Нотариус терпеливо и внимательно выслушала всю мою белиберду, а затем подробно и спокойно рассказала о воплощении этой идеи в реальность при наличии моего письменного согласия на покупку. Со мной распрощались так же любезно, как и встретили. И, в целом, я была довольна состоявшимся общением, как будто рассказанное мной на самом деле имело место быть.
Тем не менее мне нужны были факты более достоверные, и я вновь набрала номер телефона Кири.
— Кирь, это Таня, — представилась я.
— А-а-а… Привет.
— Вот звоню узнать, как ты себя чувствуешь после той вечеринки, ты ведь прилично принял на душу.
— Сегодня — уже ничего, а вот вчера пришлось помучиться. Но ведь ты врешь! Выкладывай начистоту, что тебе надобно, старче!
— Ну-у-у… — помялась я.
— Ладно тебе, Танюх, я ж тебя знаю как облупленную!
— Ну все, сдаюсь. Информация нужна кое-какая.
— Что на этот раз?
— Не соберешь сведения о нотариусе? Так, проверка на «вшивость».
— Да могу, в общем.
— Поинтересуйся, пожалуйста, нет ли за ней темных делишек каких.
— Будет сделано.
— Я позвоню к обеду?
— Угу, — согласился Киря.
Я назвала адрес конторы, фамилию нотариуса и положила трубку. К этому времени Наполеон должен был уже проснуться, и я поехала домой, чтобы проверить, как поработал жучок. Данное техническое устройство было снабжено функцией автоматической записи разговора, которая начинала осуществляться, как только в помещении начинал кто-то разговаривать, все остальное время жучок находился в состоянии покоя. Причем он также имел способность фильтровать звуки, например, отсеивал те, которые издавали проезжающие машины или сливной бачок унитаза.
Поудобнее расположившись в кресле с чашкой кофе, я нажала кнопку воспроизведения аудиозаписи. Пленка ничего не содержала, зато через пять минут между двумя мужчинами начался разговор. В одном из голосов я узнала Наполеона, второй тоже был знакомым, но кому он конкретно принадлежит, вспомнить я не могла.
— Ты чего приперся? — спросил Подольский.
— Наполеон, у меня башка кругом идет. Баба нос сует везде! Ей-богу, она все разнюхает!
— А ты че такой опухший, бухаешь, что ли?
— Как тут не забухать, поджилки трясутся, она ко мне домой приходила! Я с тех пор в лагере не появляюсь.
Тут только я поняла, что собеседником Подольского был тот самый Орлов, который вел отделочные работы в лагере.
— Ты что, козел, дергаешься?! Сиди в лагере, копошись и не рыпайся! Какого хера к себе внимание привлекаешь?
— Я наоборот — отвлекаю! — взорвался и Орлов тоже.
— Кто так отвлекает, придурок? Ты ей ничего не наплел?
— Что я, совсем, что ли? Естественно — ничего не знаю, ничего не видел.
За словами Орлова слабо слышалось какое-то прихлебывание, наверное, Наполеон утолял жажду, вызванную гневом.
— Че делать-то? — не унимался гость Подольского.
— Ничего не делать! А если попытаешься, я тебя точно пришью!
На этом беседа прекратилась, очевидно, Орлов и Наполеон расстались. «Круто», — подумала я. Теперь не оставалось сомнений — совесть Орлова, как и говорили гадальные кости, не чиста, не чиста она и у Подольского. К тому же стало ясно: этих двух типов что — то объединяет. Но вот что именно — это по-прежнему оставалось загадкой.
Честно говоря, я начинала попросту предполагать, что они убрали Суркову из-за лагеря. Один был заказчиком, а другой — исполнителем. Только не все здесь сходилось: Подольский и сам был не нищий, мог что-нибудь и покруче бывшего пионерлагеря прикупить, турбазу, например, и ныне действующую. Тем более, какие-то обстоятельства все-таки должны были заставить Инну Георгиевну подписать соответствующие документы. К тому же вся эта поспешность! Одним словом, предстояло еще во многом разобраться.
Теперь всю себя я посвятила ожиданию звонка Кири. Первым, кто потревожил мой телефон, оказалась Курбанова.
— Татьяна?
— Да.
— Это Катя.
— Я поняла.
— Как дела?
— Продвигаются потихоньку. Орлов не появился? — поинтересовалась я.
— Нет, да мне и не до него вовсе, — ответила Екатерина, — а почему тебя это интересует?
— Да так.
Я не хотела делиться с Курбановой своими подозрениями, потому что, в порыве горячности накинувшись на него, она могла бы все испортить.
— Ну ладно, Катя, ты извини, я жду важного звонка, лучше не занимать телефон. Как что-то появится, обязательно сообщу.
На самом деле ждать звонка Кири у меня просто не хватило терпения, и я сама набрала его номер.
— Ну что?
— Какая ты нетерпеливая! — шутливо возмутился он. — Между прочим, оторвала меня от важного дела.
— Интересно знать, от какого?
— Да ко мне тут жена заглянула, понимаешь ли…
— Вы что же, на работе прямо?
— Тихо, тихо, ты что орешь! — почему-то испугался Киря. — Грязные у тебя мыслишки, Танюха! Беседуем мы просто, бе-се-ду-ем!
— Какие же это грязные? — не унималась я. — Люди, нажив двоих детей, не могут насытиться только домашним общением — да это же самое чистое, что только может быть на свете!
— Ну, ты мне льстишь! — довольно протянул Киря. — И вообще, я сказал лишнего, а ты меня не так поняла. Давай говорить по делу.
Я вспомнила, что на самом деле трачу время на пустяки, и согласилась с Кирьяновым.
— Выкладывай.
Он отрапортовал мне, что интересующий меня нотариус имеет в Тарасове безупречнейшую репутацию, к ней обращаются как к знающему свое дело специалисту, которому целиком и полностью можно доверять. Да, Наполеон просчитал все основательно, так как сделка по покупке лагеря внешне не вызывала подозрений. Однако он и не предполагал, что ему придется столкнуться с Таней Ивановой!
* * *
Увлекшись проверкой личностей, которые вызывали у меня сомнения, я как-то отошла в своем расследовании от выяснения того, не выезжала ли Суркова за пределы Тарасова. Да, все родные и близкие были проверены, но ведь женщина, имеющая достаточные для того средства, могла обосноваться в любом городе, в какой-нибудь гостинице, например. Выяснение этого обстоятельства помогло бы найти ответы на многие вопросы, вставшие сейчас передо мной довольно остро. Главный из них — жива ли вообще Инна Георгиевна, и если да, то что ее заставило бесследно исчезнуть.
Я стояла на балконе и, размышляя, смотрела вдаль. Вид, открывавшийся с седьмого этажа, на котором находилась моя квартира, радовал глаз, и от этого как-то легче думалось. В прогалах между девятиэтажками поблескивала Волга. Я не переставала любоваться ею даже так, издалека, со своего балкона или из окна. Меня окутывало какое-то умиротворение, чувство гармонии с самой собой и миром. В значительной степени этому способствовало то, что я выкуривала подряд несколько сигарет, наверное, с целью оправдания своего столь долгого ничегонеделания.
Во дворе было как-то необычно тихо и спокойно, поэтому заходить в квартиру особенно не хотелось. Вдруг до меня донеслись чьи-то громкие, будто ругающиеся голоса. Прислушавшись, я не смогла разобрать произносимых слов, а когда эти голоса стали приближаться, поняла, что просто-напросто разговаривали на каком-то «ближнезарубежном» языке.
Через минуту во двор вошла группа пестро одетых женщин, некоторые из них несли на руках маленьких детей. Ребятишки постарше бежали позади, чумазые и босые. По всей видимости, это были беженцы, собиравшиеся ходить по квартирам, прося милостыни. Женщины встали кучкой и стали оживленно что-то обсуждать. Я понимала смысл их разговора только по жестам. Скорее всего, они распределяли, кто в какой подъезд пойдет.
Как это ни странно, но наблюдение за этой картиной помогло родиться в моей голове одной неплохой мысли. Я так и так собиралась посетить вокзалы и аэропорт, чтобы выяснить через компьютерные данные, не брала ли Инна Георгиевна билет на какой-нибудь поезд или самолет. Но теперь я надумала провести довольно необычную проверку, которая тоже могла способствовать выяснению кое-каких обстоятельств.
Суть идеи состояла в том, чтобы, приняв вид беженки из какого-нибудь воюющего государства, вступить в общение с таковыми же, в немалом количестве обитающими на тарасовском вокзале. Люди такой судьбы задерживаются порой на вокзале надолго, он даже на какое-то время становится их домом: здесь они пьют, едят, спят, попрошайничают и прочее. А также по ходу дела наблюдают за всем происходящим.
Пассажиры, более или менее обеспеченные, бросаются им в глаза в первую очередь, потому что именно в них голодные и обездоленные видят потенциальных кормильцев. На это я и надеялась. Возможно, кто-то видел уезжающую Суркову, общался с ней и поэтому запомнил Инну Георгиевну.
Сложностью было, конечно, то, что далеко не все обитатели вокзалов владеют русским языком. Однако и среди них всегда можно найти тех, кто изъясняется на великом и могучем относительно сносно, а за небольшое материальное вознаграждение вообще становится довольно словоохотливым.
