От нахлынувшего возбуждения хозяин начал неистово дергать и без того последнюю дверцу шифоньера:
— Кому это сейчас надо? Летописи боевой славы, отцовское наследие, дедовские заветы… С коро тут вообще ничего не останется, и меня в том числе, кстати. И так держат только, чтобы в наряды ходил.
Стоны заведующего жалобным скрипом подтвердила входная дверь, и в помещении появился плешивый, низкорослый дядечка лет пятидесяти с лишком. Одет он был несколько не по сезону — в дешевую корейскую куртку, отечественные полушерстяные брюки и полусапоги на молнии. В руке вошедший комкал шапку-ушанку из кролика, заношенную до состояния «воронье гнездо».
— Чем занимаемся? — С отзвуками тяжелого металла в голосе спросил мужчина.
— Да вот, товарищ подполковник, — ответил Ройтман, — брат навестил. Очень хочет на музей взглянуть, приобщиться.
— Ну, что же. Отлично, отлично… — кивнул вошедший, но Виктору почему-то показалось, что реплика эта не имеет к осмотру экспозиции ни малейшего отношения.
— Ройтман, ты завтра в наряд заступаешь. Остапчук в командировке, в Выборге — больше некому.
— А Шулепко? Он уже второй месяц не ходит, и ничего…
— Ты же знаешь. Шулепко по устному распоряжению допуска к оружию не имеет! Потому как, не сегодня-завтра будет комиссован. По здоровью…
Подполковник недвусмысленно покрутил пальцем у виска. Потом повернулся к выходу, но что-то удержало его на самом пороге.
— Постой-ка… Ты, случаем, не Левшова сын?
— Да, — смутился Виктор. — Его. А вы откуда знаете?
— Знаю, — довольно хмыкнул мужчина. — У нас, стариков, глаз наметанный. На отца ты похож — прямо копия… Нет, ну надо же! Стою, как осел — думаю: какой-такой брат к Ройтману приехал?
Подполковник прищурился:
— Да, помнится, мы с отцом твоим ещё в Риге, на срочной службе… У-ух!
Далее последовал неопределенный, но энергичный жест, который можно было расценить как угодно: от «водку жрали и латышек трахали» до «громили врага из тяжелых орудий».
В музее воцарилась тишина. Виктор не знал, что следует говорить в подобных случаях, поэтому тупо молчал и улыбался.
Но подполковнику, видимо, уже стало не до воспоминаний о минувшей молодости:
— Ну, что же… Смотрите, любуйтесь! — Распорядился он и не попрощавшись прикрыл за собой скрипучую дверь.
— Это ещё кто? — Виктор повернулся к двоюродному брату.
— Начальник мой — прямой и непосредственный. Подполковник Спиригайло.
— Скользкий какой-то. И давно он у тебя… прямой?
— С самого начала. Сколько помню — он все мной командует. В общем-то, неплохой мужик, но — чмошник. И жадный к тому же!
… А в это время тот, о ком шла речь, преодолев запутанные лабиринты этажей и коридоров управления, уже стучался в другую, обитую черной кожей дверь:
— Разрешите?
— Заходи, Семен Игнатьевич. Чем порадуешь?
Подполковник Спиригайло прошмыгнул через огромный кабинет и уселся уже без приглашения.
Напротив, за массивным полированным столом с полумраке задернутых штор притаился «сам» — Валерий Михайлович Заболотный.
Личность это была незаурядная и в определенных кругах хорошо известная. Достаточно сказать, что на нынешнюю скромную должность слетел он из кресла начальника отдела в политуправлении войск ПВО.
Жаль, конечно — должность генеральская, но… так уж вышло.
До определенного момента в карьере Валерия Михайловича Заболтного все было гладко. Неизменная способность находить общий язык с начальством и тихое покровительство Особого отдела являлись теми предпосылками, которые позволили довольно посредственному выпускнику военно-политического училища обойти на служебной лестнице своих куда более ярких однокашников.
Но вот на самом разгоне, когда позади была уже оконченная заочно Академия общественных наук, а в ближайшей переспективе, чем черт не шутит, перевод аж в аппарат ЦК КПСС… дорогу Заболотному даже не перешел, а перелетел какой-то немецкий сопляк.
Тогда, после наглого и демонстративного приземления Руста под самыми стенами Кремля, начальственные головы в системе противовоздушной обороны страны полетели с плеч, как в утро стрелецкой казни… Досталось всем — как поется в знаменитой песне «от Москвы, до самых до окраин, с Южных гор, до Северных морей».
Разумеется, не обошли вниманием многочисленные кровожадные комиссии и Заболотного. Собственно, от позорного увольнения его спасло только умение вовремя притвориться идиотом, да все та же негласная дружба с «компетентными органами».
Словом, для Валерия Михайловича наглая выходка немца обернулась всего-навсего понижением в должности и «ссылкой» в Ленинград.
А он и не огорчился:
— Лучше снова стать «рядовым» полковником при деле, чем знаменитым генералом на пенсии, — пробурчал себе под нос Заболотный, меняя погоны, род войск и то, что некогда называлось «нравственными ориентирами».
Произошедшее заставило его ощутить реальную близость неминуемого выхода «на заслуженный отдых» — неважно, произойдет это годом раньше или годом позже. Еще недавно, занятый непрестанным карабканьем вверх по служебной лестнице, он почти не задумывался о будущем. Но теперь, в преддверии гражданской жизни, остро ощутил личную бытовую неустроенность.
Да, конечно — имелись уже четырехкомнатная квартира, дача, машина. Взрослые дети тоже обеспечены, но… По сравнению со многими, более предусмотрительными коллегами из штабов и политорганов чувствовал себя Заболотный просто нищим.
Кое-что было, но хотелось — большего… Много и сразу!
… Картинно, не отрывая взгляда от серого монитора заморской диковины — компьютера Ай-Би-Эм, хозяин кабинета протянул Спиригайло руку. Тот правильно сообразил, что ладонь шефа предназначена не для рукопожатия, и поспешил вложить в неё потертую, набухшую документами папку:
— Здесь все.
— Ладно… А сам что думаешь? — Заболотный придвинул к себе документы, выключил «персоналку» и близоруко уставился в потолок. — Давай-ка что-нибудь новенькое, толковое. Пора уже!
— Мыслей разных много, Валерий Максимович, — невозмутимо ответил Свидригайло. — А вот решение пока просматривается только одно.
— Выражайся яснее.
Заболотный с достоинством оставил кресло и начал медленно прохаживаться по кабинету:
— Маленькое непонимание, Семен, всегда пораждает большое нелдоверие. Учти!
— Учту, Валерий Максимович, — кивнул Свидригайло, с трудом сдерживаясь. Дешевые киношные манеры, подражание расхожим персонажам и непробиваемое самомнение шефа действовали ему на нервы, но до поры, до времени приходилось терпеть.
— Ну, так что?
— Товарищ полковник! Необходимо создать условия, которые подтолкнут Рогова к действиям. Из дерьма мы его вытащили, дали оглядеться по сторонам, обнюхаться… Теперь нужно, чтобы парень отсюда уехал. И не куда-то — а в нужном, так сказать, направлении.
— В Светловодск?
— Да, прямо на место.
— Верно, Семен. Верно! — Похвалил Заболотный. — Ждать, пока он сам… Кому думаешь поручить?
Спиригайло сделал вид, что размышляет, разок даже хрустнул пальцами, и лишь потом ответил:
— Может, Курьева?
— Давай. Толковый парень, проверенный.
— Одним Курьевым не обойтись, — напомнил собеседник. — Нужно обеспечение, транспорт, «наружка»… чтобы все путем.
— Хорошо, решим. А пока действуй. Но только — ни гу-гу!
— Конечно, Валерий Максимович, — заверил Спиригайло. — Все люди работают «втемную».
— Отлично, — потер в возбуждении ладошки хозяин кабинета. — Значит, говоришь, оперативно ты Рогова обложил?
— Да. Брат его двоюродный, Ройтман, который музеем заведует, прямо сегодня с ним встречался. И второй дружок… Так что, есть кому «подсветить» в нужный момент.
— Понятно… Если что — звони прямо мне! Только осторожненько. Либо Антону, я с ним свяжусь сегодня: парню тоже не помешает ускорение придать. — Заболотный протянул руку:
— Все, Семен! Будь здоров. Докладывай…
Покинув управление около семи, Спиригайло направился домой пешком. Можно было, конечно, задействовать служебную «Волгу» и не подставлять седины под омерзительную смесь дождя со снегом, но на ходу лучше думалось.
А подумать Семену Игнатьевичу было о чем. Да и вспомнить тоже…
Окидывая старческим, выцветшим взглядом сбившихся на пешеходных переходах людей, он попробовал разобраться, когда же все это началось.
Может быть, в шестьдесят восьмом? Прекрасное было времечко.
Золотистый песок Рижского взморья. Готика, запах прожаренного с луком мяса, аромат роз на привокзальной площади… Спокойная, размеренная жизнь латышей — и он сам, молодой еще, статный связист-сверхсрочник.
