Дверь нам открыла пани Димкова. На этот раз на ней была надета шляпка с колокольчиками.
— Ах! — она всплеснула руками. — Как вы поздно. Вепрево колено уже остыло.
— Спасибо, — ответила я ей, — мы уже поели в городе. Не хочется на ночь набивать живот.
— Жаль… — протянула она. — Мы с пани Непотршебовой так старались… Другие постояльцы хвалили. Пани Непотршебова будет сердиться.
Мне очень хотелось сказать, где я видела пани Непотршебову с ее чувствами, но чудом сдержалась.
В комнате я раскрыла папку с документами Иосифа Маркса, а Ашер достал из потайного кармана дорожной сумки конверт и протянул мне. Я принялась сравнивать. Но кроме целующихся голубков и написанной под ними пятой заповеди «Почитай отца своего и мать свою» не нашла никакой разницы. Так, рисунки на полях…
Разочарованная, я положила бумаги на кровать и решила зайти в интернет, почитать новости. Совсем я с этими убийствами оторвалась от жизни.
И тут мне в голову пришла одна мысль. Я набрала в поисковой программе «бен-Бецалель + целующиеся голубки» и получила статью, в которой прочитала следующее: «Кладбищенские монументы представляют собой настоящую энциклопедию иудейского символизма. Звезды Давида, виноградные гроздья, сосновые шишки, ветви пальм, грифоны, львы, волки, медведи, рыбы, птицы, высеченные на надгробных рельефах, отражают многие сокровенные элементы учений Торы и Талмуда. На Старом кладбище, где похоронен великий раввин Бен-Бецалель, можно встретить и уникальные, не имеющие аналогов в еврейском мире изображения полуобнаженных женщин. А вот на надгробном камне в ренессансном стиле, что стоит на могиле Мордехая Майзеля — главы („примаса“) пражской еврейской общины, высечены целующиеся голубки, в знак великой любви Майзеля и его супруги».
— Что ты нашла, Валерия? — спросил Ашер.
— Завтра мы с тобой идем на еврейское кладбище.
— Не люблю кладбища, — вздохнул Ашер.
— А кто их любит? — удивилась я. — Никогда не понимала экскурсий по Пер-Лашез или Новодевичьему в Москве. Но мы идем с тобой искать голубков, и интуиция мне подсказывает, что найдем мы их именно там.
* * *
Оказалось, что на кладбище попасть не так-то просто. Входной билет в пять синагог плюс кладбище стоил триста крон, что-то около пятнадцати долларов. На наше счастье первая же синагога называлась Майзеловой, так как ее построил финансист и банкир Мордехай Майзель.
Сразу же около входа я прочитала на английском языке следующее жизнеописание Майзеля: «Будучи восемнадцатилетним парнем, Мордехай Майзель участвовал в чешском восстании 1547 г против иноземного короля Фердинанда I. Однажды он оказался в лесу, где услышал стоны умирающего человека, раненого наемниками. Юноша помог ему, перевязал раны, но тот скончался, успев перед смертью назвать Майзелю свое имя и место, где он зарыл клад. Причем условием умирающего было выстроить храм на эти деньги. Майзель выкопал клад, вернулся домой и выстроил в еврейском квартале большую синагогу. Оставшиеся от клада деньги он выгодно вложил в дело и разбогател».
Самое интересное в этой истории то, что звали умирающего незнакомца Шедаяр — именно так было написано по-чешски и по-английски. Имя, как имя, напоминает старинное славянское имя Кудеяр, принадлежавшее былинному разбойнику.
— Как тебе это? — я показала Ашеру табличку с жизнеописанием.
— Класс! — восхитился он.
Ашер, в отличие от туристов со всего мира, гуляющих по синагоге, знал иврит, а на иврите «шед-аяар» — это леший. Не человека повстречал Майзель в лесу.
В витринах синагоги под стеклом лежали старинные еврейские книги. Я стала читать. Не смущала ни затейливая вязь рукописного шрифта, ни старинные обороты речи — было приятно осознавать, что по сравнению с другими туристами, черпавшими информацию из табличек с пояснениями, мне понятно то, что написано в этих книгах, вышито на субботних скатертях и праздничных гобеленах. А какие засаленные уголки у этих книг! Их перелистывали не годы — столетья! По этому поводу мне даже вспомнился диалог из «Шерлокианы»: «— Холмс, почему невозможно найти ни одной средневековой еврейской книги в приличной сохранности? — Элементарно, мой дорогой Ватсон, все эти годы их читали».
Я чувствовала, что я на правильном пути и дрожала, как гончая, выскочившая на охоту. И когда я увидела фотографию надгробия на могиле Майзеля, то вскрикнула:
— Ашер, смотри! — на надгробии четко виднелись два целующихся голубка, точь-в-точь, как на черновике Иосифа Маркса.
— Идем немедленно!
— Подожди, я спрошу у смотрителя, где находится эта могила, а то мы будем долго искать.
Очень странное, мистическое ощущение: вся Прага залита ярким весенним солнцем, а на старом еврейском кладбище — полумрак и прохлада. Все вокруг выкрашено в две краски: серые — надгробья, и зеленые — листва и трава. Других цветов нет, птицы не щебечут — вокруг сумрак и прохлада. На камнях белеют записочки, придавленные монетками или камушками. Я покопалась в кармане, выудила две мелкие монетки и положила их на ближайшее надгробие.
Могилу Майзеля мы отыскали быстро, благодаря четким описаниям смотрителя. Действительно, были два голубка и надпись: «Здесь похоронен банкир и финансист, сделавший для пражской общины то, что не сделал никто другой».
Вытащив фотоаппарат, в котором еще оставалось несколько кадров, я сфотографировала надгробье с разных сторон.
— Слушай, Валерия, — Ашер потянул меня за руку, — пойдем, загадаем желание на могиле бен-Бецалеля.
Говорят, что все желания, которые загадываются на могиле знаменитого раввина, исполняются, причем с абсолютной точностью. Но исполняется не то, о чем мы просим мысленно или вслух, а то, чего мы хотим по-настоящему, то, что находится глубоко в подсознании, и в чем мы сами порой боимся себе признаться. Поэтому и нельзя никому признаваться, что же ты попросил у рабби Лёва.
Я мучительно раздумывала, что мне напоминает эта ситуация? Конечно же, Зону из «Пикника на обочине» Стругацких: «— Врешь, врешь, — добродушно сказал Рэдрик. — Ты, браток, учти: Золотой шар только сокровенные желания выполняет, только такие, что если не исполнится, то хоть в петлю!» Мне не хотелось быть сталкером, поэтому я поостереглась писать записочку. Зачем что-то просить, если и так обо мне им все известно. Я постояла рядом, погладила серо-розовый камень саркофага и отошла в сторону, уступив место говорливой даме-экскурсоводу, окруженной толпой школьников. Слово «Голем» в ее исполнении резко выделялось своей протяжностью на фоне отрывистой немецкой речи.
Сзади напирали туристы, я в последний раз оглянулась и вышла с кладбища, на котором собрались в скученности 200 тысяч захоронений под 12 тысячами могильных плит. На улице продавали кукол-марионеток, изображавших хасидов, и глиняных големов, внутрь которых надо было вставлять свечку, отчего глаза голема полыхали огнем.
— Ашер, у меня пленка закончилась в фотоаппарате, пойдем в проявку.
— Может, не надо? Приедем домой, я сам тебе все сделаю.
— Нет, спасибо, я хочу посмотреть, что получилось на кладбище.
Меня не покидали опасения, что кадры могут выйти бракованными — ведь я, после взрыва у казино, лежала на фотоаппарате и не отжимала палец от кнопки.
Мы нашли фотолабораторию, и пошли выпить пива, пока проявляли мою пленку. Через полчаса я рассматривала кадры. Голубки на надгробии вышли чудесно, и все буквы были четко видны. Получилось несколько видов Карлова моста и Вышеграда, но большую часть пленки составляли смазанные кадры бегущих ботинок.
И тут у меня подкосились ноги.
— Ашер, я хочу присесть, мне дурно…
Он подхватил меня под руки и повел куда-то с широкой бурлящей улицы вглубь, под мост, и усадил прямо на траву.
— Валерия, что с тобой? Солнечный удар?
— Ашер, я знаю, кто убийца. Мне все ясно стало. Он тут, — я протянула ему фотографии.
— Ничего не понимаю, объясни толком! — попросил он, перетасовывая снимки, словно колоду карт.
— Смотри сюда, — я ткнула пальцем в первую фотографию из серии «бегущие ботинки», видишь? Вот тут ноги в израильских сандалиях — смотри, крупным планом написано «Gali». Видишь?
— Да, — кивнул он. — Ты говори, не тяни! Я пока ничего не понимаю — кто угодно может быть в израильских сандалиях, тем более, что в казино всегда полно израильтян.
— Вот этот синий ноготь горбушкой мне хорошо знаком, — торжествующе произнесла я. — Я видела его не далее, как вчера!
— Ноготь?
— И человека, разумеется, который на вопрос, был ли он в Израиле, ответил отрицательно.
— Подумаешь, — протянул Ашер, — он мог купить их в сети «Кенвело».
— Что это?
— Израильский магазин в Праге. Ты что не видела? Он же на углу Вацлавской площади и На Пржикопе, в двух шагах от казино.
