ГЛАВА 7
– Теперь мне можно выйти? – снова выглянула из спальни Вера.
– Теперь можно, – разрешила я. – И прихватите поднос с кофейником. Я чувствую, что вам нужно еще немного взбодриться.
Вера исчезла в спальне, через некоторое время оттуда послышалось дребезжание посуды. Когда девушка вошла в гостиную с подносом, я окончательно уверилась в том, что у нее дрожат руки.
– А вы неплохо поработали, – заметила я, бросив взгляд на бутылку «Наполеона», которая была опустошена на треть. Видимо, Вера прихлебывала коньяк глоток за глотком, забыв о кофе.
– О, в эти минуты я, кажется, смогла переоценить всю свою жизнь! – воскликнула Вера, снова протягивая руку к пузатой бутылке.
– Что ж, иногда это бывает полезно, – задумчиво подтвердила я.
– Теперь я понимаю, почему она так торопилась, – со злостью произнесла Вера.
Едва она успела коснуться бутылки, как снова раздался звонок.
Девушка вскочила и, в ужасе закрыв лицо руками, опять убежала в спальню.
«Однако, – покачала я головой, – сплошные визиты. И ведь день только начинается».
Но на этот раз действительно пришла тетушка Мила. Она пыхтя ввалилась в квартиру, прижимая к груди высоченную стопку книг.
– Как хорошо, что вы пришли. Я уже начинала волноваться. Вы получили свою посылку?
Аккуратно перенеся шаткую ношу в гостиную, тетушка Мила упала в кресло и принялась обмахиваться салфеткой, закатив глаза к потолку.
– Нет, дорогуша, – с грустью произнесла она наконец, – почта была закрыта на санитарную обработку. Придется идти после обеда.
– А это? – указала я на книги. – Поход по грибным книжным местам?
– Знакомый лоточник сказал, что у них новый завоз, – пояснила тетя, – пришлось сбегать на склад, у них там цены пониже.
– Ну что ж, на какое-то время вам должно хватить, – придержала я книги, вот-вот готовые рухнуть к ногам владелицы.
– Кое-что уже читано, – недовольно поморщилась тетя Мила, – ты ведь знаешь, как сейчас издают. В книге один старый роман, один новый. Приходится покупать. А куда денешься?
– Коммерция, – развела я руками. – И потом, прочитанное быстро забывается.
– Увы, у меня очень хорошая память. Иногда даже жалею, что я не склеротик, – произнесла тетя Мила. – Тогда бы я могла бесконечно перечитывать одно и то же. Представляешь, какая экономия?
– Тогда разорились бы местные продавцы книг, – вывела я следствие из ее гипотезы, – ведь вы у них самый постоянный покупатель.
– За что и получаю скидку, – похвалилась тетя Мила. – Ну ладно, пойду передохну.
Она схватила в охапку книги, любовно прижав их к груди, как прижимает пьяница вожделенную поллитровку, и удалилась в свою комнату.
Я постучала в спальню, распахнула дверь и выпустила оттуда Веру.
– Путь свободен, – объявила я. – Кстати, что означала ваша последняя фраза?
– Фраза? А что я такого сказала? – озабоченно спросила Вера.
– Вы сказали: «Теперь я понимаю, почему она так торопилась», – напомнила я.
– Да-да, – кивнула Вера, снова протягивая руку к бутылке.
Она немного замедлила движение перед тем, как обхватить рукой горлышко, наверное, ожидала очередного звонка в дверь. Но, поскольку его не последовало, Вера с облегчением взяла бутыль и плеснула себе в чашку из-под кофе несколько капель коньяка.
– Я имела в виду маму. Теперь мне понятно, почему она так торопилась спихнуть нас замуж, – произнесла девушка.
– И почему же?
– Чтобы спокойно резвиться со своим качком – так это теперь в России называется? – пояснила Вера, запивая коньяк остывшим кофе.
– Я не совсем понимаю, почему ей нельзя было встречаться с ним просто так…
– О! – воскликнула Вера. – Вы еще многого не понимаете! Да и никто бы не понял, пока не пожил бы в нашей семье хоть день.
«Прежде чем выносить суждение о человеке, походи две недели в его мокасинах», – вспомнила я старую пословицу мудрых индейцев.
– Дело в том, Женя, что мы с Лизой получили «особое воспитание», – язвительно проговорила Вера. – Врагу такого не пожелаешь!
Девушка решительно налила себе еще коньяку, выпила залпом и откинулась в кресле.
– Особое воспитание? – переспросила я. – Вас воспитывали как-то иначе, чем остальных детей? Вы имеете в виду пансион в Шотландии?
– О нет, это началось еще до пансиона, – вздохнула Вера. – Задолго до пансиона, с самого раннего детства.
Похоже, девушка собиралась, что называется, излить передо мной душу.
Я приготовилась слушать, зная, что информация «изнутри» об интересующем меня семействе может оказаться крайне важной.
– Вы можете себе представить отца и мать, которые настолько фанатично преданы своей системе воспитания, что ни на шаг от нее не отступают? – возбужденно проговорила Вера. – Тебя не ругают, не наказывают, ты как бы не ребенок собственных родителей, а какой-то инопланетянин, которому они позволяют жить рядом с собой.
– Я слышала о такой системе. Она может работать, может и не работать, как любая система. Но дело тут, наверное, не в методике, а в людях, которые ее применяют. Ваши родители были не очень-то внимательны к вам, так я понимаю? Что ж, в дальнейшем это сказывается…
– Еще как! – выкрикнула Вера. – Мы с Лизкой – уроды, самые настоящие уроды, понимаете? Взять хотя бы ее. Она до сих пор девственница! А ведь Лизке – двадцать четыре года!
– Да, это серьезно… Но ведь у нее есть приятель, Костя. Да и ее жених…
– Какой там жених! – снова взвилась Вера. – Это не жених! Жених – это когда по любви. У нас – не женихи, а просто такая установка папина да мамина, чтобы девушки до замужества – ни-ни! Прямо как в средние века какие-нибудь в глухой деревне. Может быть, они еще и простыни после первой брачной ночи на заборы вывешивать будут?
Этот вариант показался Вере настолько ужасным, что она немедленно, в который уже раз, приложилась к бутылке. Не знаю, как у них там в Шотландии обстояло дело с сексом, но пить Вера Кургулина умела и любила это занятие.
– Эта установка так глубоко въелась в нас, что возникают психологические проблемы, – пожаловалась Вера. – Лизка – та и сама бы не прочь раскрутиться, невзирая на мамин надзор, но ей мешает что-то внутри. Никак, говорит, не могу решиться, как будто какая сила меня держит. Да-да, она сама мне в этом призналась!
Еще глоток коньяка.
– Хорошо хоть она с этим Костей познакомилась, а то ее, говорю по секрету, хотели уже к психиатру вести. И показания, в общем, есть.
– Даже так?
– А как же! Ну вы представьте себе, весь день на арфе струны перебирает, вечерами дома сидит, в стену смотрит и ест, ест, ест! А потом спит. Вот и вся жизнь. Заторможенная она какая-то…
Я припомнила рот Лизы, сведенный зевотой, и вынуждена была признать, что какая-то доля правды в том, что говорила Вера, безусловно, есть.
– А я? – на глазах Веры снова появились слезы. – С одиннадцати лет с этими английскими лесбиянками мучилась. Иногда нравилось, конечно, но… Слушайте, а вдруг я тоже ненормальная?
– Я бы не сказала…
– Правда? – обрадовалась Вера. – Ну тогда я еще немножечко выпью. Вот так.
Промокнув губы салфеткой, она захрустела крекером с нашлепкой варенья сверху.
– М-м, как вкусно. Кто производитель? Турция? Хм, а все равно вкусно. Оказывается, бывает и так. Ну да ладно, хотя шотландские и вкуснее… И вот теперь, когда я узнаю, что у мамы есть любовник…
– Был, – поправила я.
– Ну был, какая разница, – торопливо заговорила Вера, – то как, по-вашему, я должна относиться к тем высоким моральным принципам, которые мне вдалбливали в башку с самого детства? К нерушимости семейного очага? К тому, что супружеская верность – это самая высокая ценность?
– Рано или поздно нам приходится пересматривать свои убеждения. Такова жизнь. Может быть, когда вы выйдете замуж, то поймете, что ваши родители были правы, хотя сами и не следовали этим нормам.
– Замуж? – взъерепенилась Вера. – О, это было бы сущим кошмаром! Я должна связать свою жизнь с этим человеком! Впрочем, вы его видели? Ну и что скажете о моем избраннике сердца?
Не дожидаясь ответа, она смяла в ладони остатки крекера и стряхнула крошки на тарелку.
– Это же бук!
– Бук? – удивилась я.
– Ну да, так, кажется, говорят у вас в России. Бук буком.
– Может быть, дуб?
– Пусть дуб, разница невелика, – согласилась Вера. – Да, конечно, он человек не бедный. А здесь теперь это так ценят! Можно подумать, что кроме денег для людей ничего не существует!
– Для тех людей, у которых нет денег, возможно, – осторожно возразила я.
– Но он же – как человек – абсолютный ноль! Да и фамилия у него Фердыщенко! Как можно жить с такой фамилией?! – жаловалась мне Вера. – Представляете, недавно про какую-то актрису сказал, что у нее рожа, как харя Кришны. Что-что? – переспросила я его. А он и говорит: индийское такое ругательство есть. Харя Кришны и харя Рамы.
