— Сейчас многие так хотели бы… Да не у всех получается.
— Попытаемся.
— Дай-то Бог… Трудно будет. — Участковый с усилием поднялся из-за стола и опираясь руками о стены направился к выходу:
— Все! Пока. Пора мне уже… и честь знать.
— Посидел бы еще? Сбегали бы, добавили?
— Нет. Надо идти.
Серега привел сначала себя, а потом милицейскую форму в относительно приличный вид.
— Ты как, в порядке?
— Нор-рмально!
Задержавшись в дверях, он обернулся к хозяину и тихим, но неожиданно трезвым голосом произнес:
— Вот что… Предупредить хочу. Как солдат — солдата. Не все у тебя чисто.
— В каком смысле?
Но участковый сделал вид, что не слышит:
— В общем-то, раньше мы действительно квартиры обходили, а сейчас… Какая там, к ядреной матери, профилактика подучетного элемента! Бардак в ментовке — полный. Но сюда меня шеф специально направил. На-стой-чи-во, понял? Сердитый такой был весь из себя, обиженный… По-моему, кто-то его напряг насчет тебя, персонально. Пометочку сделал. Так что, мотай на ус! До встречи.
— Счастливо. Спасибо тебе!
«Хороший парень, — умилялся Виктор, провожая гостя взглядом из-за окна. — И не мент никакой… Танкист он! По походке видно».
Рогов вспомнил про предостережение и пожал плечами: ерунда какая! бред! Пометки, крестики-кружочки. Плевать.
Не до них. Жизнь только начинается, и прожить её надо так, чтобы…
* * *
Буквально через несколько дней Виктор устроился на работу.
Относительно недалеко, на Васильевском острове — снабженцем в кооператив с поэтическим названием «Лана». Проработав там всего пару недель, он поймал… превосходный триппер.
— Ух ты, мать твою! — Перепугался Виктор и со всех ног бросился к доктору соответствующего профиля.
— Жениться бы вам, молодой человек, — с укоризной покачал головой врач-венеролог.
Рогов не возражал, но дальше благих пожеланий дело так и не продвинулось. Да и когда было думать о создании семьи, если днями, ночами, а то и сутками напролет был он занят поиском и закупкой всего, что необходимо для нормального функционирования кооператива.
«Лана» специализировалась на предоставлении богатым клиентам спиртного и дефицитных продуктов. В основном — для вошедших в моду увеселительных выездов в разные частные пансионаты, «оздоровительные комплексы» и бани.
Тогда, в начале девяностых, заведения подобного рода плодились прямо на глазах. Но, несмотря на суровую конкуренцию, процветали — ведь основную массу их посетителей составляла первая волна «новых руских»: бандиты, кооператоры, частные предприниматели средней руки и чиновники из бывших комсомольцев.
Гуляли широко, с размахом людей, ещё не привыкших к шальным деньгам.
Начиналось, обычно, с пышного застолья. Затем новоиспеченные дамы и господа устраивали всеобщее скотство, которое почему-то принимали за обязательный атрибут «сладкой жизни» высшего света. Завершала мероприятие пьяная потасовка, слезы, сопли и дружное тыканье мордой в остатки салата «оливье».
Работа в «Лане», конечно, выматывала, отнимая и силы, и время — но Рогову нравилась. Коммерческих подвигов на пользу родного кооператива он так и не совершил, однако обладал в глазах начальства другим, не менее важным качеством — надежностью.
Пил мало, поэтому всегда умудрялся дождаться кульминации в здравом уме и при памяти. Выждав момент, предшествующий затуханию веселья и мордобою, Виктор без разговоров сгребал шефа и его любовницу-секретаршу в охапку, загружал их в машину и вез по домам.
Разумеется, эта услуга дорогого стоила: все понимали, что преданный человек под рукой в эпоху разгула преступности куда нужнее даже самого расторопного снабженца. А то в одиночку, да «под балдой» можно было проснуться в темной подворотне не только без денег и шмоток, но и без остатков здоровья.
И все же, настал тот час, когда Виктору пришлось распрощаться с банно-увеселительным поприщем. Сначала на кооператив навалились нескончаемой чередой представители государственных инстанций — от могучего ОБХСС, до инспекции по труду и заработной плате. Затем их сменили «контролеры»-неформалы со стрижеными затылками и лепешками вместо носа, а в довершение всего кто-то обворовал офис «Ланы», вынеся оттуда все, вплоть до круглой печати.
Шеф Рогова, следуя русской традиции сначала запил по-черному, а потом и вовсе исчез из города с любовницей и остатками кооперативных денег. Виктор же, вместе с другими покинутыми сотрудниками, повздыхал немного, забрал трудовую книжку и отправился восвояси.
Работы в городе хватало, но все это было не то… Кем только он не побывал за месяцы, прошедшие после увольнения из «Ланы»! Сначала часами храпел в кабине давным-давно разобранного бензовоза, числясь автослесарем Севзапстроя.
Гордо именуясь коммерческим директором, мотался по лесхозам в поисках выгодных поставщиков хвойного пиловочника для фирмы «Дары природы».
В качестве инженера по технике безопасности шаркал подошвами по выцветшему линолеуму корпусов Электромеханического завода.
Развозил по магазинам и ларькам минеральную воду, протухший кетчуп, резиновые детские игрушки…
Потом был Рогов абсолютно независимым продавцом нутриевых шапок, копченой рыбы, подержанных автозапчастей — и даже судился на административной комиссии за продажу у метро бесплатных рекламных газет.
Но ни одно из этих трудовых начинаний не приносило ему ежемесячной суммы, хотя бы сопоставимой с размерами прожиточного минимума. Дни протекали один за другим — достаточно вяло и гадко, а светлое завтра все не наступало.
Зато вернулись ночные кошмары…
Наконец, устав от насмешек и сочувствия окружающих, Виктор решил примкнуть к славной когорте частных извозчиков. Для этого он пригнал из-за города и привел в божеский вид старый, изьеденный ржавчиной «Москвич». Машина досталась Рогову от отца, по наследству — в свое время мать пожалела её продавать, а потом уже просто никто не предлагал за эту развалину мало-мальски приличной цены.
Работал Виктор по свободному графику. А именно: когда хотел — выезжал, когда не хотел — тоже выезжал. А вот когда не хотел этого «Москвич» — тогда не выезжал. Ругаясь грязно, крутился он волчком вокруг вредной машины, пинал её по колесам и в конце концов лез с инструментами в двигатель или волок на подзарядку аккумулятор.
В итоге, на ремонт уходили последние силы и деньги. Но за неимением горничной, как говорится… Скоро Виктор окончательно втянулся в нарастающий ритм дорожного движения, и даже ощутил некую прелесть одинокого рысканья по разбитому асфальту ночного города.
Отмеченная в памяти Рогова лишь износом покрышек и литрами сгоревшего в двигателе бензина, прошла зима девяносто второго года. За ней, как и положено, вернулась в Питер робкая, гриппозная весна.
Работал Виктор, в основном, вечерами и ночью, а сейчас время близилось к обеду. Поэтому, он спокойно, не торопясь катил на своей развалюхе в гости к брату, на Шпалерную улицу.
Пашка, все-таки, сломался — пригласил посмотреть музей. Чувствовал он себя на теплой должности заведующего вполне уверенно: судя по тому, хотя бы, что и сабли, и орден из экспозиции уже украли, а Ройтману за это так ничего и не было.
По существу, музеем гордо именовалась довольно просторная, типовая «ленинская комната», по традиции украшенная лозунгами времен революции семнадцатого года и гипсовым бюстом Вождя. Помимо лозунгов, на стенах красовались широкие остекленные стенды с рядами исторических фотографий и выцветшими текстами пояснений. Для усиления идеологической нагрузки чья-то рука, руководствуясь принципом «кашу маслом не испортишь», поналяпала где ни попадя цветные репродукции с картин типа «Ленин в Разливе».
По-видимому, весь этот полиграфический натюрморт и считался музеем пограничного округа, так как других экспонатов в помещении не было. Впрочем, имелся ещё вытертый полумягкий стул и шифоньер без одной дверцы.
В нем, кстати, обнаружилась старая, замызганная шинель.
— Не иначе — Чапаева, Василь Иваныча? — Сделал большие глаза посетитель.
Нет, оказалось — шинель Ройтмана, с погонами и петлицами советского прапорщика, которые герои гражданской войны ещё не носили.
— Да-а, — покачал головой Виктор, окидывая взглядом окружающее убожество. — Это, значит, и есть музей?
— А ты чего хотел увидеть? — Обиделся Павел. — Может, метр колючей проволоки из Дахау? Или бороду Карла Маркса? Говорил же я — ничего здесь нет, полное запустение. Вон — скоро даже штукатурка со стен валиться начнет!
От нахлынувшего возбуждения хозяин начал неистово дергать и без того последнюю дверцу шифоньера:
