Ознакомительная версия.
– Подожди, сейчас спустимся, я заварю, как ты любишь. Я не знаю, что делать с ребенком. Как я с ним... и вообще...
– Когда родится, сразу поймешь, что с ним делать, – мама привлекла меня к себе и обняла.
– Я могу приезжать домой? В смысле, в любое время, если приспичит?
– Конечно! – Примавэра отстранила мою голову, крепко обхватив ее руками, и заставила посмотреть ей в глаза. – Откуда такие мысли?
– У тебя есть мужчина, я подумала...
– И не один, ну и что? Я не выдержала стереотип поведения, да?
– Какой еще стереотип?
– Я должна была устроить тут истерику, просить тебя вернуться домой, плакать, да? А я твои документы привезла и говорю – живи, Лилька, как хочешь и где хочешь, только будь счастлива. И с ребенком я помогу, если попросишь. И работу брошу – нянькой стану, если захочешь потом учиться, – она оттолкнула мою голову.
– Мам, а где твои документы?
– В сумочке, – удивилась Примавэра. – Паспорт, пропуск, карточка медицинская.
– Где твое свидетельство о рождении? Твои школьные награды, аттестат за девять лет обучения, выпускной альбом, свадебные фотографии, свидетельство о смерти отца...
Мамавера присела к широкому подоконнику и занялась пудреницей:
– Я уже говорила – у нас не было свадьбы, мы просто расписались. Фотографироваться с ним твой отец категорически запрещал, свидетельство о рождении... дай подумать... Наверное, где-то дома валяется, давно его не видела. А свидетельством о смерти папы я предложила подтереться полковнику Харитонову, который мне его всучил на похоронах отца вместе с наградой. Я подробно объяснила, что как раз после засовывания в задницу этой награды он и должен подтереться свидетельством о смерти. – Мамавера отставила пудреницу и посмотрела на свое отражение в темном окне: – Неприятная была истерика, сознаюсь, но мне тогда полегчало. А кто-то, между прочим, чай обещал.
Мы устроились в кухне за выступающей стойкой. Мама грела руки о чашку с крышечкой. На чашке две японские девушки в синих тонах прикрывались зонтиками от розовых лепестков, падающих с цветущих веток. Мама закрыла руками туловища девушек, видны были только их крошечные ножки, парящие в воздухе.
Заглянул Бирс. Спросил, остается Вера Андреевна или поедет с ними в город. Мамавера с облегчением – как мне показалось – приняла его предложение уехать.
В гостиной Лизавета выговаривала Байрону, что он не теми продуктами загружает холодильник.
Мамавера кивнула:
– Тебе действительно нужно есть парное мясо и домашний творог. Привыкай к правильному питанию, с ребенком консервы и замороженная еда исключаются.
Я наклонилась к ней и тихо поинтересовалась, знает ли она стихотворение Набокова.
– Его Бирс наизусть выдал, когда узнал мое имя. Называется «Лилит». Дочка мельника нагая, а?
Мама прыснула и покосилась в сторону гостиной.
– Есть контакт, да? Будь начеку. Что-то в нем волчье иногда проступает. Звериная гордость и недоверие, что ли?.. – она потерла пальцы, подбирая определение.
– Как у всех шпиёнов, да? – заметила я грустно.
Мамавера кивнула в озарении:
– А ты знаешь, да!
* * *
Я вышла на улицу подышать. Бирс уже завел машину у дома и копался в багажнике в клубах выхлопных газов. Какой уж тут свежий воздух. Но небо вверху было звездным, девочки поблизости не наблюдалось, поэтому я подняла голову и стала топтаться на месте в поисках знакомых созвездий. Бирс неслышно подошел:
– Знаете, Лилит, мне понравилось «обещать любить до гроба глупо, если живы оба». Вы отлично усваиваете информацию. Если двое молодоженов в свой радостный день думают о гробе и похоронах...
– Да. По вашей теории они уже мертвы, – вздохнула я. – У них привычки пересилили мечты. И обещание с гробом будет категорически выполнено – любовь отдыхает.
– Болезненная конкретность вашего стихотворения... – он задумался, глаза застыли.
– Да, я такая! – нагло внедряюсь в его задумчивость. – Никогда не даю необдуманных обещаний. Любить в горе? Не знаю, смогу ли, и вообще...
– Это говорит не столько о детском максимализме, сколько о рассудительности, – закончил фразу Бирс. – Что странно в столь раннем возрасте. Хочешь замуж?
– Нет! – я вдруг рассердилась. – Хочу быть ревнивой, скандальной и толстой.
– А толстой-то зачем? – смеется Бирс.
– Чтобы Байрону было отчего изменять! Да еще с негритянками!
* * *
Встречали Новый год вдвоем с Байроном, как он и хотел. Елки с игрушками не было – елку жалко, шампанского не было – ни он, ни я его особенно не любим. Провалялись больше суток в постели. Отличный получился праздник.
Сегодня ребенок пошевелился. Записала это в дневнике. Потом полистала свои старые записи. Стало смешно – почти все стерла. Начинаешь взрослеть, когда стыдно становится за детские страхи трехмесячной давности. Прочитала заодно письмо от Байрона. Из девяти предложений заработать он отклонил семь – «без тебя хреново даже замутить это на начальной стадии». Два объекта сделал с напарниками, о которых мы с ним, кроме ников, ничего не знаем. Не знаем даже, какой они национальности. Получил процент, купил мотоцикл. Теперь будет приезжать чаще.
Стала чувствовать свой живот. Ощупала – твердый, как мячик. Обещала себе гулять по два часа. В первую же прогулку заблудилась на сорок второй минуте. Вышла к старому поселку с деревянными развалюхами. За ним – кладбище и отреставрированная церквушка, как игрушечка. Хотела войти. Но с порога стало муторно от запаха горящих свечек.
Еле добрела до знакомой постройки. Голодная, осмотрела все в холодильнике: не то, не то... фу – какая гадость! Жадно съела кусок черного хлеба с медом. Мяса хочу. Согласна на курицу-гриль! И тут позвонили во входную дверь.
Я подождала. Позвонили еще. Может, истопник ушел по делам? Пошла посмотреть. И увидела сквозь стекло, что это Кирзач звонит в парадную дверь – торчит ухо его растрепанной ушанки.
Выхожу на крыльцо. Он стоит, пялится вниз, а в вытянутой руке держит за лапы мертвого кролика. Кирзач выждал с полминуты для оценки ситуации, поднял голову и смотрит вопросительно. Я недолго колебалась:
– Кто будет разделывать?
Кирзач с довольной улыбкой положил себе левую руку на грудь, потом ткнул пальцем на мой живот и указал жестом, что мне нельзя.
Это был заяц, оказывается. Кирзач освежевал и разделал его в пристройке, в кухню принес уже готовые к жарке куски. Я топталась у плиты, отслеживая, как он выкладывает розовое мясо в подогретое масло, добавляет лук и мелко резанную морковь, а потом еще две ложки сметаны. Когда закрыл все это крышкой, я тронула его за плечо.
– Это кролик или крольчиха?
Возмущенно показал, что не то и не другое. Я стала внимательно следить за его руками. Кирзач помогал им мычащими звуками. Так я узнала, что это заяц.
– Где взял?
Недвусмысленный жест – руки хватают воздух скрюченными пальцами.
– Капкан? Силки? Сам поймал? Далеко?
Далеко. Я вздохнула. При таком первобытном голоде я была готова лично ходить в это «далеко» проверять силки. Гулять-то все равно надо.
Через двадцать минут от сковороды пошел сильный незнакомый запах. Не то чтобы неприятный, но настораживает. Я порылась в шкафах и нашла несколько баночек с приправами. Кирзач все категорически отринул, перемешал мясо и подложил в сковороду пять лавровых листов. Еще через двадцать минут он поставил на стол тарелку. Одну. Выгрузил в нее гору мяса, подсыпал сверху поджарки и подвинул мне. В сковороде осталась всего пара кусков.
– Эй, так не годится!.. – ору я.
Сердитый жест, чтобы я не вмешивалась. Достал из холодильника вареную картошку, завалил ею сковороду. Отрезал четвертинку черного хлеба и ушел есть в пристройку.
Я набросилась на мясо с облегчением: больше всего меня заботило, чтобы никого в этот момент не было рядом. У самых косточек мясо было с кровью и такое нежное, что я мычала от восторга.
Кирзач оказался прав – ничего, кроме лаврового листа, это мясо с собой не терпит. Все было съедено слишком быстро. Так не годится. Посасывая лавровый листик, уношу тарелку в гостиную. На ковер. Перед камином. И там, в теплом свечении угасающих углей, минут сорок спокойно обгладываю косточки. Вот это достойное завершение пиршества. Или?.. Чего-то не хватает. Я прошлась по комнате. Поднялась наверх. Посмотрела на сундук. Нет, только не Гейне. Что-то более экстравагантное.
Чтобы Байрон тоже поучаствовал в моем кайфе, я подключила камеру и вызвала его. Он откликнулся не сразу, я успела приспособиться к необычным ощущениям и вкусу.
– Привет, Текила! Чего так рано сегодня? – Лицо Байрона на мониторе.
– Смотри, что я делаю. Это здорово! То, что надо после зайчатины с кровью!
– Текила, ты что, куришь?.. Ну-ка покажи поближе. Нет! Текила, умоляю, только не кубинские сигары отца!
Байрон предложил научить меня водить машину. Я в этот момент восторженно осматривала его новое приобретение – мотоцикл.
Ознакомительная версия.
