Ознакомительная версия.
Старыгин задумался.
Может быть, солдатика потерял возле трупа убийца? А может, он не потерял его, а оставил там специально? Ведь смерть Никанорыча наступила именно от расплавленного олова… оловянный солдатик может быть оставлен со значением…
Он убрал солдатика обратно в карман. В конце концов, убийство Никанорыча его не касается. Пускай им занимается милиция. Его интересуют картины – городские виды с чудовищными химерами. Однако со смертью Никанорыча оборвалась единственная ниточка, которую ему удалось нащупать…
Старыгин часто заходил в небольшой антикварный магазин, расположенный в центре города, в Тележном переулке, отходящем от Старо-Невского проспекта на полпути между Московским вокзалом и Александро-Невской лаврой.
Раньше этот переулок был невзрачным и запущенным, вполне оправдывая свое дореволюционное название. В последнее же время муниципальные власти привели его в порядок, закрыли переулок для транспорта, вымостили аккуратной тротуарной плиткой, расставили везде, где только можно, ящики и горшки с цветами и даже высадили кусты чайных роз.
Преобразившийся переулок заслуживал нового названия, и его переименовали в Тележный бульвар.
Дмитрий Алексеевич оставил машину на углу и прошелся по новоиспеченному бульвару, разглядывая нарядные витрины магазинов и столики летних кафе, уютно разместившиеся между горшками с геранью и петунией.
Наконец он подошел к антикварному магазину и задержался перед его витриной.
Этот магазин он посещал не от нечего делать, и даже не из профессионального интереса к предметам старины, хотя среди всякого старинного хлама изредка попадались интересные вещицы и настоящие редкости.
На самом деле интерес его был сугубо профессиональный: Дмитрий Алексеевич осматривал выставленные в магазине антикварные предметы мебели, чтобы отыскать доски, пригодные для реставрации старинной живописи.
Известно, что, прежде чем живописцы начали писать картины масляными красками на специальном грунтованном холсте, они работали темперой, то есть краской на основе клея или яичного желтка, по деревянной доске.
Масляную живопись, наиболее распространенную в наше время, изобрели в пятнадцатом веке нидерландские художники, скорее всего знаменитые братья Хуберт и Ян Ван Эйк.
Художники итальянского Возрождения использовали как основу для своих картин доски из ореха и бука, дуба и грушевого дерева, ясеня и клена. В каждой итальянской провинции были свои излюбленные сорта древесины, поэтому дерево доски служит одним из признаков для определения живописной школы.
Занимаясь реставрацией итальянской живописи, Старыгин нуждался в хороших старых досках.
Достать в наше время хорошую, тщательно высушенную доску очень сложно, поэтому он и обходил антикварные магазины, внимательно осматривая шкафчики и шифоньеры, тумбочки и этажерки в поисках хорошей буковой или ясеневой доски. Иногда ему приходилось приобретать целый платяной шкаф ради единственной полки, сделанной из хорошего грушевого дерева.
Итак, Дмитрий Алексеевич задержался возле витрины антикварного магазина.
Витрина его очень заинтересовала. Дело в том, что в ней была выставлена целая композиция, представляющая сражение двух отрядов оловянных солдатиков.
Наверное, эту композицию здесь выставили уже очень давно, просто Старыгин не обращал на нее внимания. До последнего времени оловянные солдатики его не интересовали, он даже в детстве в них не играл, предпочитая им машинки и самолеты. Но сейчас он заинтересовался оловянной армией, поскольку форма одного из отрядов очень напоминала форму того солдатика, которого он нашел в Комарове, возле трупа старика Никанорыча.
Точно такие же синие мундиры, желтые ремни портупей, красные штаны, черные кивера…
Старыгин толкнул дверь магазина и вошел внутрь.
Дверной колокольчик звякнул, сообщая хозяину (вернее, хозяевам) магазина о появлении покупателя.
Владели этим магазинчиком два брата-близнеца – два старых холостяка, Глеб Борисович и Борис Борисович. Маленькие, тщедушные, с розовыми аккуратными лысинами в обрамлении седых кудряшек, они были похожи, как две капли минеральной воды без газа.
Сейчас оба владельца сидели за прилавком, внимательно разглядывая в две лупы какую-то монету.
Поздоровавшись с ними, Старыгин спросил, нет ли у них для него каких-нибудь подходящих досок.
– Принесли тут на днях один неплохой шифоньерчик! – проговорил один из владельцев, то ли Борис, то ли Глеб. – Вас могут заинтересовать внутренние полки – хороший выдержанный бук середины девятнадцатого века…
Он переглянулся с братом и отправился в глубину магазина, что-то сосредоточенно бормоча под нос.
А Старыгин тем временем достал из кармана своего солдатика и спросил второго брата (то ли Глеба, то ли Бориса):
– Что вы можете сказать про эту фигурку?
Антиквар всплеснул маленькими ручками, поднял глаза на Старыгина и воскликнул:
– Как он у вас оказался?!
Затем он соскочил со стула и крикнул вслед своему брату:
– Глебушка, розенберговский солдатик нашелся! Иди сюда, посмотри на него!
– Что значит «нашелся»? – удивленно переспросил Старыгин. – Что значит «розенберговский солдатик»?
– Ну, вы же видите – у нас в витрине стоит целая композиция из таких солдатиков, так вот один несколько дней назад пропал! А теперь вот он нашелся… откуда он у вас?
Старыгин не спешил отвечать на этот вопрос: ответ на него мог быть небезопасным.
В это время второй близнец примчался на зов брата. Под мышкой он сжимал буковую доску, глаза его радостно блестели.
– Где, где этот солдатик? – воскликнул он, подбежав к Дмитрию Алексеевичу.
Показав ему солдатика, Старыгин спросил:
– Почему вы так уверены, что это именно тот солдатик, который пропал у вас? На мой взгляд, все оловянные солдатики похожи друг на друга, как… как вы с братом!
– Я не ожидал от вас такого! – надулся тот, кто оказался Борисом. – Вы ведь не скажете, что все картины похожи одна на другую!
– Ну, нельзя же сравнивать! Одно дело картины, другое – солдатики, детские игрушки…
– Во-первых, вовсе не детские игрушки. Хороших оловянных солдатиков собирают серьезные коллекционеры. Я знаю одного миллионера, крупного банкира, который душу готов отдать за редкий экземпляр… Солдатики – это замечательный материал по истории войн. По ним можно изучать обмундирование и вооружение различных эпох и армий. А что касается именно этого солдатика – в первую очередь обратите внимание на цвет мундира и портупеи. Желтая портупея при синем мундире – это цвета второго гренадерского полка армии герцога Мекленбургского. Именно этот полк представлен в нашей композиции. Но самое главное… вы позволите? – он протянул руку, осторожно взял у Старыгина солдатика и взвесил его на ладони. – Ну, конечно же, это именно он! Неужели вы не заметили?
– Что я должен был заметить? – недоуменно переспросил Дмитрий Алексеевич.
– Не заметили, какой он тяжелый! Это же не оловянный солдатик, как и вся розенберговская серия!
– Не оловянный? – Старыгин окончательно растерялся. – А какой же еще?
– Свинцовый, конечно же! – вмешался в разговор второй брат, видимо, Глеб, который до этого только в умилении любовался найденным солдатиком. – Это большая редкость, настоящий раритет! Неужели вы никогда не слышали про свинцовую армию Фрица Розенберга?
– Честно вам скажу – не доводилось! – признался Старыгин. – И фамилию слышу впервые…
– Удивительно! – Братья переглянулись. – Фридрих Розенберг был придворным алхимиком герцога Мекленбургского. Он обещал своему хозяину превратить свинец в золото, и говорят, у него имелось что-то очень важное, то ли какой-то необходимый минерал, то ли старинный талисман, так что Фридрих не сомневался в успехе.
Фридрих тяжело приподнялся на узкой и жесткой койке и застонал, разом вспомнив всю безысходность своего положения.
Он спустил ноги на холодный каменный пол, встал, пересек свою комнату – свою камеру – свою золотую клетку, подошел к умывальнику, зачерпнул тепловатой затхлой воды, плеснул на лицо. Бодрости не прибавилось, но хотя бы удалось разлепить глаза.
Следовало побриться: нельзя опускаться ни в каком положении, даже в таком скверном, но не хотелось делать никаких лишних движений. Все тело болело, каждая кость, каждый сустав.
Он сделал над собой усилие, поднял круглое зеркало с серебряной ручкой, всмотрелся в свое лицо.
Тусклые глаза, землистая кожа, серая щетина отрастающей бороды. Морщины, избороздившие лицо, мешки под глазами.
Разве кто-нибудь поверит, что ему всего тридцать шесть лет? По крайней мере, если не соврала ему матушка…
Впрочем, она врала всегда и всем. Бывшая маркитантка, бывшая полковая шлюха, бывшая женщина, выпив кружку дешевого мозельвейна, она плела случайным собутыльникам небылицы о своем благородном происхождении, причем каждый раз новые. Вчера она была дочерью вормсского епископа, в младенчестве похищенной бродячими жонглерами, сегодня – племянницей пфальцского графа, в юности сбежавшей из богатого дома с любовником…
Ознакомительная версия.
