мотоцикл на улице, слева, позади нашего дома, от гаража не видать. Я только потом услышал, как взревел мотор и как он уехал.
— Какой между ними был разговор?
— Молодой человек начал причитать, что вот, мол, доктор Николаи обещал продать машину ему, что без машины ему зарез, что он положился на обещание доктора. Николаи притворился, будто эта история ему крайне неприятна, пытался успокоить мотоциклиста и потихоньку спровадить. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление и не возникло ни малейшего подозрения, что все это может быть подстроено.
Тогда-то молодой человек и предложил тут же, не сходя с места, уплатить задаток в пять тысяч, достал из кармана толстую пачку денег и принялся совать их доктору.
Николаи, помнится, ответил: «Вы ведь знаете, что раньше чем через месяц машину не получите», а молодой человек сказал, что это не играет роли, что пять тысяч он желает внести немедля, чтобы машина точно досталась ему. Эти слова вроде бы подействовали на Николаи. Он сказал: «Приходите ко мне сегодня вечером, мы спокойно все обсудим. Твердого слова я покамест никому не давал». Тут я заволновался, машина мне понравилась безумно, я не хотел, чтобы в последнюю минуту ее увели у меня из-под носа. И я начал соображать, как поступить. Когда молодой человек уехал, мы снова вернулись ко мне в контору. Я сразу почувствовал, что Николаи витает мыслями где-то далеко. Он меня почти не слушал и думал, наверно, про эти пять тысяч. На мой вопрос, может ли он твердо пообещать мне машину, он отвечал уклончиво и вообще как будто решил сыграть отбой. Для меня все это прозвучало сигналом тревоги и побудило к решительным действиям. Я пошел ва-банк и предложил ему такой же задаток. Причем сперва я хотел побывать у доктора на следующий день и там вручить ему эти пять тысяч, потому что такой суммы у меня дома, разумеется, не было. Но он мое предложение не принял. У него-де очень много дел в ближайшие дни, его и дома-то почти не будет, а еще через несколько дней он уходит в отпуск и намерен провести его за границей. И лучше бы всего отложить переговоры на несколько недель, а там он, возможно, даст о себе знать. Но я со своей стороны не принял его предложение из вполне понятных соображений, как мне тогда казалось.
Ленкейт сделал паузу и белоснежным носовым платком, вытер лоб, на котором выступили капельки пота. Потом достал из кармана трубочку с леденцами, развернул обертку и предложил Крейцеру. Крейцер, поблагодарив, отказался. Ленкейт с сожалением развел руками, сунул одну лепешку в рот и продолжил свой рассказ:
— Я собрал все деньги, которые нашлись в доме, вышло тысячи полторы с лишним, потом позвонил зятю — он живет поблизости и, как мне известно, всегда держит при себе некоторое количество свободных денег. Когда я изложил ему ситуацию, он сказал, что через четверть часа принесет две тысячи. Еще пятьсот я набрал у своих подручных и у продавщицы, которые все живут в моем доме. Тогда Николаи наконец согласился, хотя и делал вид, что все это вовсе ни к чему. Он оставил мне свой адрес, и я…
— Минуточку, — перебил Крейцер, — в каком виде он вам его оставил?
— В каком виде? — удивился Ленкейт. — Вы хотите сказать… Ах да, он достал бумажник, хотел, вероятно, написать адрес, но нашел конверт, на котором адрес был уже напечатан, и дал конверт мне. «Зачем разводить всякую писанину?» — сказал он или что-то в этом роде. Ну а мне было все равно…
— Конверт у вас сохранился?
— Думаю, да. — Он встал и принялся рыться в стопке бумаг, лежащих в ящике на противоположном краю стола. — Пожалуйста, вот он. — Он протянул Крейцеру уже не совсем чистый конверт из желтоватой бумаги.
Адрес был напечатан на машинке, в верхнем правом углу наклеена двадцатипфенниговая марка, погашенная второго августа в Потсдаме. По цвету и форме конверт ничем не отличался от того, который получил Кранепуль, это не вызывало сомнений. Крейцер перевернул его. Отправителем была Бригитта Альвердес, Вильгельмсхорст, Лорцингвег, 5. Крейцер не мог сдержать улыбку. Наглость этих типов дошла до того, что они осмеливаются еще и острить.
— Можно, я возьму его? — спросил он.
Пекарь кивнул, и Крейцер сунул конверт во внутренний карман.
— Да, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
Ленкейт несколько секунд собирался с мыслями.
— Значит, так: зять принес деньги. Я тем временем составил расписку, этот тип подмахнул ее, и я выплатил ему задаток.
— А можно взглянуть на эту расписку?
— Пожалуйста. — Ленкейт достал тоненькую папочку, вынул из нее листок и положил перед Крейцером. Листок обычный, белый, вырванный из блокнота, а на нем Ленкейт написал синими чернилами расписку в получении четырех тысяч марок. Подпись Лжениколаи была неразборчива, та же небрежная закорючка, что и на расписке Кранепуля, и в бюро по приему объявлений.
— Берегите как следует эту бумажку, она хоть и подписана мошенником, но своих денег стоит. Когда мы его поймаем, ему придется выплатить все до последнего грошика, даже если на это потребуются годы.
— А вы уверены, что поймаете его? — спросил Ленкейт, укладывая расписку в папку, а папку — на прежнее место.
