— Что с вами? — воскликнул я, бросаясь к нему и встряхивая его за плечо.
Он хотел поднять голову, но не сумел и лишь бессильно помотал ею из стороны в сторону.
— Укачало дорогой, — нечленораздельно пожаловался он. — Я сейчас, — он прервался, вновь закашлялся и судорожно сглотнул, подавляя приступ тошноты.
И тут до меня дошло.
— Да вы выпили, что ли?! — изумился я.
— Еще как! — отозвался он с непостижимым укором. — Лыка не вяжу! А все вы виноваты!
На мгновенье я растерялся. Я никогда не видел его в таком состоянии и не имел понятия, что наш скрупулезный полковник имеет привычку нетрезвым носиться глубокой ночью по просторам губернии. Впрочем, в этом открытии было утешающее обстоятельство: значит, в родном городе мне предстояли встречи не с одними сумасшедшими. Здесь были еще и просто пьяные.
Краем глаза я заметил, как стоявшие поблизости чужие охранники прислушивались к нашему диалогу и конфузливо улыбались. Формально все они подчинялись Савицкому, который частенько устраивал им разносы за расхлябанность. Сейчас его плачевный вид будил в них злорадство. Я скорчил людоедскую гримасу, и они тут же отвернулись, делая вид, что заняты своими делами.
— Мне вообще алкоголь принимать нельзя! — продолжал выговаривать мне Савицкий. — У меня язва желудка. А в меня сегодня не меньше трех бутылок водки влили.
— Я вам столько не наливал, — возразил я осторожно.
— Менты наливали! — сердито парировал Савицкий. — Без этого ваших гвардейцев не отпускали! С обеда только вашей охраной и занимаюсь. Пью и пью. Их ведь в разные районы забрали. Пришлось сначала с одним начальником отделения надираться, а потом с другим. Если бы троих задержали, а не двоих, я бы, наверное, вообще живым не остался.
Он с трудом выбрался из машины и, держась за дверь, утвердился в вертикальном положении, слегка покачиваясь.
— Не помню даже, здоровался с вами или нет, — спохватился он, вытирая ладонь о пальто и протягивая мне. — Даже неудобно в таком виде людям на глаза показываться.
Его лицо тоже было в разводах грязи. Тонкие очки съехали набок, редкие волосы топорщились. Я почувствовал к нему сострадание.
— Не стойте на ветру, — сказал я. — Вы же простудитесь. Пойдемте в здание.
— Не пойду! — уперся Савицкий. — Куда я в таком виде! Вы уж там сами объясняйте Виктору Эдуардовичу, что хотите. Я лучше еще немного здесь на холодке побуду, быстрее в себя приду, — он сжал виски и тихонько застонал. — А Геннадию вашему надо как следует по шее надавать! — прибавил он с несвойственной ему свирепостью.
— Это за что же?! — раздался обиженный голос Гоши, и его силуэт показался из-за машин. Выражение лица у Гоши было страдальческим. К нам Гоша, однако, не приближался, предпочитая сохранять безопасную дистанцию. — На меня и так целую охоту устроили! Из-за политики все.
— Что ты плетешь! — прервал его Савицкий. — Какая охота?! Ты эти басни кому-нибудь другому рассказывай! Завтра с утра мне докладную на стол!
— Конечно! — с укоризной отозвался Гоша, снова скрываясь между машинамви. — У сильного всегда бессильный виноват!
— Доберусь я до тебя! — пригрозил ему Савицкий и повернулся ко мне. — Короче, сегодня днем он на вашем «БМВ» приехал в центр города с девушкой.
— Не с девушкой, а с женой, — ворчливо вставил Гоша, опять возникая в отдалении. — А «БМВ» я помыть хотел. По-вашему, Андрей Дмитриевич должен на грязной машине ездить, да?
Савицкий поначалу собирался проигнорировать его реплику, но не удержался.
— Там поблизости ни одной мойки не было, — возразил он.
— А потому что я сначала хотел Андрею Дмитриевичу сигарет купить! — нашелся Гоша. — У него в машине сигареты закончились. Он же много курит. Не бережет себя, — Гоша тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— Затнись, — посоветовал я ему, ничуть не растроганный его заботой.
— Машину он поставил вплотную к киоску, так что подойти стало невозможно, — рассказывал Савицкий. — А сам преспокойно отправился с женой в магазин. Продавец из киоска выскочил на улицу и попросил его убрать машину.
— Не попросил, а начал орать! — поправил Гоша. — А я ему вежливо ответил.
— Вежливо ответил! Ну да! Ушиб головы у него. Подозрение на сотрясение мозга. Множественные гематомы, ссадины. Слава богу, ничего не сломано. Еле уговорили его назад заявление забрать. Заплатить ему придется, конечно.
— Вот вымогатель! — возмутился Гоша. — Он сам на меня напал. При жене. Стал оскорблять. Бить. Я чувствую: провокация. Думаю, нипочем не поддамся. Отошел в сторону и так вот руками закрылся. — Гоша скособочился и показал, как он закрывался руками. — А он опять. Я его оттолкнул немного. А у него там, в ларьке, сообщники сидели. Они сразу милицию вызвали. Вот, собственно, и вся история. Извините, конечно, если подвел, но тут ведь не убережешься. А травмы он, скорее всего, себе сам нанес. Видит, машина дорогая значит, можно денег стребовать.
— Уберись с глаз! — прикрикнул на него Савицкий.
Гоша не спеша ретировался, демонстрируя своим видом, что наша несправедливость его ранит, но он подчиняется, поскольку долг для него выше самолюбия.
— А с Николаем что? — спросил я.
— С этим все просто! — махнул рукой Савицкий. — Оказывается, еще две недели назад у него украли сумку с документами. И никому из нас он не сказал ни слова. Удивительно, как его раньше не задержали. Вы только поставьте себя на место гаишников. Останавливают они джип за превышение скорости, там сидит человек с пистолетом. И при себе у человека нет никаких документов! Ни прав, ни паспорта, ни разрешения на оружие. Что они должны были сделать?
— Справка-то у меня была, — пробасил Николай виновато.
— Какая справка? — посмотрел я на него.
— О том, что документы мои утеряны, — пояснил он, не поднимая головы. — Мне ее еще тогда в отделении выдали. А скорость я не особо и превышал. Они там только недавно знак поставили. А раньше-то его не было.
— Ты почему скрыл от нас пропажу сумки? — строго перебил Савицкий.
— А кому говорить? — мрачно отозвался Николай. — Гоше, что ли? Я сам хотел решить.
— Разгоню их к чертовой матери! — взорвался я. — Надоело терпеть эти выходки!
— Ну, вы уж увольнять не спешите, — примирительно заметил Савицкий. — Наказать, конечно, следует. Оштрафовать там, выговор объявить.
— И от кого они только всему этому учатся? — продолжал бушевать я.
— Действительно, от кого? — пробормотал Савицкий. — Ума не приложу!
Что-то в его тоне меня насторожило. Я взглянул на него внимательнее, и мне показалось, что на его лице с засохшими разводами грязи мелькнуло какое-то каверзное выражение. Признаюсь, я не уловил его намека. Не меня же он имел в виду, в конце концов! С какой стати? Я был так возмущен, что забыл его поблагодарить.
1Оказывается, во дворе пребывала лишь часть нашей охраны, причем не самая значительная. В холле толпилось еще человек тридцать. Видимо, Вася и Виктор усилили меры безопасности, хотя я убей не понимал, каким образом полсотни перепуганных мордоворотов могли защитить нас от претензий налоговой полиции.
Военачальники находились в зоне отдыха и спорили о том, знал ли Поливайкин о готовящемся аресте или нет.
— Говорю вам, он понятия не имел! — горячился Вася, нервно вышагивавший вдоль барной стойки с бокалом красного вина в руке. — Ему из Москвы позвонили, когда он уже из аэропорта ехал, сказали, чтобы он срочно снял наряды с «Трансгаза», которые он специально к приезду Вихрова выставил. И чтобы ни во что не вмешивался. Мне его первый заместитель по секрету рассказывал. Их вообще от этой операции отстранили.
— Ага! — саркастически отозвался Плохиш. — Слушай мусоров больше! Как, скажи, Лихачев смог бы без них такое шоу устроить? — озабоченный и подозрительный, Плохиш сидел на диване и крутил в руках косяк с марихуаной. — Этот заместитель у тебя на прикорме сидит, неужто он тебе признается? Ты его тут же доляны лишишь. Стремный ты, Вася, в натуре.
— Руль за сто: Поливайкин с самого начала заодно с Лихачевым был, — лениво отозвался Виктор. Он стоял поодаль, в углу, и был занят какой-то игрой. — А может, и прокурор с ними вместе. Одна шайка-лейка. Чем хуже о людях думаешь, тем вернее получается.
— Ну уж нет! — запротестовал Вася. Беспросветный цинизм Виктора всегда будил в нем романтический дух противоречия. — Прокурор с нами еще в понедельник пил! А Поливайкин со мной даже в среду обнимался. Что ж они, притворялись?
— Да ты сам часто правду-то говоришь? — сварливо отозвался Плохиш. — Или считаешь, что только тебе врать можно?
Плохиш дулся на нас, и его настрой был мне понятен. Перейдя с нашей помощью в чиновничье сословие, он надеялся избавиться от докучливого внимания правоохранительных органов. А вышло наоборот: по нашей вине он оказался вовлеченным в шумный уголовный скандал.
