Я бежал, стараясь не терять из виду Сонин немного печальный профиль, то появлявшийся из-за чьего-то зонта, то исчезающий в сером мареве дождя; ее узкий и такой беззащитный затылок с мокрыми завитками черных волос вдруг мелькал среди стены безликих спин, тут же бесследно тая.
Постепенно у нашей погони появился звуковой фон: сначала это было чье-то учащенное дыхание, постепенно перешедшее в неутешный плач и возбужденный визг целой армии невидимых обезьян. Я остановился, недоуменно озираясь: серая мрачная улица серого мрачного города под серым бесконечно мрачным дождем. Откуда здесь могут появиться обезьяны?.. На этом мои сновидения благополучно завершились, словно кто-то опустил беззвучный черный занавес.
Я очнулся под утро; сквозь легкую шторку из окна в комнату проникал сероватый, медленно светлеющий воздух. Мирные звуки утра с сонмом птичьего пения нарушал жутковатый вой. Я не сразу понял, что это за звук, как вдруг до меня дошел вполне очевидный факт: это вопль ужаса – такой, какой бывает, когда нам вдруг отказывают и руки, и ноги.
– Помогите! – почти тут же донесся до меня слабый, севший голос. – О господи, что это, я не хотел!..
Относительно членораздельная реплика тут же сменилась невнятным бормотанием вперемешку с рыданиями, а я на какое-то мгновение вновь отключился, нырнув в измерение сна, где на этот раз главенствовали темные тона – от стального до темно-синего индиго; я бродил в этих жутковатых сумерках, не в силах найти выход назад – в яркое теплое лето.
И вновь раздался смутно знакомый, пронзительный голос, заставляя меня на мгновение вынырнуть в действительность серого утра:
– Помогите! О боже, что это, я не хотел!..
И вновь все утонуло в серых сумерках: игра теней на потолке, невнятное бормотание и тут же – какой-то стон, плач и вновь – хорал обезьяньих подвизгиваний, дружный гомон птиц.
Я, не открывая глаз, сжал обеими руками собственную несчастную голову. Было совершенно очевидно, что нынешней ночью я слегка перебрал и теперь меня замучают головная боль вместе с тяжелыми снами. Почти тут же в больном сознании возник простой вопрос: где я, на каком свете?
На какое-то короткое счастливое мгновенье я вдруг подумал, что очнулся в доме отца в Сент-Женевьев-де-Буа; и тут же где-то за спиной прозвучало словно произнесенное все тем же севшим от ужаса голосом слово: «Танзания!» И моя собственная память любезно предоставила мне картины путешествия в Африку, встречу с мамой и даже со старым однокурсником Леней Куятэ…
Я едва было не застонал: настолько отчаянно в эти самые минуты хотел бы очутиться дома, в моем собственном особнячке в два этажа с петушком на флюгере. И почти тут же прозвучал милый и тихий голос мамы:
– Мой дорогой Алюшка, просыпайся, открывай глаза! Я приготовила волшебный чай, который в одно мгновение снимет твою головную боль.
Эта реплика была как бальзам на мою истерзанную африканским Рождеством душу. Я осторожно открыл глаза и увидел светлую комнату с золотистыми бликами солнца на стенах и маму – улыбаясь, она сидела в кресле рядом с кроватью и держала в руках большую дымящуюся чашку.
Увидев, что я открыл глаза и даже пытаюсь ей улыбнуться, она поставила чашку на тумбочку и в два счета организовала все удобства для приема лечебного чая: подняла подушки, помогла мне поудобнее о них опереться в полусидячем положении, после чего протянула горячий напиток, строго проследив, чтобы я выпил все содержимое неторопливыми, размеренными глотками.
– Целебное козье молоко, в котором я заварила крепкую дозу чая, – говорила она, пока я пил. – Моментально снимает головную боль и приводит в норму. В этом отношении Томми очень похож на тебя: легко поддается праздничному настроению и пьет без меры, а наутро мучается головными болями. Пришлось извлечь из копилки народных рецептов этот старый и не раз опробованный многими поколениями рецепт. Ну как, помогает с первых глотков?
Не знаю, что помогало мне больше – чудесный напиток или мамин негромкий голос, который не хуже любого чародейства успокаивал и лечил. Как бы там ни было, но, когда я, допив, поставил чашку на тумбочку, во мне было гораздо больше сил и желания жить и радоваться жизни.
Мама с мягкой улыбкой наблюдала за мной – казалось, ее серые глаза замечали малейший нюанс моей мимики.
– Мой дорогой Алюша, – проговорила она, неторопливо поднимаясь. – А сейчас, когда ты более-менее пришел в себя, сообщаю тебе пренеприятное известие: на нашей кофейной плантации обнаружен теплый труп несчастного Моши Мьянги. Полиция уже прибыла – известный тебе комиссар Мбове только что подъехал и по народной традиции танзанийцев неторопливо угощается кофе у нас в кухне. Как только напьется от души, так начнется: осмотр трупа, допрос, в котором вновь примем участие мы с тобой. Как тебе новость?
Признаться, я был ошарашен. Это известие перекликалось с моими недавними размышлениями о «подарке» для меня от щедрой Африки. И почти тут же всплыл в памяти мой полусон-полуявь со странными и не совсем понятными звуками, стонами и криками.
– Собирайся, одевайся, мой дорогой, мы все ждем тебя в кухне.
Мама направилась к дверям. Прежде чем выйти, она внезапно остановилась и, развернувшись ко мне, улыбнулась, даже подмигнула, почти слово в слово повторив мои мысли:
– Признайся как на духу: для тебя это чистый подарок, не так ли? Прекрасная возможность разгадать загадку двух преступлений…
Уже знакомый мне комиссар с труднопроизносимым именем Сарфараз Мбове действительно восседал в кухне – неторопливо глотал горячий кофе и выслушивал рассказ бледного и взъерошенного Томаса. Скромно кивнув всем присутствующим, я поспешил тихо присесть на скамью.
Как выяснилось, сегодня трудяга-немец, несмотря на головную боль, поднялся едва ли не затемно и пошел поначалу в небольшую оранжерею, расположенную справа от дома, чтобы проверить саженцы кофейных деревьев, а затем, по его словам, «сам не зная зачем», отправился на кофейную плантацию.
В принципе делать ему там было абсолютно нечего: неплохой урожай кофе был успешно снят несколько дней назад, и теперь зерна проходили всю необходимую обработку в специальном мини-цехе просушки. Но, что бы ни позвало бедолагу Томаса под сень банановых пальм да кофейных дерев, именно здесь его поджидал кошмарный «сюрприз».
– Я не сразу понял, что там темнеет за кустом последнего ряда, – едва ли не заикаясь от всех эмоций, рассказывал Томас. – Пришлось поправить очки и подойти совсем близко… Вот тут я все и увидел.
Тут он облизал враз пересохшие губы и глубоко вздохнул, обведя всех нас несчастным взглядом голубых глаз.
– Вы увидели труп Моши Мьянги, – неторопливо проговорил комиссар, безмятежно попивая свой кофе. – Опишите его.
Томас почти болезненно скривился.
– Можно, я не буду этого делать, не то мне станет совсем плохо…
Мама тут же поднялась и подошла к бедняге Томасу со спины, обняв за плечи и успокаивающе поглаживая. Он жалобно всхлипнул.
– Вы ведь сейчас пойдете на место и сами все увидите. Я и без того, как только понял, что передо мной, едва не упал в обморок. Спасло одно: я побоялся лежать в темноте рядом с ужасным трупом. Собрал все свои силы и рванул к дому. Сразу направился в кухню… Это все просто ужасно!
Мама успокаивающе поглаживала Томаса по спине, улыбаясь, переводя взгляд с комиссара на меня и обратно.
– Комиссар, как вам наш кофе? Может, пора отправиться на место и все увидеть своими глазами?
Комиссар вздохнул, бросив взгляд на свою опустевшую чашку.
– Ваш кофе просто отличный, спасибо, миссис Петрухин! Не будем торопиться – все должно быть поле-поле[1]. У меня пара вопросов к вашему сыну…
Тут он развернулся ко мне и жестом героя блокбастера эффектно ткнул в мою сторону пальцем.
– Вы, мистер Петрухин, прилетели в Танзанию вчера. Вчера же вы находились вместе с вашей мамой в студии Джимми Нгума, когда там объявился первый труп. А сегодня – второй труп, и прямо у вас на ферме. Мне кажется все это немного странным. Вы первый раз у нас в Танзании?
– Первый и, надеюсь, последний. Могу также сообщить, что ни Нгала, ни Мошу до этого я знать не знал и никому из них не желал смерти. Единственное мое объяснение всем этим событиям – Господь дает работу моим мозгам. Дело в том, комиссар, что я с детства зачитываюсь детективами, а по жизни разгадываю подобные загадки необъяснимых смертей, безвозмездно помогая полиции.
Боюсь, моя торжественная речь показалась комиссару чересчур сложной и совершенно непонятной. Он уставился на меня стеклами своих гигантских черных очков, хмыкнул и потер переносицу.
– Нет проблем! Мне кажется, парень, что я смотрю американский фильм, в котором вы играете главную роль. – Он широко улыбнулся и покачал головой. – Но на самом деле наша жизнь – это не кино. Это жизнь. У нас трупы двоих людей, которые жили, пока не прилетел белый парень… Что ж, все просто отлично. А что там вы говорили о безвозмездной помощи полиции? Какую полицию вы имели в виду?
