Ознакомительная версия.
— У этого аромата такая тяжелая судьба, — продолжает парфюмер, вертя перед своим носом красной крышечкой от флакона. — Генриху Брокару приходилось постоянно доказывать, что его духи не только не хуже, но и много лучше французских. Потом его фабрику национализировали большевики. Любые французские духи из магазинов исчезли. И к «Красной Москве» стали относиться как к чему-то безальтернативному, чем пользуешься от безысходности. Потом появился импорт, и «Красная Москва» стала скорее символом бедности. Настоящие французские духи стоили дорого, отечественный парфюм был доступнее. Я не хочу умалять достоинства «Клима» и «Мажи Нуар». Но автор «Красной Москвы» — тоже француз, причем как парфюмер он был на порядок талантливее, смелее, оригинальнее своего поколения…
Кажется, я начинаю понимать, к чему вся эта длинная предыстория. К тому же я подслушала разговор — Орехов жаловался анонимному собеседнику на то, что у него пропали духи «Красная Москва». Надо полагать, речь идет о каком-то старинном раритете. Вряд ли современный недорогой «кирпичик», продающийся в любом магазине, заинтересовал грабителя и убийцу. С этой старинной «Красной Москвой», скорее всего, связана не совсем чистая история. Иначе Орехов бы предпочел иметь дело с полицией, а не с шантажистом.
Я озвучиваю свои выводы, а Орехов быстро-быстро кивает головой, как китайский болванчик. Потом он уточняет детали — и я вижу картину российского бардака и рвачества в наихудшем его проявлении.
Итак, да — пропали духи «Красная Москва». Очень старые, скорее всего, им было более ста лет, и их готовил если не сам Генрих Брокар, то его сыновья-парфюмеры. Драгоценная жидкость сохранилась прекрасно. Главные враги духов — свет и жара, а еще перепады температур. Старинные духи были налиты в непрозрачный, инкрустированный драгоценными камнями флакон и хранились в запасниках известного российского музея (где имелись явные проблемы с обеспечением сохранности экспонатов, но вот постоянную температуру поддерживать умели).
— Флакон — это отдельное произведение искусства. Раньше «Красная Москва» называлась иначе — «Любимый букет императрицы». Флакон отлили из хрусталя, в форме букета, причем состоял этот букет из тех же цветов, которые входили в пирамиду! Хрустальные цветы были украшены драгоценными камнями, стебли отделаны малахитом, сама корзинка переливалась великолепным коньячным топазом, и…
Перебиваю этот восторженный поток:
— У кого и за какую сумму вы это купили?
Парфюмер тушуется, смотрит враждебно. Потом, похоже, решается:
— У сотрудника музея Тимофея Веремеева. Я разговорился с ним. Он проводил экскурсию по залу, где было много предметов, связанных с парфюмерией. Представляете, надушенные веера и перчатки до сих пор хранят аромат — а ведь прошло уже более ста лет! Вот что значит натуральное сырье и качественные компоненты! Амбра, кажется, может благоухать вечность!
— Вы сказали Веремееву о своей профессии и он предложил купить раритет?
Орехов кивнул:
— Да. Ну, конечно, не сразу. Пару раз мы встречались за ленчем, он присматривался ко мне. Потом решился. Средства у меня имелись — как раз накануне мне перечислили крупную сумму денег, мой гонорар за парфюм для знаменитой зарубежной компании. К сожалению, российские парфюмеры не могут афишировать свою работу для известных брендов. Нас используют как гастарбайтеров. Но лучше анонимная работа, чем отсутствие работы… Да, так вот — стоил этот старинный флакончик, как новый джип. Но для меня его ценность неизмеримо выше. Я обожаю все, что связано с историей парфюмерии, а этот флакон, похоже, принадлежал императорской семье и был сделан по заказу тех самых Брокаров…
— И что, вы хранили такую дорогую вещь в мастерской?!
Стас вздохнул, встал с дивана и нервно заходил по комнате.
— Да. Хранил. А что толку в ценных вещах, которые лежат в сейфе? Я хотел видеть этот флакон, чувствовать его энергию. Иметь возможность показать любому клиенту тот самый старинный аромат… За сохранность духов я не переживал — у меня тут климат-контроль. Флакон абсолютно непрозрачный. Крышка притерта плотно-плотно, контакт с воздухом многие годы был исключен. Я не уловил в духах ни одной битой ноты. Ах, знали бы вы, как он звучал! Глубоко, объемно — и вместе с тем очень, очень тонко! Натуральные компоненты — сейчас таких не достать. Но… Да, Тимофей продавал мне этот флакон с одним условием — не демонстрировать его никогда. Владеть, наслаждаться, но не на публике.
— Он боялся, что о незаконной продаже станет известно? — догадалась я, испытывая острое желание усадить парфюмера на место, так как от его лихорадочных метаний у меня рябило в глазах. — Но как Тимофей мог узнать об условиях хранения флакона? Вы могли наврать ему, что духи лежат в сейфе. Или он в гости пришел?
С печальным выражением лица Орехов развел руками:
— Сила рока, воля случая. Однажды он собирался зайти в мастерскую — и я унес флакон. Но наверное, правду говорят: чему быть — того не миновать. Оказалось, что его родственнице, так же как и вам, подарили сертификат на посещение моей парфюмерной мастерской. Она заметила флакон, заинтересовалась, я показал ей эту вещь. В общем, Тимофей все узнал. Накануне убийства он звонил мне. Разговор был резкий, неприятный, с угрозами… После того как мы обнаружили труп, Веремеев опять набрал мне. Он как будто бы чувствовал, что случилось непоправимое. Я решил после всего произошедшего воздержаться от прямых обвинений, рассказал про кражу и убийство. Мне кажется, когда идешь по пути резких наездов — человек вынужден защищаться, и сложно понять, насколько он искренен. Я выбрал другую тактику, хотел показать свою растерянность, страх.
— И что вы поняли по реакции Веремеева?
— Он был неприятно удивлен и напуган. Просил меня не говорить ничего полиции о флаконе. Он сказал, что для музея как-то получилось подчистить документы, уничтожить информацию о поступлении в фонд этой вещи. А теперь он очень боится, что наши махинации вскроются.
— Вы верите ему?
— Да. Он интеллигентный человек. А тут — украсть, убить. Нет, невозможно. Не могу себе представить.
— Да, наверное, подозревать этого Тимофея не надо. — Я тоже встала, подошла к окну, открыла форточку. Ароматы мастерской, доставлявшие сначала мне неимоверное наслаждение, через час сжали голову, как тиски, и я почувствовала даже обычно несвойственное моему организму повышение давления. — У него же нет гарантий, что вы не станете откровенничать с полицией. Да, он вернет флакон на место. Но могли появиться ваши показания о незаконной продаже — и он огреб бы по первое число. Это же подсудное дело, и никакая вещичка стоимостью джипа не заменит свободы…
На всякий случай я все-таки попросила Орехова написать мне телефон Веремеева. К счастью, выяснилось, что номер автомобиля музейного работника Стас тоже запомнил — он отличался от номера его собственного авто всего на одну цифру.
Я подумала, что при помощи Седова (который, в свою очередь, загрузит своих оперов парой-тройкой телефонных звонков и запросов) мы очень быстро поймем, находился ли в момент совершения преступления Веремеев возле парфюмерной мастерской.
Данные по пеленгации мобильного телефона позволяют точно определить квадрат нахождения абонента. С камер видеонаблюдения, установленных на дорогах, можно легко получить сведения об автомобиле с конкретным номерным знаком. Конечно, остается вариант предусмотрительности преступника, который заранее заботится об отсутствии следов мобильного телефона или автомобиля. Что ж, обнаружение такой ситуации — тоже информация, свидетельствующая об определенном раскладе…
Получается, что флакон видели клиенты, приходившие в парфюмерную мастерскую. Флакон видел убиенный лаборант Юрий Иванов, он тоже мог кому-то сообщить. Вот по этим направлениям я стала бы пытаться искать предполагаемого вора и убийцу.
— Как давно у вас находился раритетный флакон? — поинтересовалась я, с тоской оглядываясь по сторонам. Мне очень хотелось пить, а вот кулера с водой поблизости что-то не было видно.
— Всего две недели.
— Ага, значит, уборщица тоже видела флакон?
— Нет. Она из Украины, ездила домой. Вернулась только после убийства. И старинной «Красной Москвы» в мастерской уже не было.
— А вы фиксируете своих клиентов? Наверное, у вас есть ежедневник?
— Конечно. — Орехов подошел к подоконнику, взял записную книжку, открыл ее — и присвистнул.
Когда я подошла ближе, то поняла причину удивления.
Часть листов в блокноте была грубо вырвана.
Значит, я была права в своих выводах, имя убийцы имелось в списке недавних посетителей. И он позаботился о том, чтобы сохранить инкогнито.
Странно, что блокнот не изъял Миронов. Хотя, с другой стороны, он мог еще не отрабатывать версию с клиентами и был так взволнован обнаружением на орудии убийства моих отпечатков пальцев.
Ознакомительная версия.
