Проблемы Айви Поллетт, старой девы сорока двух лет, были совершенно иными. Айви прожила всю свою жизнь с хронически больной матерью. Четыре года назад она явилась в полицейский участок и заявила, что ее пытался изнасиловать посыльный из продовольственного магазина. Когда парня задержали, он все отрицал, но ему не верили до тех пор, пока спустя несколько дней мисс Поллетт снова не пришла в полицию, чтобы на этот раз сообщить, что ее почтальон — шпион-коммунист. В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что все, с кем общалась мисс Поллетт, были либо шпионами, либо насильниками, либо сбежавшими из-под ареста заключенными, либо расистами. Она знала о заговоре, вынашиваемом этими людьми для того, чтобы разделаться с ней, потому что она их раскусила. А когда Айви поняла, что расспрашивавший ее детектив тоже был участником заговора, с ней случилась истерика. Ей пришлось провести четыре года в лечебнице штата — за это время умерла ее мать, — прежде чем Айви Поллетт убедилась в том, что она не была потенциальной жертвой хитроумного заговора.
Думая об этих двух женщинах и глядя на свои списки, я вдруг пришел к мысли, что уже познакомился со всеми подозреваемыми-мужчинами, а это означало, что Дьюи, которого я встретил прошлой ночью, был одним из тех, кого я исключил из их числа. Что ж, тем лучше: он показался мне довольно безобидным, и я был рад, что могу не считать его возможным злоумышленником.
Итак, кто же он такой? В соответствующих двух списках значилось только четверо мужчин, которых я еще не видел:
Дональд Уолберн, Джордж Бартоломью, Эдгар Дженнингз, Фил Роше. Я перебрал в памяти имена и досье, стараясь угадать, кто из них окажется Дьюи.
Дональдом Уолберном он быть не может: Уолберн сломал ногу из-за подпиленной ступеньки стремянки и все еще передвигался на костылях. А у Джорджа Бартоломью, получившего удар металлической осью от кровати, на лице должны были остаться шрамы, так что это тоже не он.
Далее, Эдгар Дженнингз, один из игроков в пинг-понг, партнер Боба Гейла. До того, как его поместили в лечебницу, он был эксгибиционистом, облюбовавшим для своих забав нью-йоркское метро. Обычно он носил плащ и под ним — штанины, отрезанные от брюк и подвязанные резинками чуть выше колен. Когда плащ был застегнут, казалось, будто он полностью одет. Дженнингз имел обыкновение распахивать плащ и выставлять себя напоказ перед тем, как двери вагона начинали закрываться. Потом он выскакивал на платформу, а поезд уносил свидетелей на следующую станцию.
Но Дженнингзу было тридцать два года. Дьюи значительно старше.
Оставался Фил Роше. Его болезнь коренилась в комплексе неполноценности, не столько врожденном, сколько приобретенном, который усугублялся дефектом, возникшим в результате болезни, перенесенной в детстве. Усохшая левая рука Фила с крошечной бесполезной кистью не достигала даже талии.
У Дьюи не было искалеченной руки.
Что-то не сходилось. Я озадаченно рассматривал свои списки, снова и снова отмечая в них всех мужчин, но каждый раз результат выходил тот же самый. Я никого не упустил, все двадцать два имени были написаны черным по белому, из этих двадцати двух человек я не встречался только с четырьмя мужчинами, но было абсолютно невозможно — просто физически невозможно, — чтобы Дьюи оказался одним из них.
Кто же, черт возьми, этот Дьюи?
Когда я вошел не постучавшись, Камерон и Фредерикс все еще продолжали препираться. Оба посмотрели на меня с раздражением, но мне было наплевать. Поскольку все это длилось уже не менее получаса и на физиономиях у них сохранялось то же самое выражение, не было смысла проявлять вежливость и дожидаться, пока они закончат.
— Тобин, — сказал Камерон запальчивым и совсем не свойственным ему тоном, — мы в самом разгаре обсуждения…
— Вы сможете уладить это позднее, — ответил я. — По-моему, у меня есть нечто важное.
Фредерикс холодно произнес:
— Тобин, когда вы уходили, то предложили подождать в своей комнате, пока мы не решим, что будет лучше…
— Я устал от вас, Фредерикс, — огрызнулся я. — Вы не сможете заткнуть мне рот, а если вы не станете вести себя осмотрительнее, то я заткну ваш. Поэтому сядьте и помолчите хотя бы одну минуту.
Фредерикс был так ошеломлен моей наглостью, что замолчал, а я повернулся к Камерону и спросил:
— Помните, я говорил о постояльце по имени Дьюи, которого я встретил прошлой ночью? Точнее, сегодня утром.
Фредерикс в замешательстве смотрел на меня, все еще стараясь придумать, что бы такое сказать, поэтому у Камерона была возможность ответить на мой вопрос, что он и сделал, правда, довольно нелюбезно:
— Я помню этот разговор. Я также помню, как ответил вам, что понятия не имею, о ком из постояльцев идет речь. Я и сейчас этого не знаю. Если вам хочется выяснить, кто он…
— Он никто, — перебил его я.
Я понимал, что Камерон пребывает в мрачном настроении из-за Фредерикса, и не обижался на него.
Камерон закрыл рот и с удивлением посмотрел на меня. У Фредерикса был такой вид, будто он собирался сыграть роль человека, которому все надоело, и сойти со сцены.
— У вас здесь сейчас живут десять мужчин, — продолжал я, — но Дьюи не может быть ни одним из них. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Нет, — признался Камерон.
А Фредерикс, небрежно улыбнувшись, произнес:
— Тобин, вы ведь не станете выдумывать еще одну таинственную историю, чтобы укрепить ваше положение здесь?
Я смотрел только на Камерона:
— Он идиот, но вы-то нет! Во-первых, вы знаете, что я не хотел браться за эту работу. Кроме того, я говорил вам о Дьюи еще до того, как возник вопрос о моем пребывании здесь. Уберусь я отсюда или нет, факт остается фактом: сегодня в пять утра я встретил в коридоре второго этажа человека, который не является одним из вас двоих или кем-то из десяти живущих здесь мужчин, но который хорошо знает этот дом. Он отвел меня на кухню и приготовил мне завтрак, он рассказал, что любит встречать приезжающих сюда новичков и болтать с ними. Он поведал мне историю «Мидуэя» и сказал, что его зовут Дьюи. Если он не один из вас и не постоялец, то кто же он тогда?
Все это время Камерон стоял чуть подавшись вперед и опираясь кулаками о крышку стола. Теперь он медленно опустился в кресло, а Фредерикс продолжал таращиться на нас обоих, пытаясь решить, верить нам или нет.
— Я не знаю, кто он, — задумчиво проговорил Камерон. — И понятия не имею, кем он может быть.
— Вы пытаетесь внушить нам, — вмешался Фредерикс, — что вчера ночью кто-то зашел в это здание и бродил по коридорам, притворясь постояльцем?
— Вовсе нет. Он не зашел сюда вчера ночью, он тут живет.
Раздраженно махнув рукой, Фредерикс повернулся к Камерону:
— Он несет чушь!
— Вы только что сказали, что он не постоялец. Теперь вы говорите, что он тут живет, — недоуменно обратился ко мне Камерон.
— И то и другое верно, — отозвался я. — Где-то в этом доме у вас поселился «заяц». Я не знаю, кто он, и не могу сказать, несет ли он ответственность за эти несчастные случаи, но уверен, что он живет здесь нелегально.
— Это невозможно, — заявил Фредерикс.
— Это фантастика, Тобин. — Камерон по-прежнему мне не верил. — Вы уверены, что этот человек не забрел сюда с улицы?
— На нем был кардиган, рабочие брюки и стоптанные тапочки — такую одежду обычно носят дома. Но гораздо важнее то, что он хорошо ориентируется в этом здании. Дьюи знает его досконально: он проводил меня на кухню и отыскал ее без труда. И шел он туда кратчайшим путем. Он не раз готовил на этой кухне: было видно, что он чувствует себя там совершенно уверенно. Он открывал нужные дверцы, доставая тарелки, кофе и все прочее. Он говорил о «Мидуэе», его прошлом и людях, которые здесь живут. Он знает «Мидуэй» так же хорошо, как и каждый из вас. Он объяснил мне, что любит знакомиться с новичками и рассказывать им об этом заведении.
— Тогда почему его никто не замечал раньше? — ехидно спросил Фредерикс.
— Уверен, что и другие его видели. Но постояльцы здесь меняются. И если бы я был обычным постояльцем «Мидуэя», то я тоже не заметил бы ничего странного в том, что мне встретился Дьюи. Если бы после этого я его больше не видел, у меня не было бы никаких причин думать, что в этом есть что-то необычное.
Я очень активно знакомился со здешними обитателями, и все-таки до сих пор еще не видел восьми постояльцев. При обычных обстоятельствах к тому времени, когда я познакомился бы со всеми, один-два уже должны были бы уехать, и один-два — приехать. Встреча с Дьюи быстро бы забылась, и если бы я когда-нибудь о нем вспомнил, то просто принял бы как само собой разумеющееся, что срок его пребывания здесь истек и он уехал.
— Я просто не могу в это поверить, — нахмурившись, сказал Фредерикс. — Где бы он прятался? Разве возможно, чтобы он тут жил незамеченным?
