«Как было бы здорово, — думал он, — если бы она всегда была здесь, если была бы рядом, куда бы я ни направлялся. Э, парень, это не то, чего она хочет, тебе же было сказано. Мы определили границы, и, если ты попытаешься превратить ее в свою собственность, она окажется в одно мгновение недосягаемой для тебя и этот проклятый мир вокруг сразу потускнеет».
Хью привстал, приподнял край одеяла и скользнул под него, оставив горящим слабый свет, потом нашел своими губами ее губы. Почувствовав, что Бетти просыпается и руки ее потянулись обнять его, Хью немного переменил положение, постаравшись устроиться так, чтобы ощущать все ее тело. Он расслабился, прижавшись к этой ароматной, теплой, шелковистой женщине, тело которой податливо отвечало на медленные поглаживания его рук, дыхание учащалось, а руки становились все сильнее...
Бетти уткнулась в его шею, и по тому, как поднимается и опускается его грудь, поняла, что он заснул. Удары сердца, еще недавно такие частые, стали медленными, тяжелыми и успокаивающими.
— Дорогой мой, дорогой, дорогой, — произнесла она самым тихим шепотом и почувствовала, как слезы хлынули из глаз.
С каждым разом все лучше и лучше. И это хорошее непременно должно плохо кончиться, потому что другого исхода быть не может, вот ты и плачешь, Бетти. Она задумала, что в этот раз возьмет себя в руки и постарается дать своему любимому такую законченную радость, какой не было до этого. И в тот момент, когда Бетти считала, что ей это удалось, убивая усилием воли страстные порывы собственной плоти и пытаясь усладить Хью притворными доказательствами того, что он подвел ее к завершению одновременно с собой, вдруг ворвалась рычащая, ослепляющая правда чувства и опрокинула притворную картину и невыносимо долго еще не могла иссякнуть; уже потом Бетти показалось, будто ночной прилив несет ее к берегу, бесформенную, беспомощную и недовольную собой за свою податливость и неспособность воплотить задуманное.
— Мой дорогой, мой любимый, — шептала Бетти, уткнувшись в шею Хью и не пытаясь сдерживать слез, медленно и безостановочно выкатывавшихся из глаз. Когда слеза попадала на губы, она доставала ее кончиком языка, ощущая ее соленый привкус.
"Папа, бывало, говорил: собери, мол, их в бутылку. И давал пузырек из-под лекарств. Я подставляла его под слезы, но они к этому времени прекращались.
Не люби меня, Хью, не надо. Дай мне любить тебя. Меня ждут неприятности. Я готова к ним. Ты стоишь большего, чем любить ту, кем я стала. Пусть сон твой будет глубоким, дорогой. Пусть я тебе приснюсь, но только чуть-чуть. Так, какой-нибудь маловажный сон. Такого же сна я желаю тебе спустя много времени, далеко отсюда, в твоем розовом отеле на Перцовом рифе. Ты женишься, и твоей жене не надо будет знать о пустяковых снах, которые приходят к тебе иногда в тишине багамских ночей. Пусть тебе является в снах девушка, которую ты когда-то знал. Господь дал мне неиссякаемую силу никогда не клясть тебя, мой дорогой, и не ненавидеть за то, что ты встретился мне слишком поздно".
Слезы катились по лицу Бетти, пока она не погрузилась в сон.
Тэмпл и Викки Шэннард из города Нассау, остров Нью-Провиденс, Багамы, прибыли в отель «Камерун» в пятницу пятнадцатого апреля в четыре часа дня. У службы регистрации в это время была запарка. Люди приезжали и уезжали. Рассыльные носились со своими багажными тележками на резиновом ходу. Некоторые уже прошли формальности, другие дожидались, чтобы их обслужили. У длинной стойки сгрудилась масса вновь прибывших.
Викки спокойно стояла с багажом в стороне от толкотни, рядом с низкой стенкой, которая одновременно была местом бурного произрастания чудовищно огромных растений с широкими листьями. Тесный вестибюль был футов на пять выше уровня казино, и, дожидаясь, пока Тэмпл придет за вещами, Викки смотрела через танцевальный зал на затемненное казино, уставленное рядами игровых автоматов. В той стороне стоял несмолкающий металлический грохот, издаваемый, как она поняла, действующими автоматами. Футах в сорока Викки заметила пожилую женщину, исполнявшую необычный ритуал. Она и одета была нелепо — ярко-красный свитер, голубая юбка, слишком короткая для нее, конусообразная китайская шляпа ядовито-зеленого цвета. Тонкие старческие ножки еле держали женщину, когда она, опустив монету в автомат, свирепо дергала за рычаг обеими руками. Потом она каждый раз поворачивалась к автомату спиной, напряженно ожидая выигрыша. Монеты она держала в бумажном стаканчике.
«Поразительно, — думала Викки. — Что за странное занятие для пожилой женщины! Интересно, здесь ли она остановилась? И что так настораживает в ней? Скорее всего, этот неистовый ритуал. Думаю, мне здесь не понравится».
Викки Шэннард шел тридцатый год. Роста в ней было пять футов с дюймом. Этот маленький очаровательный воробышек, эта бело-розовая аппетитная булочка умом была небогата, но весь он служил ее самосохранению, ее практическим целям, в достижении которых Викки была упорна, как танк.
Она стояла в сторонке важная и торжественная, как ребенок, выряженный на праздник. На ней были весьма легкомысленная шляпка, сдвинутая на замысловатое и дорогое сооружение из светлых кудрей в древнегреческом стиле, сшитый по заказу бежевый шерстяной костюмчик с Бэй-стрит, улица в Сан-Франциско, маленькое манто из тюленьего меха из Монреаля, туфельки крокодиловой кожи из Рима, в руках она держала сумочку из Парижа. На кругленьком симпатичном личике Викки без каких-либо следов жизненных бурь, с намеком на двойной подбородок и глазами, будто из голубого фарфора, было как бы написано: «Любите меня, пожалуйста». Сшитые на заказ костюмы не совсем шли ей, но Викки их обожала. При ее высокой груди трудно было сшить жакет, сделать отвороты, расположить пуговицы, а нижняя часть тела своими округлостями создавала портным немало проблем, чтобы посадить юбку.
Весьма немногие люди способны совершить столь длительное путешествие, как Виктория Перселл, дитя Йоркских трущоб на севере Англии, не знавшая отца дочь «полубезработной» проститутки, к которой, по детскому разумению, приходило непонятно много «дядей». К тринадцати годам Викки на собственном опыте знала о грязной изнанке жизни больше, чем основная масса женщин слышала о ней. Были и изнасилование, и срок в исправительном доме, и недоедание, и дикие побои. Своими глазами она видела убийство.
Но для Викки все это было ничем иным, как цепочкой досадных неприятностей и незначительных помех на пути к будущему богатству и положению. Она не представляла себе точно это будущее, зная, что оно не рядом и что если она будет все время в движении, то приблизится к нему. В пятнадцать она называла себя Викки Вейл и в лондонском подвале изображала раздевающуюся на публике Алису из Страны Чудес. Она выходила в сатиновом платьице с оборочками и бантиками, распустив длинные светлые волосы, и начинала выводить своим писклявым голоском неприличные песенки, потом в медленном темпе раздевалась догола. В перерыве между выступлениями она продавала сигареты и подбивала клиентов на угощение.
В семнадцать под именем Викки Морган она выступала в клубе «Танжер», но пела редко, как и подобает любовнице владельца, толстого и доброго человека, наполовину турка, наполовину египтянина который использовал ее также в качестве курьера в незаконной перевозке контрабандного золота. В двадцать это была Викки Ламбет, работающая в клубе на южноамериканском побережье в тридцати пяти милях от Монтевидео. Она провела там весь тот летний сезон, оказавшись на мели после того, как человек, с которым она приехала в эти места, умер во сне; это произошло в одном из лучших апартаментов отеля «Ногаро». В конце сезона Викки покинула Уругвай на океанской яхте богатого бразильца. Это стало началом ее растянувшегося на три года международного турне, во время которого она познакомилась с достопримечательностями Ривьеры, Акапулько, Калифорнии, Флориды, Багамских островов. Причиной перемены мест служили либо прихоть, либо окончание сезона. Она научилась быть настолько покладистой и обходительной, что меняла партнеров, минуя всплески ревности или гнева у кого бы то ни было.
Чуть более шести лет назад она была гостем на яхте из Галвестона, бросившей якорь в водах Бимини. На борту яхты проходил прием по случаю открытия теннисного турнира, и Викки была в некотором роде неофициальной хозяйкой на нем. Но тут из Нового Орлеана прилетела привлекательная подруга владельца яхты, и Викки была смещена со своего поста. Ситуация сложилась щекотливая. Викки уже начала было подумывать, не послать ли куда несколько тщательно составленных телеграмм, которые помогли бы ей получить нужные приглашения, как в ее жизнь вошел Тэмпл Шэннард. Его привел с собой на прием один из знакомых. Викки тогда было двадцать четыре, а ему — сорок четыре. Он пришел из Нассау в одиночестве на своем построенном на Абако двухмачтовике, легком и красивом суденышке. Викки узнала обо всем моментально — сказалась многолетняя практика.
