- Экспертиза нужна? - спросил Яков, дернув щекой.
- Зачем? Вы, - он обратился к Линеву, - дайте нам письменное заключение, хорошо? Будем обязаны. И включите туда описание, пожалуйста. Оболенский, обеспечьте молодому человеку приличные условия для работы. Всего вам доброго, спасибо.
- Егор Михайлович, но шпага есть, она существует, - жалко упорствовал Яков. - Я уверен.
- Откуда такая уверенность?
- По списку Пахомова я встречался со многими людьми. Следов шпаги действительно нет, тут и правда все глухо. Но у меня создалось впечатление, что кто-то параллельно с нами - вы только не ругайтесь, - а, может и немного впереди, тоже ищет эту шпагу. Нет, ничего конкретного. Правда, один коллекционер - он собирает автографы великих людей - сказал мне задумчиво: "И что это их на воробьяниновскую мебель потянуло". И все, больше я от него ничего не добился.
- Черт знает что! Это не расследование, это какие-то скачки с препятствиями, - сказал Егор Михайлович.
- Конкур, - уточнил грамотный Яков.
- Точно, - похвалил его начальник. - Конкур со шпагой. Вот что, даю слово: выиграете скачки, найдете шпагу - усы сбрею. Идет? И очки в открытую носить буду.
- А разве они у вас есть?
- Чтобы разглядеть вас, Щитцов, без очков обойдусь. А уж усы к тому времени наверняка будут. Идите разбирайтесь с Павликом. И выше нос, у вас еще все впереди.
- Дурак я, - искренне сказал Павлик.
- Наконец-то, - вырвалось у меня.
- Да, дурак. Я Ленке подарок хотел сделать. Попросил мать, чтобы показала ей шпагу. Думаю, Ленка в восторге будет. Ну, немножко огорчится, что у нее такой нет. А я ко дню рождения сделаю ей копию, да еще лучше. Так хотелось ее порадовать. Одни ведь ей неприятности от меня. И сделал сами видели. Запонки, правда, спер. Маман все равно бы их не отдала. Тысячи промотала, а копейки считает... И черт меня дернул, когда Мишка шпагу увидел, похвалиться, что она настоящая! Детство какое-то! Ну вот и доигрался, ребеночек!
- Почему же ты сразу не сказал нам все? - спросил я.
- Потому что вы не видели того, который под аркой. Сейчас бы я убил его, а тогда испугался. Ведь я даже не чувствовал, как Мишка бил меня, я видел только глаза... этого... пока не упал. Если б не он, я бы Мишку двумя ударами свалил.
- Да, Паша, это очень опасный преступник. Но он скоро будет задержан. И никогда уже... в общем, ясно?
- Так где же эта чертова шпага? - вдруг взорвался Яков.
- А что ты орешь на меня? - взвился Павлик. Этого уж я совсем не ожидал. - Лысый!
- Где лысый? Где лысый! - завопил Яков, наклоняя голову.
- Брек, - сказал я. - Шпага есть. По крайней мере, Павлик ее видел.
- Видел один раз, даже в руках держал.
- Ничего себе, - усомнился Яков. - Один раз видел и такую копию сделал?
- Я в детстве рисовал. Очень неплохо. Вообще, я талантливый, я все могу.
- Ну раз уж ты такой, помоги нам. Я чувствую, что нам не хватает малого. Одного звена, - сказал Яков. - Что меня настораживает: я за эти дни столько людей перебрал - и никаких следов шпаги. Профессор действительно хотел передать ее в музей, в дар государству?
- Скорее удавится. Это они с маман что-то крутят. На старости лет. Я тут кусок их разговора услышал: они меня не стесняются, за дурачка считают, так что при мне доругивались. Я, конечно, ничего не понял, но одну фразу запомнил... сказать?
- Какую же?
- Маман в позу стала, руки заломила и изрекла: "Николя, не вздумайте хитрить. Имейте в виду, что у вас есть определенные обязанности по отношению ко мне. Я не прощу обмана. Если пожалеете половину, потеряете все..."
- Ну и что это значит?
- Откуда я знаю? Что угодно может значить. Только я почему запомнил: пан профессор позеленел после этих слов.
"А ведь Пашка что-то знает, - подумал я. - Или догадывается".
- Ладно, - сказал Яков. - Дуй домой, приберись как следует (Сережка мне говорил, какой у тебя беспорядок - ужас! - не стыдно?) и езжай за Леной. Она ведь думает, что ты украл шпагу.
- А... этот?
- Этот - наша забота. Вы теперь с ним только на очной ставке встретитесь. Пока!
"Фон Хольтиц выбрался из России. Смертельно усталый, больной, он стоял в парадной зале замка, низко опустив поседевшую голову, и основатель рода, как живой, с брезгливой ненавистью смотрел на него с качавшегося от сквозняка портрета, положив левую руку на эфес шпаги, утраченной безвозвратно, утерянной навсегда.
Гнев отца, престарелого фон Хольтица, описанию не поддается, а последствия его сыграли роковую роль в судьбах его наследников и потомков, вплоть до наших дней.
- Подними голову, несчастный сын мой, - тихо и твердо говорил он. На нашем родовом гербе семь шлемов, это семь поколений воинов-победителей, предпочитавших смерть бесчестью; ты знаешь его цвета: золотой, червленый и лазурный - это знатность и богатство, храбрость и великодушие... Я велю обвить гербовый щит черной лентой, олицетворяющей непроходящую печаль. Мне жаль тебя, но еще больше жаль нашу славу.
Юный фон Хольтиц, похожий на старика, прожившего долгую и трудную жизнь, сделал шаг вперед и протянул к отцу дрожащие руки:
- Отец, я вернулся домой...
- Остановись! У тебя больше нет дома. Ты можешь вернуться в замок только со шпагой в руке. И тогда я обниму тебя на пороге. Ступай.
В ту ночь Иоахим фон Хольтиц написал завещание и скончался в кресле, напротив портрета, перед пустой каминной полкой.
Волей покойного старый замок, и земли, и все достояние рода мог унаследовать лишь тот, кто вернет под родимый кров священную реликвию когда бы и как это ни случилось...
В ту же ночь на голой земле, под древним буком, свидетелем давних времен и событий, глядя на мрачные окна-бойницы, где лишь изредка мелькал кровавый свет, умирал и прямой наследник покойного - юный и постаревший гусар фон Хольтиц. Он умирал с открытыми глазами, потому что лишь смеживал тяжелые веки, как вставали перед ним страшные видения: в зареве пожарищ гневные опаленные лица, разинутые в яростном крике рты, зимняя дорога, усеянная замерзшими трупами, кровь и пепел. Он чувствовал тяжесть проклятий из глубины веков, над ним витали грозные призраки древнего рода, и, уронив голову на грудь, он сам превратился в призрак, в еще одно туманное привидение старого замка над рекой...
С той несчастной поры словно черный рок неумолимо преследовал род Хольтиц, словно не стало незримой силы, охранявшей его славу и могущество.
В замок дважды ударяла молния, и он выгорал до серых камней, из которых были сложены его стены. Дважды случалось наводнение, и он был затоплен, и из мрачных подвалов выносило бурной водой полуистлевшие кости. Болезни и банкротства, несчастные случаи на охоте и обдуманные преступления - все обрушилось как божья кара, как жестокая воля провидения на потомков Иоахима фон Хольтица.
Поэтому никто из его прямых и непрямых наследников не оставлял надежды и попыток прервать этот поток несчастий, вернув на место священную шпагу, а вместе с ней - славу и богатство, спокойствие и счастье.
Один из них, наиболее решительный и обремененный долгами (история не сохранила, к сожалению, его имени), даже вступил в польский легион и участвовал в Крымской (Восточной) кампании 1853 - 1856 годов, чтобы на правах завоевателя пошарить по стране, отыскать утраченную шпагу.
Двое других рвались в Россию, когда загремела первая мировая война, но также не добились успеха. Да и мыслимо ли в бескрайних просторах огромной и непонятной страны разыскать потомков какого-то Pachomky из деревушки с таким трудным русским названием, что оно, передаваясь из поколения в поколение, изменилось до неузнаваемости?
Но игра стоила свеч. И вот в июне 1941 года барон фон Трахтенберг, искусствовед, представитель одной из боковых ветвей рода фон Хольтиц, облаченный в черный мундир, используя старые связи, добивается назначения в специальное подразделение СС, которому поручено на оккупированной территории "брать под свою охрану" музеи и частные коллекции.
Имея широкие полномочия, применяя "особые методы допроса", энергичный барон наконец напал на след. След был хороший, четкий, но вел... в Москву. Можно представить, с каким нетерпением ждал господин Трахтенберг ее падения.
Не дождался.
Но надо сказать, что ему все-таки повезло - домой воротился. Правда, теперь ему дорога в Москву была заказана навсегда. И все, что узнал, барон фон Трахтенберг под великим секретом, когда пришла тому пора, сообщил своему сыну, уповая на его фамильные качества - настойчивость, беспринципность и изворотливость.
Господин Трахтенберг-младший был достойный представитель нынешнего поколения древнего рода. И хотя родился он не так, как было принято у фон Хольтицев - со шпагой на бедре, а со счетами в руках и кучей закладных в ящиках бюро, настроен он был весьма воинственно. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось. Фирма газонокосилок, в которой терпеливый господин Трахтенберг начинал простым коммивояжером и добрался до поста одного из ее руководителей, жестоко прогорала. Все возможные меры только продлили бы ее агонию. Нужны были действия решительные, нужен был капитал.
