— Отойдите от стола! Это все считать надо! — переполошилась мужеподобная сотрудница. — Каждую пачку!
И вновь потянулась мучительная процедура тройного пересчета.
— Один, два, три четыре, пять, шесть, семь, восемь, — бормотал Тухватуллин. — Сто сорок четыре тысячи.
Завороженные видом и шелестом новых купюр, полицейские не обращали на меня внимания. Я сидел в кресле и тер виски, чтобы унять головную боль. Я отлично представлял, что будет дальше. Сначала меня отвезут в налоговую полицию и задержат на двадцать четыре часа. Утром мне предъявят ордер на арест, и из клетки переведут в камеру, откуда я уже не выберусь до суда. Это значит, что я не выберусь раньше, чем через несколько лет, потому что вряд ли нас оправдают. Если честно, в эту минуту мне было почти все равно. Я смертельно устал. Единственное, чего мне хотелось, — это пить.
Наконец, я не выдержал, встал, прошел на кухню, открыл холодильник и жадно выпил полбутылки минеральной воды. Мне полегчало. Я выпил еще, ополоснул под краном горевшее лицо, и только тут до меня дошло, что я — один. Никому не было до меня дела, все возились с деньгами.
Я медленно и тихо подошел к двери, которая вела из кухни на задний двор. Никто меня не окликнул. Еще не до конца сознавая, что делаю, я осторожно открыл дверь и выскользнул наружу. Здесь никого не было: полицейские караулили у главного входа. Я быстро пересек двор и приблизился к высокому кирпичному забору с фигурными чугунными прутьями наверху. Свет из окон сюда не доставал, но забор освещался прожекторами.
Подпрыгнув, я ухватился за прутья, подтянулся и вскарабкался на забор. Стараясь не зацепиться одеждой за острые наконечники, я перелез через ограду и спустился с другой стороны. Здесь шла узкая проезжая дорога. В это время ночи на ней не было ни души.
Пригибаясь в темноте, я добежал до просеки и по ней выскочил наверх, на шоссе, соединявшее Уральск с Нижне-Уральском. В три часа утра шоссе было пустынно.
Повинуясь какому-то инстинкту, я, не раздумывая, двинулся к Нижне-Уральску. Почему-то я был уверен, что полицейские, когда спохватятся, ринутся искать меня в Уральске, в противоположном направлении. Чтобы не замерзнуть, я почти бежал, держась обочины.
Знали они про деньги или им просто повезло? Если знали, то откуда? Кто меня сдал? Виктор, Плохиш, Немтышкин? Ведь адвокат мог просто притворяться пьяным. А может, это сделал Косумов? Или Гоша, или кто-то из моей охраны? Черт, я никому не мог доверять, никому!
Показались огни фар. Я остановился и поднял руку. Автомобиль чуть сбросил газ, обогнул меня по широкой дуге, словно я был источником повышенной опасности и растворился в темноте. Еще две машины пронеслись мимо. Наконец, рядом затормозил «Камаз».
— Тебе куда? — крикнул мне из кабины молодой здоровенный водитель с кудрявыми соломенными волосами.
— До Нижне-Уральска подбросишь?
— А денег дашь?
— Сколько надо? — я не помнил, есть ли у меня что-то в кармане.
— Сколько не жалко!
— Поехали! — я залез в кабину.
— От жены, что ли сбежал? — покосился он на меня, когда мы тронулись.
— Почему от жены? — удивился я.
— Да я гляжу, ночью без пальто, без шапки, в одном пинджаке! И чешешь незнамо куда.
По его деревенскому озабоченному лицу было заметно, что он меня побаивается. Я подумал, что надо бы его успокоить.
— Наоборот, — принялся объяснять я, сочиняя на ходу. — Домой мчусь. У друга засиделся, а тут сосед звонит. Говорят, от жены только что какой-то мужик вышел. Я и выскочил, как ошпаренный, пальто забыл.
Мой рассказ звучал не очень правдоподобно, но с женской неверностью я попал в точку. Эта тема для дальнобойщиков — больная.
— Вот бабы — проститутки! — взорвался он привычным мужским припевом. — И чего им только не хватает? Ноги бы им оторвать за такие дела!
Он продолжал ругаться, а я откинулся на сиденье. В кабине попахивало бензином и луком. Это был запах моей свободы. Громоздкая, неповоротливая машина уносила меня из засады.
Куда я бежал? Что собирался делать дальше? Я не имел ни малейшего представления.
В свое время в секцию бокса мне приходилось добираться после школьных занятий через весь город на автобусе. Тренер требовал, чтобы в транспорте я не терял попусту время, а, закрыв глаза, воображал бои и отрабатывал свои движения. Он называл это визуальной тренировкой.
Я прикрыл веки и поставил перед собой Тухватуллина. Тухватуллин держался самонадеянно и нетерпеливо прыгал на кривых ногах. Я пару раз выбросил вперед левую, достал его джебом, уклонился вправо и провел классическую двойку: правой — в голову, левой — по печени. Скрючившись, он сел.
«А за фотографию ты получишь отдельно!» — мысленно пообещал я ему, ничуть не смягченный.
Следующим шел Либерман. С этим прямые удары не проходили, и я избрал другую тактику: приближался с нырками и уклонами, врывался в ближний бой, пробивал подряд несколько крюков и апперкотов и тут же отскакивал. С Либерманом нельзя было застаиваться: слишком легко было нарваться на встречный удар. Он бил жестко, без подготовки.
Лихачева я оставил напоследок. Он был в их команде главным палачом-нокаутером. Это он натравил на меня майора. Он велел разграбить и опоганить мой дом. Он забрал мои деньги. Он выписал ордер на мой арест и объявил меня вне закона. С ним был особый разговор. Его я собирался казнить.
«Ну что, не поймал меня, товарищ генерал? — осведомился я, танцуя вокруг него по рингу и чувствительно прикармливая по корпусу. — Как же ты так оплошал? Вот он, я, гляди, живой и невредимый! Не ждал? Покажи, что ты умеешь! Лови! Еще лови! Нравится? А теперь — левый, боковой в голову! Получи, товарищ генерал! Русские не сдаются!»
— Ты только не горячись! — вернул меня к действительности голос водилы.
Я встрепенулся и открыл глаза. Мы по-прежнему ехали по ночной трассе. Он с опаской искоса наблюдал за мной, должно быть, уже некоторое время.
— Ты лучше поаккуратнее, — посоветовал он. — Без синяков.
— Я буду аккуратно, — заверил я. — Не волнуйся. Теперь я знал, что делать.
(Окончание следует.)
