ты! Чего это? Не доверяет тебе?
– Нет. Она с мамой вашей дружна была. Вот сказала, что только с сыном подруги своей говорить станет. Больше, говорит, никому не доверяю.
За долгую жизнь ее как только не называли. И Сеня, и Еся, и Еня. Кто как хотел, так и упражнялся. И все время подчеркивали, что имя ей при рождении дали неправильное, непутевое. Только мама майора Дениса Николаева – Мария Ивановна – всегда называла ее правильно: Есения. И уверяла, что красивее и благозвучнее имени не слышала в своей жизни. Так и зародилась их многолетняя дружба. Ближе чем некоторые родные сестры были. Помогали друг другу, ходили в гости, но без навязчивости, чтобы не надоедать.
Когда Марии Ивановны не стало, Есения горевала долго. И по ее уходу, и по дому, который сынок теперь наверняка продаст под слом. И заедут в него какие-нибудь современные гопники вроде Стаса Кулакова. Тот, сколько жил в поселке, столько и куролесил. Странно, что в его теле нашли пули – участковый рассказал. Так бы она точно подумала, что Стас сам дом спалил и погиб по личной дурости в том пожаре.
Непутевым был при жизни. Но болтают, что при деньгах вернулся из-за границы. Будто полные сумки купюр привез. Может, из-за них его и убили? Надо бы все это сыну Марии Ивановны рассказать. Вовка, участковый, отказался слушать.
– Болтовня! – фыркнул он, когда она прибежала к нему в опорный пункт с новостями. – Вы бы поменьше слушали бабские сплетни…
Он упорно не называл ее по имени. Никогда! Словно стыдился, что его язык пропустит такое несуразное имя.
Есения Семеновна оглядела кабинет в опорном пункте, где дожидалась участкового и сынка Марии Ивановны.
Красиво. Чисто. Покрасили стены светло-кофейной краской. На окно жалюзи повесили. Пол плиткой выстлали. После ремонта мебель новую завезли для Вовки-участкового. Сейф, стол, крутящееся кресло, диванчик дерматиновый для посетителей и пару стульев под окном поставили. Шкафа, правда, нет. Вместо него у входа высокая тренога с крючками – вешалка, стало быть.
Хорошо вышло, не то что раньше было. И ожидать здесь Есении Семеновне было не в тягость. По улице проехала машина и остановилась у опорного пункта.
Дениска приехал с Вовкой. Дениской его всегда Мария Ивановна называла. Любила сына очень. Не ругала ни разу в жизни. Довольна, поди, теперь, что Дениска дом ее не продал. Облагородил и живет в нем, поживает.
– Есения Семеновна, доброе утро.
Очень мелодично вышло у сына Марии Ивановны назвать ее по имени. Она чуть не прослезилась. Хороший мальчик. Она обязана помочь ему.
– Доброе утро, Дениска… Ой, простите! – Она смущенно опустила глаза, уставившись на крохотную дырочку на подоле синей трикотажной юбки. – Мама ваша вас так всегда называла.
– Я помню.
Сын Марии Ивановны забрал от окна один из стульев. Поставил его напротив диванчика, на котором она его поджидала. Глянул хорошо: тепло, искренне. Спросил:
– Есения Семеновна, вы хотели со мной о чем-то поговорить?
– Да, Денис Сергеевич, хотела сообщить вам наши поселковые новости, – покивала она.
– Давайте только без сплетен, – заныл от приоткрытой двери Вовка-участковый, снова не назвав ее никак.
– Почему же? – возмущенно глянул на него Дениска. – Меня все интересует. И разговоры местных жителей тоже. Мы же знаем, что дыма без огня не бывает. И разговоров на пустом месте тоже. Не так ли, Есения Семеновна?
Ну как же у него красиво получалось выговаривать ее имя! Нежно, уважительно.
– Верно, – спохватилась она, кивнула в ответ на его вопросительный взгляд. – Люди говорят не просто так. Могут приукрасить, конечно, не без этого. Но, как вы правильно отметили, дыма без огня не бывает.
– Итак, что за разговоры по поселку ходят?
– Во-первых, люди говорят, что Стас Кулаков вернулся на родину не с пустыми руками.
– О как! А с чем же?
Николаев с сомнением покачал головой и прищурился, вспомнив состояние счетов погибшего Кулакова.
– С полными сумками денег, – чуть подавшись вперед, прошептала Есения Семеновна. – Сама не видела, врать не буду. Но говорят, что привез денег две сумки.
– Эти сумки, я полагаю, кто-то видел?
– Да. Видели люди.
– Какие люди? Это важно, Есения Семеновна. И эти люди не просто болтуны, а важные свидетели. Вы вот от кого услышали?
Она думала недолго, тут же вспомнив очередь в магазине и оживленный разговор на тему пожара в старом проклятом доме.
– Так Настя-продавщица и сказала. А ей кто-то из охранников бизнесменши нашей.
– Антонины Ишутиной?
– Да. Другой у нас нет. – И она тут же поправилась, перекрестившись: – Не было то есть…
– А где видели его с деньгами охранники, не помните? Что на этот счет говорила Настя-продавщица? И кого из охранников называла?
Николаев посмотрел на участкового. Тот подпирал притолоку и фыркал на каждом слове Есении Семеновны. Денис сделал суровым взгляд, одергивая весельчака.
– Он же поздно в тот день приехал, – начала вспоминать подруга его матери. – Остановился на блок-посту. Его ведь пропускать не хотели. И что, что свой? Пропуска нет, прописки поселковой нет. Стас будто орать начал. Деду звонить. А тот трубку не брал. В больнице лежал. Может, на процедурах каких был. Вот тогда-то он сумку-то и открыл. Сначала будто одну, а там деньги не те.
– Что значит «не те»?
– Заграничные какие-то. Тогда он вторую сумку открыл, а там рубли. Он ребятам и отсчитал. Ну, его и пропустили. Сказали, что это его… – Тут она задумалась, чтобы повторить точно, как сказали охранники на въезде, а не выдумывать от себя. – Входной билет, вот как они сказали.
– Итак, Есения Семеновна, подведем итоги, – молитвенно сложил руки перед грудью сын Марии Ивановны. – Есть свидетели – сотрудники охранной службы, работающие в вечер возвращения Станислава Кулакова в поселок. Они видели, что Станислав привез с собой две сумки денег. В одной была валюта. В другой рубли. Правильно я понял?
– Да. Так говорят. Настя, продавщица, сказала, – уточнила она на всякий случай. А то вдруг он забыл.
– После того как Станислав Кулаков вернулся в свой старый дом, кто-то убивает его и дом поджигает, чтобы скрыть все улики. Мотив теперь более или менее ясен: грабеж.
– Товарищ майор, я бы… – с легким фырканьем начал говорить участковый Володя Хмыров.
– Ты бы сейчас, капитан, пошел и выяснил у Насти-продавщицы, от кого она слышала это. Выяснил бы, кто конкретно пропускал через шлагбаум Кулакова той ночью. И доставил их сюда. Ко мне. Для серьезного разговора. Вот ведь…
«Уткин. Засранец! – подумал, не озвучив, Николаев. – Разве не слышал о разговорах
