— Да ты сам часто правду-то говоришь? — сварливо отозвался Плохиш. — Или считаешь, что только тебе врать можно?
Плохиш дулся на нас, и его настрой был мне понятен. Перейдя с нашей помощью в чиновничье сословие, он надеялся избавиться от докучливого внимания правоохранительных органов. А вышло наоборот: по нашей вине он оказался вовлеченным в шумный уголовный скандал.
Пономарь, сидя в кресле, рассеянно слушал их препирательства, переводя взгляд с одного на другого. Сам он в споре не участвовал, первым заметил мое появление и подошел здороваться.
— Ты из Испании? — спросил он, наклоняясь и дружески хлопая меня по спине.
— Из Италии, — ответил я.
— Я так и думал, — непоследовательно кивнул Пономарь. — Там сейчас нормально. Тепло.
Он явно витал мыслями где-то очень далеко.
— Ты почему так долго?! — набросился на меня Вася. — Другого рейса, что ли, не было?
В Васином убеждении, что я должен был примчаться к нему на помощь со скоростью света, было нечто по-детски трогательное.
— Он вообще мог не приезжать, — вступился за меня Виктор. — Это уж я так его вызвал, по старой дружбе. А Храповицкий его еще в понедельник уволил. С твоего, кстати, согласия.
— Я не давал согласия! — закудахтал Вася. — Я вообще не в курсе был. Меня задним числом в известность поставили, сказали, что они с Володей разругались и Андрей написал заявление.
— Люди отсюда выламываются, а ты сюда рвешься, — неодобрительно проворчал мне Плохиш. — Приключения на свою голову ищешь.
— В кустах, что ли, ему прятаться? — свысока спросил его Пономарь.
— В кустах — не на нарах, — буркнул Плохиш, зажег папиросу и затянулся.
— Кто это отсюда бежит? — насторожился Вася.
Вася был одет по-дорожному: вместо привычного элегантного костюма с ярким галстуком на нем были джинсы и кожаная куртка. Он нервно подкашливал и теребил бородку. Плохиш не стал ему отвечать, он уже переключился на другое.
— Наружку видел? — спросил он меня, протягивая папиросу в знак примирения.
— У входа две машины стоят, — кивнул я, затягиваясь, чтобы не обижать его отказом. — «Девятка» и «восьмерка».
— Это, видать, за Васей или за Виктором такой важный транспорт пустили, — жмурясь от едкого дыма, заметил Плохиш. — Меня-то все больше на «четверках» пасут. Спасибо, что не на «газонах». Вечно мне самая шняга достается.
— Машин двадцать сейчас за вами ходит, — авторитетно подтвердил Пономарь.— Все тачки, что в «семерке» были, на вас бросили. И «жучков» вам дуром навтыкали куда только можно.
«Семерку», то есть отделение, занимавшееся наружным наблюдением, возглавлял родственник Пономаря, так что в этом вопросе Пономарю можно было доверять.
Вася разволновался еще больше.
— Что, и дома у меня «жучки»? — осведомился он. — Как же они ко мне домой пробрались?
— Ольга пустила, пока ты у телок зависал, — хмыкнул Плохиш.
— Да пусть следят, жалко, что ли? — пренебрежительно пожал плечами Виктор. — Лишь бы нашим женам ничего не разболтали.
После того как Храповицкий передал Виктору фактическое управление холдингом, тот начал одеваться формально. Он и сейчас был в костюме, довольно мятом, так что я не взялся бы определять на глазок, провел ли в нем Виктор тяжелый день или еще и угарную ночь. Однако ни уныния, ни страха в Викторе не наблюдалось.
Правда, его изрытое оспинами лицо было очень бледно от количества выпитого, но синие глаза смотрели дерзко, а губы были красными и влажными, как у вампира. Казалось, он вот-вот кого-нибудь укусит. На барной стойке стоял массивный стакан с коньяком, к которому Виктор время от времени прикладывался. Все остальные были подавленными и трезвыми, включая Васю.
— Можно ввести меня в курс дела? — попросил я. — Что же все-таки случилось? Когда я улетал, все шло как нельзя лучше. И вдруг такой удар!
— Нас бы кто просветил! — откликнулся Виктор. — Не больше твоего знаем. Зло берет! Храповицкого загребли у всех на глазах — и тишина! Глухо, как на кладбище. Ни заявлений, ни разъяснений — ничего! Нам даже не удосужились сообщить, в чем конкретно его обвиняют. Адвокатов к нему не пускают.
— Как не пускают?
— Молча. Как у нас в стране это делается? Немтыш-кин, конечно, вместе с нашими юристами уже отнес жалобы в суд и в прокуратуру, да что толку?! Мы здесь лишь догадки строим да слухи собираем.
Я наконец разобрал, чем он так увлечен: он играл в дартс, только вместо мишени использовал парадный портрет Лисецкого, висевший у нас в холле. Поставив его на тумбочку и прислонив к стене, Виктор сосредоточенно метал в него дротики.
— Ты про обыск расскажи, — подсказал Вася.
— А чего тут рассказывать? У Храповицкого дома нашли два боевых патрона от пистолета Сечкина! Их почему-то в холодильнике обнаружили. Вова, видать, ими водку закусывал.
— За холодильником, — поправил Вася со знанием дела. — Будто бы закатились они. Хотя ясно, кто их туда закатил. Заместитель Поливайкина тоже не сомневается, что патроны подложили. Храповицкий же с «Макаровым» ходит, как и все мы. А тут — от Сечкина. Получается, что он нелегально прятал боеприпасы. Бред!
Сообщение и вправду звучало абсурдно. Дело в том, что у Храповицкого дома был целый склад разного оружия, естественно, законного. Савицкий держал в штате отдельного человека, который занимался исключительно оформлением ружей и клинков: их покупали партнеры по всему миру. С этим у него всегда было как в аптеке. Два патрона от пистолета Стечкина были Храповицкому ничуть не нужнее, чем, допустим, Лихачеву балалайка для проведения служебных совещаний.
Виктор размахнулся и со злостью всадил дротик в нос губернатора.
— Цирк! — фыркнул он. — Храповицкому, поди, шьют хищения в особо крупных размерах, сотни людей трясут, а подсовывают какой-то заржавевший патрон. Хоть бы уж деньги подбрасывали. Тугрики, например. Незаконные махинации с монгольской валютой, серьезное, между прочим, преступление. Карается расстрелом. Странно, что они до сих пор с обысками ни ко мне не приходили, ни к Васе. Думаю, на днях заявятся. Специально по всему дому презервативы разбросаю, пусть собирают.
— Я с лета свои квартиры вычистил! — похвалился Вася своей предусмотрительностью. — Ценности за границу отправил. Что не жалко, здесь попрятал.
Я невольно взглянул на Васю внимательнее. Летом еще никто из нас не предвидел такого развития событий. Возможно, Вася был и не таким уж романтиком, каким я его считал. Во всяком случае, в вопросах личной безопасности и сохранности собственного имущества.
— Если захотят закрыть, все равно закроют, — убежденно заметил Плохиш. — Прячь — не прячь.
— Меня человеческая подлость убивает! — вдруг с чувством воскликнул Вася. — В воскресенье у нас весь город на празднике гулял. Благодарили, целовались, в вечной любви клялись. Всю неделю к нам на прием ломились. И вдруг — как топором обрубило. Сижу в кабинете, телефон то и дело к уху подношу, думаю, может, сломался? Нет, гудит. Пошел к Виктору, а в коридорах пусто. Если и встретишь сотрудника, так сразу в сторону шарахается. У Виктора в приемной секретарша ногти красит. Кроме нее и охраны — ни души!
— А ты чего ждал? — отозвался Виктор. — Что они нас спасать бросятся, что ли? Раньше к Храповицкому очередь выстраивалась, а теперь к Лихачеву. Тебя сдавать. Я сегодня весь день Лисецкому названивал — без толку. Мобильный отключен, помощник говорит, его нет в Уральске. Я даже Николашу к поискам подключил — все равно без толку. С Ваней Вихровым пробовал связаться — он занят. Позвоните позже. С прокурором области — та же история. Щетинский — и тот занят, представляешь? Ты случайно не знаешь, чем может быть занят Щетинский? А то я уже голову сломал.
— Ну, Лисецкого, и правда, здесь нет, — вставил Плохиш. — Говорят, он в Москву улетел, как раз по этому вопросу. Я сегодня в областную администрацию заскакивал, все только на эту тему и жужжат.
— Злорадствуют? — вскользь поинтересовался Виктор.
— Само собой!
— Вы Андрею кассету покажите, — спохватился Пономарь. — То, что вчера в новостях было.
— Да чего там смотреть? — брезгливо поморщился Виктор. — Ничего умного все равно не говорят.
— Пусть глянет, — поддержал Пономаря Плохиш. — Он все же в телевидении больше нас рубит. Может, вку-рит, откуда ноги растут.
Виктор взял пульт дистанционного управления и включил огромный монитор, висевший над барной стойкой. Все повернулись к экрану.
— Это в ночном выпуске по НТВ проскочило, — объяснял он мне, отматывая пленку в поисках нужного места. — Кто-то из нашей пресс-службы случайно записал. А, вот.
Съемка была служебной, ужасного качества, причем делалась на бегу. Она начиналась с эпизода, когда люди в масках выволакивали на улицу Храповицкого, заломив ему руки за спину. Камера прыгала, ее то и дело закрывали чьи-то плечи, спины и иные части тел. Слышались уличные шумы, хрипы и отрывистые выкрики. Лица Храповицкого было почти не видно. Чувствовалось, что он упирается. Спускаясь с крыльца, он рванулся в сторону, и автоматчики сбили его с ног. Он упал на мокрый, в лужах, асфальт, и они навалились сверху. Затем, бранясь, его подняли и потащили дальше.
