все слезы выплакала из-за тебя — это тоже, представь себе, ответственность! Да ты сам еще ребенок! Я считала, что у нас серьезные отношения, и я хочу в них взрослого, ответственного человека, который будет работать над ними вместе со мной и не бросит меня при первой же проблеме. Проблеме… Смешно! Разве это проблема? Если бы я серьезно заболела, ты бы тоже просто взял и ушел?
— Не сравнивай!
— Почему? Болезнь — это тоже ответственность, и намного сложнее, чем ребенок и тем более, чем поговорить. А если бы я сказала тогда, что беременна, ты бы уехал в свою Италию, сбежал бы так же, как и мой отец?
— Оля!
— Тогда знай это: я беременна!
Вода хлынула из невидимых щелей, и всю лестничную клетку затопило… Плотный вязкий студень — очень тяжело двинуться, а я не мог даже вдохнуть. Оля сразу помутнела, как если бы ее накрыли грязным стеклом, голос доносился издалека, а его еще перебивало жужжание мыслей. Над ухом шумит, гремит, хотя течения нет, просто стоячая вода, я аж расслабился, почти не держался на ногах, но и не падал.
— Не знаю, что тебе даст эта информация, но как отец ты должен знать. А теперь иди, куда хочешь, и делай, что хочешь. Можешь хоть до конца жизни прятаться на своей фабрике или и правда уехать на родину. Отлично звучит, ведь зачем тебе я и твой ребенок! — Она плакала уже навзрыд, а слезы катились по щекам булыжниками, но не падали, просто смешивались с водой вокруг. — Давай, уезжай — катись отсюда ко всем чертям! А мы с малышом и сами справимся…
Оля поворачивалась долго, целую вечность, а я пытался догнать ее, но тянулся на каком-то атомном уровне, с виду казалось, что так и стоял, по сути тоже. Дверь хлопнула без звука, хотя должно было быть громко, как взрыв гранаты, по крайней мере, меня ранило кучей осколков, так больно, что я наконец вдохнул, впервые за все это время.
И захлебнулся, утонул окончательно.
[1] Сукин сын! (с итал.)
29.09.199 X г., 06:25 PM
Улицы Юго-Восточной части города
Поразительно, что даже в моменты осознания собственной ничтожности, безнадежности, когда ничто в целом мире не держит человека и нет такого существа, которое радовалось бы ему и ради которого он хотел бы продолжать жить, нелегко решиться шагнуть за край. Древнее проклятое чувство, заложенное Господом в каждое здравое создание: инстинкт самосохранения. У человека, в отличие от животных, он, по сути, бездумный, усиливался зовом разума и тяжестью размышлений. К примеру, страх того, что «после» ничего не случится и всякая твоя мысль угаснет безвозвратно. И конечно же, страх лишиться всего земного — если не материальных благ и семьи, чего я и так уже был лишен, то возможности нового вдоха. С физической стороны удручало, что любое лишение себя жизни предполагает ту или иную степень болезненности: удушение в петле или под водой, передозировка лекарствами или прыжок с высоты, — и, быть может, это сдерживало меня сильнее всего остального. До той минуты я считал, что самоубийство — удел слабовольных, жалких людей, проявление слабости духа, но ведь как парадоксально вышло: чтобы решиться на подобное (будучи в ответственном здравии духа), нужно иметь силу превозмочь все человеческое и животное, что в нас есть.
После музыкального бара я направился домой в пустынном одиночестве. Удивительно, но меня не терзали переживания, и даже при желании +я не смог бы думать о них. Напротив, мне стало страшно от того, с какой ясностью ума я посмотрел вниз, будучи почти на середине моста: не просто посмотрел, а всмотрелся в эту темную гладь, точно чувствуя жуткий, манящий зов. Взявшись за перила, я провел так несколько минут, впервые за долгое время ощутив странное спокойствие и легкость бытия. Робкое течение было заметно лишь в отражении лунного диска, где поблескивали крохотные волны, исчезая во тьме за его краями. Свежий речной бриз мягко ласкал лицо, навевая сладкое чувство дремоты. Позади не слышалось ни звука, ни шороха, словно в мире остались я, луна и эта пропасть длиной в горизонт.
Так наслаждаются жизнью, когда чувствуют, пусть и подсознательно, что это последние ее мгновения: конец.
И пусть в тот миг жизнь казалась даром, а не наказанием, эта страшная мысль все-таки вспыхнула в сознании: может, прекратить все, абсолютно все, здесь? Впервые я задумался об этом всерьез, скрупулезно взвешивая решение, как иной размышляет, не прикупить ли ему новый костюм или повременить еще месяц-другой. Ужасало и то, что это происходило не в бреду, не в болезненной тоске и не во власти гнева. Я смотрел вниз, пока глаза не иссохли настолько, что пришлось моргнуть, и с трепетом обнаружил себя на осыпающемся краю моста по ту сторону перил, где едва помещалась подошва туфлей. Казалось, разум сделал выбор, но тело сопротивлялось, держась за ржавый металл с небывалой силой и напряжением мышц. Нужно было всего лишь сделать шаг… Одно действие, которое решило бы все накопившиеся проблемы.
Мне стало интересно, опечалится ли кто-нибудь этим событием? Возможно, Роберт, Отто и Гилберт, но не более чем эмпатической, заученной грустью, какая бывает от известия о смерти давнего знакомого. Я был уверен, что Фелиция с Виктимом тоже оденутся в траур на время, а позже лишь облегченно вздохнут. Трижды мне доводилось отпускать перила и отклоняться вперед, как бы репетируя, проверяя себя, но всякий раз ледяной страх в животе побеждал. Возненавидев себя за слабость, я задумал последний, серьезный раз, перед которым взглянул ввысь, на истинный образ луны, и попрощался с Виктимом (отчего-то только с ним). «Прости, сын, что не могу быть тебе хорошим отцом».
Едва я превысил угол в девяносто градусов, готовый устремиться вниз, как схватился за перила с небывалой силой и скоростью, по воле того проклятого инстинкта. О как я был ничтожен; даже в самом ничтожном действии ничтожен!
— Давай вместе, — послышался голос слева от меня.
Признаться, я испугался и вздрогнул, отломив часть камня от края моста. Осколок с плеском упал в воду. Подобным моему образом на расстоянии десятка шагов стояла женщина зрелых лет в ослепительно-белом, подчеркнутым временем суток, платье. Одна рука ее была протянута мне ладонью вверх, а другая держалась за перила, размашисто дрожа, как парус на беспокойном ветру.
— Что «вместе»? — сказал я, не успев осознать происходящее: уж не ангел ли спустился, чтобы провести меня в последний путь…
— Прыгнем.
Я напрягся зрением и рассмотрел
