— Что это?
— Израильский магазин в Праге. Ты что не видела? Он же на углу Вацлавской площади и На Пржикопе, в двух шагах от казино.
— В двух шагах от казино я валялась на тротуаре, закрывая голову от осколков витрин, — возразила я. — Так что на название магазина внимания не обратила. И даже если он купил сандалии там, он, наверное, при покупке сильно ушиб палец на ноге. Согласись, что два совпадения вместе — это уже не совпадение, а почти улика.
— И кто этот человек, который демонстрирует тебе пальцы на ногах? — в голосе Ашера послышалась ревнивая нотка.
— Василий Трофимчук. Помнишь, он еще с девицей был на той злополучной прогулке?
— Девицу помню, а его нет, — ответил Ашер. — И что, ты ходила к нему?
— Ну да, — кивнула я, — он живет в отеле «На золотом кресте» неподалеку отсюда, на площади Юнгмана.
— Подожди… — ты хочешь сказать, что ты пошла одна в гости к убийце? Зачем?
— Ну… Во-первых я не знала, что он убийца. Я ко всем ходила, кроме Дмитриева. Хотела выяснить, кто что видел во время убийства Карни.
— Оставь Дмитриева, он все время был со мной и к убийству не причастен.
— Да? А почему вы вместе выходили из казино, причем стараясь не смотреть друг на друга?
— В казино он ходил по моей просьбе. Я попросил его сфотографировать тайком тех, с кем я буду разговаривать. Это мои дела, Валерия.
— Ну, ты прямо шпион! — усмехнулась я.
Ашеру не понравилась моя усмешка:
— Ты понимаешь, что подвергала свою жизнь неоправданному риску? — закричал Ашер. — А если бы тебя пристукнули там же, в номере? Что бы ты тогда делала?
— Ничего не делала, — я пожала плечами, — лежала бы.
— Нет, ты не понимаешь!
— Ашер, подожди… Я вспомнила.
— Что?
— Что-то меня мучило все время, когда я осматривала номер Трофимчука. А теперь поняла: я видела у него красно-белую сумку, на правой стороне которой было написано «Кока-…».
— Ты имеешь в виду кокаин?
— Да нет же, — рассердилась я. — Это же «Кока-кола»!
— Ну и что?
— Ашер, ты порою бываешь невообразимо туп. Для того, чтобы прочитать на правой стороне слово «Кока», нужно чтобы это слово было написано на иврите. По-английски я бы прочитала вторую половину слова — «-Кола». А так как ивритский логотип стилизован под английский, то я сразу не поняла, что читаю на иврите — мне же все равно, на каком языке читать. Теперь понятно, что Трофимчук врет, когда говорит, что никогда не был в Израиле?
— Не понятно, — упорствовал Ашер, исполняя роль адвоката дьявола. — Он мог купить эту сумку вместе с сандалиями в «Кенвело».
— А вот и нет! В Израиле пару месяцев назад во время рекламной кампании «Кока-кола» раздавала разные вещи с логотипом на иврите — в продажу они не поступают, только в обмен на крышечки. У меня дочка сумочку для дисков выиграла, а хотела велосипед.
— А почему не получилось?
— Для того, чтобы набрать крышечек на велосипед, надо купить этой колы столько, чтобы заполнить небольшой бассейн. Так что лучше сумка для дисков — здоровее будет.
Ашер помолчал, сраженный моими доводами, потом поднялся с каменного парапета, на котором сидел.
— Пошли в магазин, спросим.
Мы пересекли Вацлавскую площадь и вошли в магазин «Кенвело».
— Скажите, — спросила я продавщицу, — вы торгуете только израильскими вещами?
— Да, — кивнула она, — самого высшего качества.
— Я бы хотела купить дорожную сумку.
— Прямо и направо.
— Благодарю вас.
В отделе кожгалантереи выбор сумок был небольшим, и все в черно-коричневой гамме. Иногда попадались синие и зеленые пластмассовые чемоданы, но мы искали другое.
— Мне нужна красная дорожная сумка с надписью «Кока-кола» на иврите.
Девушка подняла брови:
— Извините, пани, у нас нет таких сумок. Может, вас устроит что-либо другое?
— И никогда не было?
— По крайней мене за последние два года, что я здесь работаю, не было.
— Спасибо, а где у вас обувной отдел?
— Этажом выше.
В обувном отделе нам предложили сандалии фирм «Нимрод», «Голан» и «Кефель плюс», но «Гали» среди них не было. Ашер спросил, может быть, в Чехии есть еще магазины, торгующие израильскими сандалиями, но его уверили, что в «Кенвело» самый большой выбор и прямые поставки от производителя. Ну, а если нет, так нет нигде.
На улице мой спутник попробовал бы еще раз засомневаться, но я заявила:
— Ашер, ты хочешь обратно домой?
— Да, — кивнул он. — Надо будет сообщить братьям Карни, чтобы занялись телом. Время не ждет.
— Тогда пошли к подполковнику Шуселке — он занимается этим делом.
В полиции первое, что сделали, — взяли Ашера под стражу. Еле-еле я его отвоевала и попросила отвести нас обоих к подполковнику. Нам было, что ему сообщить.
Шуселка выслушал нас внимательно, посмотрел на фото синего ногтя и сказал:
— Прошу вас, панове, остаться здесь до особого разрешения.
Нас препроводили в отдельную комнату, предложили кофе и печенье, и мы стали ждать неизвестно чего. Уже каждым из нас было выпито по литру кофе, рассказана биография от самых юных лет, Ашер выкурил в окно пачку сигарет, пока, наконец, меня одну позвали к подполковнику.
В его кабинете, закованные в наручники, сидели в ряд шестеро парней, примерно одинакового возраста. По краям стояли два полицейских.
— Вы приглашены на опознание, пани Вишневскова, — сказал мне подполковник. — Скажите, узнаете ли вы кого-либо из присутствующих здесь?
Я невольно бросила взгляд на их ноги — нет, все молодые люди были в ботинках.
— Вот этого человека я видела на заседании общества потомков бен-Бецалеля, на прогулке, где убили Карни Маркс, израильтянку, а потом — в номере гостиницы «На золотом кресте». Его зовут Василий Трофимчук.
Тот с ненавистью взглянул на меня и прошептал «бат-зона» — на иврите «сукина дочь», что выглядело совершенно глупым, так как более, чем сандалии «Гали» и сумка «Кока-кола» выдавало его связь с израильской ментальностью.
— Спасибо, пани Вишневскова, — поблагодарил меня подполковник Шуселка. — Все, кроме задержанного, могут быть свободны.
Подставные гуськом вышли за дверь, откуда послышался мелодичный звук расстегиваемых наручников. Потоптавшись у двери, я напомнила подполковнику об Ашере.
— Да-да, конечно, — кивнул он. — Вы с вашим спутником свободны и можете лететь обратно к себе. Документы я подпишу.
Трофимчук поднялся со стула. Конвоиры схватили его за локти.
— Я хочу сделать заявление, — хрипло произнес он.
— Простите, что он сказал? — Трофимчук говорил по-русски, а полковник не понимал.
— Он хочет сделать заявление, — перевела я.
— Пани Вишневскова, если вас не затруднит… У меня сотрудники, знающие русский, сейчас на участке. Здесь, как на грех, никого не осталось.
— Хорошо, — согласилась я и села за стол напротив задержанного. — Я переведу.
— Так что вы хотели заявить? — спросил подполковник.
— Я буду сотрудничать со следствием и расскажу все. Взамен я прошу дать мне меру наказания здесь, в Чехии, и не выдавать меня ни Израилю, ни Беларуси, ни России, гражданином которой я являюсь.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Шуселка. — Я передам руководству вашу просьбу, а сейчас расскажите, как было дело.
— Зовут меня Макар Тихомиров. Мне двадцать восемь лет, и кроме как убивать, я ничего не умею. В Чечне попал в плен, ночью задушил голыми руками мальчишку, приставленного меня стеречь, и убежал. Но я не хочу даже вспоминать об этих годах.
Вернувшись в Кинешму, откуда родом, я узнал, что меня похоронили, мать запила от горя и пьяная, замерзла в сугробе — я был у нее единственный сын. Квартиру заняли чужие люди, а меня военкомат поселил в общежитии на улице Урицкого. Работать я стал цилиндровщиком бревен на деревообрабатывающем комбинате «Кинешемский леспромхоз». Возвращался домой, пил и валился спать — меня грызла тоска. Дом стоял возле железной дороги и я, смотря на проносящиеся мимо меня поезда, думал, что вот так мимо меня проносится настоящая жизнь.
Я добрался до столицы и там, в одном кабаке, познакомился с Ароном — он приехал из Израиля и вербовал рабочих на стройки, обещал хорошие деньги. Но я сказал ему, что строить не могу, руки заточены под нож и автомат, на что он серьезно ответил, что и на такой товар найдется купец.
Через три дня мы встретились на какой-то квартире, где, кроме нас, был еще смуглый кучерявый человек, не говоривший ни по-русски, ни по-английски. Арон все время переводил, и вид имел весьма лизоблюдский, словно хребта у него и вовсе не было. Смуглый вел себя барином, разве что пальцы не растопыривал, а в конце беседы что-то сказал гортанно и вышел из комнаты. Арон после его ухода упал в кресло и проговорил: «Парень, под счастливой звездой живешь. Все решено, как по писаному. Но учти мои пятнадцать процентов комиссионных».
