— Либо совсем наоборот! — дополнил Валманн рассуждения Энга. — А вдруг он скрывает самое важное именно таким образом — выпячивая другие вещи, историю о болезни, скорбь и печаль, и делает это так открыто и откровенно, как только можно желать. Вроде бы. — Он вспомнил уклончивый ответ Эдланда на вопрос о том, чем он занимается. «Я частично на бюллетене и работаю на полставки, но когда я на службе, то работаю с людьми», — ответил он без тени иронии. «Я обнаружил, что многим еще хуже, чем мне, и что я могу, собственно говоря, даже им помочь».
— Разве может быть что-то важнее, чем снять с себя обвинение в убийстве? — Энг хлопнул ладошами по столу с выражением лица, которое ясно свидетельствовало, что отсутствие у свидетеля паники во время допроса уже само по себе вызывает подозрение.
Валманн ничего не ответил, а продолжал перелистывать свои записи, как будто надеялся на чудесное откровение, которого, как он знал, там нет и быть не может.
— Он ничего не отрицает. Кроме одной-единственной вещи — что он ее убил.
— Одна только маленькая чертова деталь… — В голосе Энга сквозило раздражение. — Но прежде чем мы успели спросить об этом, он сам сказал, что послал ей букет красных роз на следующее утро. Обрати внимание, он отправил их с посыльным, а не принес сам.
— Может быть, он знал, что прийти на место преступления рано утром — это выше его сил?
— Он живет на другой планете. — Энг зажмурил глаза и потряс головой, как будто хотел стряхнуть с себя неприятное зрелище.
— Или же он совершеннейший психопат, которому удается отключить реальность, когда ему это удобно. Таких типов не уличишь даже на детекторе лжи.
— Ведь мы, черт возьми, и не психологи!
— Нет, мы следователи, — констатировал Валманн, как будто сам нуждался в подтверждении этого факта. — И расследуем дело об убийстве, имея одного подозреваемого, у которого были и мотив, и возможность, который характеризуется девиантным поведением и дает неубедительные объяснения своим поступкам. Но…
— Но руки у него не в крови.
— Да, руки не те… — Валманн огорченно вздохнул.
— Кстати, отпечатков пальцев на месте преступления нет — по крайней мере, пока не обнаружено.
— Ценность всего того, что нам удалось узнать, целиком зависит от результатов технического исследования волос, тканей и прочего. И разумеется, времени смерти. Если вскрытие покажет, что она умерла в начале вечера, то у Эдланда есть лучшее в мире алиби: вся команда следователей, которые хотят его прищучить, видела его в баре. И у нас опять nada![7]
— Ба, я и не думал, что ты знаешь иностранные языки. — Энг одобрительно кивнул.
— Мы с Анитой собираемся поехать в отпуск в Испанию, — признался Валманн и осознал в тот же момент, что сегодня даже не вспомнил об Аните. — Он, впрочем, был женат.
— Кто?
— Наш друг Эдланд.
— Неужели? А как же вся эта болтовня об одиночестве, о том, что Карин Риис была первой и единственной женщиной, которая что-то для него значила?..
— Я обратил внимание на его безымянный палец. На нем типичный след. Золотое колечко довольно долго на нем сидело.
— Он скоро попадется, — произнес Энг низким глухим голосом, словно дичь только что сбежала от него в подлесок и он готов продолжать преследование. Все уже знали, что он заядлый охотник на лосей.
Когда Валманн вновь включил свой мобильник, он нашел там два сообщения от Аниты, а между ними кучу обращений от прессы с просьбой: «Позвоните мне по номеру…» Он тщательно удалил все сообщения, а затем набрал номер Аниты.
— Привет, ты звонила?
— Да, но ты не отвечаешь.
— У нас здесь дел по горло.
— Дело об убийстве? Да. Я читала в газете.
— Н-да. Мрачное дельце.
— И оно, конечно, тебе досталось?
— Моене заботится о своих сотрудниках. Когда ты возвращаешься?
— Послушай, я поэтому и звонила… — Она заговорила слабым и тихим голосом, что было совсем на нее не похоже: — У Биргит большие проблемы. Она съехала от этого парня, а он ведет себя не очень хорошо.
— Хочешь сказать, что он скандалит?
— Во всяком случае, угрожает. Я думаю… Я точно не знаю, Юнфинн, но у меня такое чувство, будто он ее бьет. Она не хочет об этом говорить. Ей сейчас очень плохо, так что я, пожалуй, останусь еще немного и поддержу ее. Ей это нужно. До завтра… Хорошо?
— А что, нельзя этого типа привести в чувство?
— Она не хочет заявлять на него в полицию.
— Ну раз так…
Старая история. Женщин бьют, а они не хотят заявлять в полицию на обидчика или же забирают свое заявление, слега «одумавшись». Он несколько раз имел дело с такими случаями и никак не мог понять, что творится в голове у этих женщин.
— Тебе легко говорить, Юнфинн. — Голос Аниты звучал тихо и убедительно, как будто это касается не только подруги, но и ее.
— Знаю, — вздохнул он. — Я только никак в толк не возьму, почему они позволяют этим негодяям так легко отделываться.
— Ты мужчина.
— Признаю, виновен! Надеюсь на мягкий приговор.
— Как насчет «пожизненного»? — пробормотала она ласково и тихо засмеялась. Это радовало.
— Ну конечно же оставайся. — Он почувствовал облегчение, уведя разговор прочь от этой темы, которая его всегда возмущала. К тому же можно будет потратить субботний вечер, чтобы поразмышлять над убийством Риис и попытаться, во всяком случае, как-то связать воедино отдельные факты. Дело расследуется пока еще только двое суток, есть улики и находки, указывающие в разные стороны, а также двое вполне правдоподобных подозреваемых, имеющих вроде бы алиби. Таков итог на данный момент.
Может быть, ему следует воспользоваться возможностью и заняться сыском в городе, подумал он. Попытаться разузнать что-нибудь об Эдланде. Побродить по следу одинокого волка. Выяснить, что еще прячется за этой ухоженной внешностью, которая, как выяснилось, скрывала довольно-таки издерганные нервы.
— Передай ей привет от меня и скажи, что ей следует обезвредить этого типа как можно скорее. Добиться решения суда о запрете на посещение. Помоги ей в этом. Таких мужиков не исправишь. Станет только хуже, а кончиться может трагически.
— Да что ты говоришь, Юнфинн!
— Извини. У меня перед глазами совсем свежая жертва домашнего насилия. Свежайшая, можно сказать…
— Попробуй расслабиться, дорогой.
— Сама попробуй. Я думал, что ты поехала встретиться с подругой, чтобы расслабиться, а смотри, что получается…
— Жизнь иногда преподносит всякую гадость.
— Возможно, — ответил он и понял, что слишком затягивает разговор. Было приятно слышать ее голос. Как хорошо, когда есть по кому скучать.
— Мы попробуем опровергнуть твою теорию, когда ты завтра вернешься домой.
— Целую, — прошептала она ему на ухо и отключилась.
В столовой сидел Энг, ел бутерброд с ветчиной и пил колу. Валманн присел за столик с чашкой кофе.
— Послушай, не прогуляться ли нам с тобой по городу чуть попозже? — спросил он.
— У тебя большие планы?
— Да кое-чем заняться в центре.
— Отлично. — Энг переехал в город совсем недавно и не скрывал, что комната, которую он снял, не лучшее место, чтобы проводить там время.
— Я думал начать с бифштекса в «Ирландском баре», но вижу, что ты уже подкрепился. — Бутерброд с ветчиной исчез в два счета, пока Валманн пил кофе.
— Не страшно. Я обычно три раза в день ем горячее, — сообщил Энг и покачался на стуле.
— Тогда увидимся в Сторожке через полчаса.
— Идет. — Он выпил колу прямо из бутылки, тихо рыгнул и с довольной физиономией откинулся на спинку стула.
На совещание в Сторожке собрались почти все члены группы расследования в полном составе. Даже Рюстен зашел ненадолго. Так что в тесноватой, переполненной мебелью комнате для совещаний, которая в большинстве полицейских управлений зовется Сторожкой, плюнуть было некуда.
Валманн изложил состояние дела на данный момент.
Нольде сообщил, что ждет подкрепления от Уголовной полиции для дальнейшего сбора и анализа следов.
Фейринг и Вик поделились дополнительными сведениями. Речь шла о третьем соседе в этом квартале, одиноком пенсионере, который проводил время за чтением книг, кормлением птиц и выгуливанием собаки. Он сообщил полиции, что вовсе не знал, что сожитель милой и обаятельной Карин Риис съехал от нее. Наоборот, пенсионер утверждал, что часто его встречает и что тот посещает свое старое жилище на улице Фритьофа Нансена в темное время суток, когда все кошки серы. Свидетель, которого звали Эйвинд Граф, не скрывал, что никогда не чувствовал особой симпатии к этому человеку, особенно после того, как тот пнул ногой его собаку — пожилого и добродушного лабрадора, — когда тот заплутал и забрел на его участок. Тот, кто не любит собак, не может быть хорошим и порядочным человеком, заключил господин Граф.
